Человек — землетрясение космоса.
Типичное воздыхание: «Надежда только на то, что эта власть долго не продержится».
«Надежда» — когда я что-то делаю и надеюсь, что это не впустую. Когда я ничего не делаю, а надеюсь, что зло само себя разорит, это не надежда, это… Это зло.
Сопротивление злу добром есть сопротивление самоослеплению зрячестью, и вовсе не той, которая достигается оптическим прицелом.
Дикие люди неопасны, опасны одичавшие.
Наткнулся на «остроту»: «Мы не учимся на ошибках. Всем известно, как погиб Пушкин, но в школах продолжают учить стихи, а стрелять не учат».
То, как погиб Пушкин, учит как раз тому, что не надо учиться стрелять. Если бы Пушкин послал Дантесу не вызов на дуэль, а эпиграмму…
Матерщина — оральный секс импотента.
Человек произошёл от обезьяны, перепилившей сук, на котором сидела.
Ненормально быть нормальным. Быть — вообще ненормально.
Что у коня стать, то у человека быть…
Считать радио — болтовней и журналистику — трёпом вполне рационально. Иррационально при этом быть учителем, профессором, политиком, миссионером потому что евангелисты — те же журналисты, а «сказанное на ухо возвещайте с крыш» — то же радио.
Первое следствие из закона мирового свинства: читая с пятого на десятого, пропускаешь самое интересное, которое всегда с четвертого на девятое.
Можно служить двум господам, но из двух господ только один будет платить за службу — тот, который без слуг вообще ничто.
Антисемиты правы, утверждая, что евреи не воевали. Евреи не воевали, евреи — сражались!
Чистота не там, где чисто, а там, где не может быть ещё чище.
Капля не точит камень. Капля прокладывает себе дорогу к свободе.
В бой надо идти с открытым завиралом!
Обыватель то и дело жалуется: «У нас украли будущее». Это ведь психология совка, жертвы, психология человека, убежденного, что достаточно победить воровство и взяточничество — и всё будет прекрасно. У меня всё есть — лишь бы это не украли. Потребительская психология. У нормального человека ничего нельзя украсть. Вечность есть, но эта вечность лишь даёт возможность изготовить будущее. Будущее само по себе не вырастет. Горе тому, кто живёт в вате небытия, где всё есть, но никого нет.
Всякий человек рожден под созвездием Преодолея.
Количество переходит в качество только, если количество — качественное.
Человек должен работать всеми частями тела, кроме локтей.
Кто работает как муравей, не построит ничего, кроме муравейника.
Творчество есть содержание, становящееся формой.
Муравей высказал стрекозе всё то, что не посмел высказать муравьиной матке.
Любовь и счастье растут в мире как шерсть и подшёрсток. Мир так создан. Другое дело, что растут-то растут, но если их не расчёсывать, не состригать, не скатывать из них шерстяные нити и не вязать из них свитер свободы и жизни, то проку от них будет мало, а будет лишь тоска по счастью и любви.
Безделье — корень всех пороков, деловитость — их результат.
Желудок человека не всегда — путь к его сердцу, но всегда — путь к сердцу чужому. Изголодаешься, так и полюбишь каждого как потенциального кормильца.
Творчество есть саботаж небытия.
Если уж молиться по признаку сходства, то мой покровитель — блаженный Августин. Вокруг цивилизация погружается в варварство — что делать? То же, что всегда — дописывать, что начал писать. Августину было тяжелее: он не имел интернета, не знал, что не всюду торжествует варварство. С другой стороны, Августин был крепче в вере и видел Град Божий, недоступный вандалам и побеждающий вандализм.
Один в поле не воин, один в поле пахарь.
Спящая ворона никуда не поспеет, даже если она белая.
Есть вещи и явления, которые либо непрерывны и свободы, либо они тень себя, подделки. Тень — подделка человека, потому что человек есть постоянно и решает сам, куда идти, а тень двигается за человеком и то появляется, то исчезает. Любовь, творчество, свобода — либо непрерывны, либо они дрянь и тошниловка. Как вертолёт — либо всё крутится непрерывно, что должно крутиться, и тогда он летит, либо то крутится, то не крутится, и тогда это груда железа, которая громоздится на земле и время от времени содрогается, а потом затихает.
Мы мечтаем всё наверстать, но удается лишь насантиметрить.
Каждый мужчина призван поджечь избу и так хлестануть коня, чтобы он пустился вскачь. Остальное уже призвание женщины.
Всякий не прочь быть богом, мессией, хотя бы Дон-Кихотом, а лучше всем сразу и ещё первым любовником и миллиардером. Но колется! Хочется не рисковать, оставаться реальным — а реальный не бывает идеальным. Тогда рядом с идеалом возникает болтливый балбес — иногда удачливый трикстер, чаще нет. Осёл, на которого нельзя положиться, на которого даже и положить ничего нельзя, но симпатичный и весёлый, не моё сверх-я, а моя повседневность, только чуть-чуть посимпатичнее.Совершенству необходима тень, во всяком случае тут, на земле. Поэтому злодеи кажутся интереснее идеальных людей. Но только до тех пор, пока злодеи тени, сопровождающие и оттеняющие. Исчезнет скучный святой, и злодей перестанет быть сколько-нибудь интересным, станет тем, кто он и есть, мелким скучным бесом-недотыкомкой, от которого хочется одного: освободиться от его присутствия.
Перечитывал «Сына Человеческого» и подумал — и сказал жене, которая горячо согласилась — что уникальность отца Александра Меня была в том, что он был исполинская личность. Личность! И он был такая исполинская личность, живая, что его тексты на этом фоне были чем-то очень маловажным. Они не были плохие, но они совершенно не соответствовали масштабу его личности. Бывают люди, тексты которых намного крупнее их личности — хотя бы и Пушкин, который точно говорил «быть может всех ничтожней он». Пока не требует к жертве. Толстой был крупнее своих текстов, а Достоевский мельче. Большинство людей обычно равновелики — Чехов, Короленко, Лесков... Впрочем, Чехов чуть крупнее своих текстов. Но у некоторых очень большой перепад. Ерофеев был крупнее своих текстов, но сделал усилие и усох, стал мельче «Петушков». Прижизненный суицид посредством поллитры. Пить не надо вообще. Спиться не выход. Разумеется, это относится не только к текстам, но и к симфониям, картинам, супам, шашлыкам, путешествиям, надгробиям и так до бесконечности.
