Джованни Гуайта, римо-католик, перешедший в православие, писал об о. Александре Мене (которого лично не знал), что в его приходе
«столичные интеллектуалы бок о бок с местными «бабушками» образовали необычную и живую христианскую общину, которая в гуще атеистического, агрессивно антирелигиозного общества на примере самой своей жизни показывала, что такое Церковь. Каждый прихожанин был членом одной из малых групп, собиравшихся раз в неделю, чтобы читать Священное писание, молиться, делиться духовным опытом, материальными благами и талантами. При помощи такой организации прихода Александру Меню удалось в разгар коммунизма воспитать целое поколение православных мирян. В лоне его общины родились произведения искусства религиозного содержания: литературные, поэтические и музыкальные» (Гуайта Дж. Религия и культура у священника-интеллектуала // Христианос. №16. 2007. С. 168).
Ни одного, кажется, верного наблюдения в этой картине нет, она подменяет российскую действительность итальянской.
Не было «столичных интеллектуалов», были московские интеллигенты — т.е., в основном люди маргинальные в социальном отношении. «Столичные интеллектуалы» в те же годы собирались вокруг о. Вс.Шпиллера, позднее вокруг о. Вл.Воробьёва и др., в храме Ильи Обыденного. Не было единства с «бабушками», было рядоположение и, в значительной степени, враждебность бабушек к «москвичам». Разумеется, при этом следует отличать жительниц Новой Деревни от женщин, равных им по возрасту, но не по образовательному цензу, опыту и ценностям.
Не было «агрессивно антирелигиозного общества». Атеизм носил формальный характер, и, более того, уже в 1970-е отчётливо ощущалось сближение церковной верхушки со светской номенклатурой на почве национализма, имперских амбиций, разочарования в марксизме и вестернизации вообще.
Лишь меньшинство прихожан (даже «москвичей») были членами малых групп. Деятельность этих групп строилась отнюдь не по такому чёткому алгоритму, который, возможно, характерен для римо-католической ситуации. «Произведения искусства религиозного содержания» некоторыми членами прихода создавались, но они носили отчётливо маргинальный характер, фактами культурной жизни не стали, в этом отношении были ближе к явлением не столько культуры, сколько внутриконфессиональной или даже внутриприходской пропаганды, распространяемой лишь среди тех, у кого личные симпатии к авторам перевешивали эстетические соображения.
Это не означает, что прихожане Меня не были талантливыми людьми, — наличие невидимого барьера между талантом и религией как темой справедливо и по отношению ко всему современному «христианскому искусству».
