Ленин создал советскую «цензуру». Слово надо ставить в кавычки, потому что от цензуры настоящей, дореволюционной и мировой это явление отличалось качественно. Например, именно Ленин запретил употреблять сам термин «цензура» — с лета 1922 года, до этого времени не стеснялся.
На новоязе цензура — «правовое регулирование печати». Именно при Ленине «власть употребляла исключительно жесткие меры для подавления «буржуазной», «кадетской», «эсеровской» и прочей враждебной печати, меры преимущественно карательного характера» (Блюм, 1994).
Именно Ленин создал «Главлит». При этом архив Главлита за 1922-1937 годы по официальным справкам самого Главлита и КГБ был «утерян». Случай беспрецедентный.
Ленин называл царскую цензуру «азиатской», «крепостной». С 1912 года большевистские газеты выходили в России, хотя им и приходилось менять названия.
Ленин и его преемники так и не смогли внятно объяснить, чем опасна свобода печати. Они пришли к власти не потому, что пользовались свободой печати. Нельзя же считать объяснением фразу Ленина:
«Государственная власть, в виде Советов, берет все типографии и всю бумагу и распределяет ее справедливо: на первом месте — государство, в интересах большинства народа, большинства бедных, особенно большинства крестьян, которых веками мучили, забивали и отупляли помещики и капиталисты».
Ключевое слово — «отупляли». Якобы человек можно изменить словами. Ленин никогда в это не верил и менял людей кнутом и пряником, а не словами.
Когда в марте 1918 года закрыли «Русские ведомости» прокурор Крыленко обвинил газету в том что она предприняла «попытку воздействовать на умы».
Придя к власти, Ленин сразу нарушил обещание, данное в 1903 году, когда в программу партии был включён пункт о неограниченной свободе слова и печати в случае победы пролетариата, Впрочем, формально свобода печати отменена не была. Во-первых, у Маркса и Энгельса не нашлось ни слова за цензуру. Во-вторых, в условиях огосударствления всех типографий просто не было нужды в цензуре формальной, всё решалось внутри партии. Джон Рид 25 октября 1917 года радовался: «Все буржуазные газеты были сброшены с печатных машин».
После разгона Учредительного собрания был создан Революционный трибунал печати, дела в который поступали из ЧК (которой при создании была вменена и «борьба с контрреволюционной печатью»). Осуждённых не расстреливали — высшей мерой наказания была высылка из России. Надо понимать, что предполагалось, что через несколько месяцев, самое большее, через несколько лет мировая революция догонит высланных и разберётся с ними окончательно.
Ленин не ввёл, правда, предварительной цензуры. Сложившуюся ситуацию описал В.Ходасевич:
«Для издания книги, журнала, газеты отныне требовалось получить особый «наряд» на типографию и бумагу. … Ввести прямую цензуру большевики ещё не решались…Но, прикрываясь бумажным голодом, они тотчас же получили возможность прекратить выдачу нарядов неугодным изданиям, чтобы таким образом мотивировать их закрытие не цензурными, а экономическими соображениями».
Таким образом, Путин лишь возродил ленинскую риторику, говоря о «спорах хозяйствующих субъектов», когда уничтожал независимые телеканалы.
20 мая 1919 года был создан Госиздат и при нём политотдел: «в целях создания в РСФСР единого государственного аппарата печатного слова». Арлен Блюм справедливо назвал это созданием первого «министерства правды».
Госиздат стал органом предварительной цензуры. Об этом он периодически напоминал издателям, указывая любопытный почтовый адрес:
«Просим все оригиналы материалов, представляемых в Государственное издательство для разрешений к печати, присылать для предварительной цензуры в Отделение Военной цензуры Петрогубчека (Комиссаровская, 5)».
18 августа 1921 года Наркомпрос выпустил постановление с напоминанием: «Издательский план каждого издательства утверждается Госиздатом, причем Госиздату предоставляется право требовать представления самих рукописей для просмотра». Более того — и, опять же, при царизма такого не было, Госиздату давалось «преимущественное право приобретать весь завод отдельных изданий, с определением цены приобретаемого издания».
Это уже был просто террор против независимых издательств. Напечатал — отдай за рубль.
Арлен Блюм отвергал попытки советских перестроечных историков «снять вину с В.И.Ленина, который якобы ничего не знал и даже не подозревал о попытках … ввести … предварительную цензуру». Ленин-де болел в Горках. Однако, сохранилась записка Ленина управделами Совнаркома с требованием сообщить, кто заведует в Госиздате контролем за издательствами, какая ответственность частных издателей перед судом. Больной-больной, но 19 мая 1921 года Ленин пишет Дзержинскому: «Обязать членов Политбюро уделять 2-3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг». 18 ноября 1921 года Ленин на заседании политбюро, выносится решение: указать заведующему политотделом госиздата: «Не допускать изданий явно реакционных направлений, к каковым причисляются книги религиозные, мистические, антинаучные, политические враждебные и т.п.».
Блюм резюмировал: «Перед нами не более, чем очередная попытка реанимировать распространенный миф о «хорошем» вожде и «зловредном» чиновничьем аппарате, который действовал вопреки воле Ленина. … Его неоднократные заверения после октября 1917 г., что репрессивные меры против «буржуазной» печати носят временный характер и будут «отменены по наступлении нормальных условий общественной мысли» в свете последующего развития событий выглядят не более, чем уловкой».
В том же 1921 году Ленин сказал Юрия Анненкову, которому позировал:
«Искусство для меня, это… что-то вроде интеллигентской слепой кишки, и когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его — дзык, дзык! — вырежем за ненадобностью. … Лозунг «Ликвидировать безграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, воззвания».
Уэллс, встречаясь с Лениным, не знал, что его роман «Освобождённый мир» был запрещён в России Политотделом Госиздата. Ленин вникал в мельчайшие детали работы Политотдела, бранил Мещерякова за издание некоторых книг. «Именно с него [Ленина] началась небывалая в истории практика, когда верховный правитель становился и верховным цензором страны» (Блюм, 1994, 59).
Среди наиболее активно трудившихся цензоров — Дмитрий Фурманов и Валерий Брюсов. Брюсов, к примеру, в 1920 году не пустил в печать книгу Константина Бальмонта о Шелли. Внёс большой вклад в разрушение феодализма.
Пётр Кропоткин и Вера Фигнер ещё успел подписать 17 декабря 1920 года «Докладную записку Всероссийского союза писателей» Луначарскому:
«История не забудет того факта, что в 1920 г. … русские писатели, точно много веков назад, до открытия книгопечатания, переписывали свои произведения в одном экземпляре и так выставляли их на продаже в двух-трех книжных лавках Союза писателей. … Ныне закрывают издательства, отбирают наши последние запасы бумаги … аннулируют уже данные разрешения на издания»».
Через год, 30 декабря 1921 года писатели опять протестовали, потому что положение ухудшилось:
«Когда шла решающая борьба во внешней и гражданской войне, не было такого гнетущего и капризного надзора, какой установила сейчас в своей практике возрожденная цензура. … Уже нельзя указать границ цензурному усмотрению. Нет никаких норм, которые были бы проведены между дозволенным и недозволенным. Поэтому цензура оценивает даже такие невесомые величины, как настроения, вычитываемые между строк».
Через полгода многих из подписавших просто выслали из России.
Создание Главлита в июне 1922 года ставило своей целью не допустить НЭПа в издательском деле. Более того, власть перешла в нападение. 6 мая 1923 года политбюро принимает решение: «Цензура наша должна иметь педагогический уклон», работать с писателями, «предварительно свести автора с товарищем, который действительно сможет разъяснить ему реакционные элементы его произведения».
К счастью, создание атомной бомбы и её наличие у Кремля привело к некоторым послаблениям. Конечно, "ФСБ взрывает Россию" в России не издадут и не пропустят, но всё же с 1991 года меньше обращают внимания на попытки "воздействовать на умы словом". Не вообще не обращают, очень даже обращают, но не так прямолинейно. На телевидении сто процентов, а на заборе могут и потерпеть надпись. Главная беда: непредсказуемость, она поощряет самоцензуру, и это повелось с Ленина.
