Нужно ли давать определение «традиции»? Как почти всегда, простое определение Вебстера близко к идеалу: «Унаследованное, общепринятое или обычное поведение, действие, способ мышления (как религиозная практика или социальные нормы)»
В какой момент норма становится традицией?
Такой точкой перехода является смерть. Например, поставить на Новый Год ёлку с украшениями в квартиру — это однократное действие. Поставить её на второй год, третий, четвёртый — это уже обычай, но ещё не традиция. Это домашний обычай.
В Англии первой ёлку поставила королева Виктория, гений саморекламы, и её придумка из частной привычки быстро стала обычаем. Люди заимствовали у идола какие-то черты в надежде, что поможет им подняться в социальной иерархии поближе к идолу.
Однако, говорить о «традиции» в случае с ёлкой можно только тогда, когда её стали ставить после смерти королевы Виктории, а ещё точнее: когда умерли те, кто стал ставить ёлку впервые в своей семье, в своём доме. Для традиции крайне важна смерть и культ предков как попытка победить смерть. Делать нечто не вполне рациональное, потому что так делали умершие. Превращение обычая в традицию есть результат неявного голосования об умерших.
Это вовсе не обязательно негативное явление. Вся психика состоит из процесса ускорения и торможения. Только в плохом боевике одна сцена драки следует за другой, не перемежаясь сценами спокойными. Порнография отличается от эротики тем же нарушением пропорций.
Простейший пример обычая — жаргон (традиция вообще есть языковое, коммуникационное явление, как и культура, хотя не всегда это язык слов).
Жаргон складывается внутри любого диалога, например, у влюблённых в виде уникальных дескрипторов друг друга, запретных для других. Фитюсечка и Алешучечка — мы друг друга так называем, а другие, даже дети родные, не имеют права нас так называть.
Обычай на двоих, маркирующих особое интимное пространство, особую скорость движения коммуникации между собой. Таков и жаргон профессионалов — будь то профессиональные воры, казнокрады, моряки, физики.
Такой обычай умирает вместе с носителями. Он может, однако, стать традицией, и не только семейной. Многие обычаи викторианской эпохи стали традициями, длящимися уже более века. Принципиально, что традиция обычно не прагматична. Непрагматичность — маркер её особого коммуникационного статуса. Расплачиваться деньгами — не традиция, это прагматика, а вот снабжать деньги лозунгами и изображениями, это традиция.
Говорить на языке — не традиция, а прагматика. Вообще говорить — прагматика. Вот использовать говорение для молитвы это обычай (и у квакеров, к примеру, обычай иной). Говорить во время молитвы на другом языке — это традиция, и крайне распространённая. Даже сторонники «разговорного языка» в молитве невольно молятся не вполне «разговорным» языком, как не говорят любители Чехова языком чеховских героев. Лёгкий зазор всё равно создаётся, а если не создаётся, выходит плохо и ненатурально. Сама природа («натура») коммуникации такова, что речь должна быть отлична от рычания.
Традиция есть своего рода тормоз, очень полезный на крутых поворотах. На крутых поворотах! Умер человек, но стараются не выкидывать его вещи, а то и сохранят комнату, где он жил, в прежнем виде, или будут ставить ему тарелку за столом. Неделю, год. Два года. Поможет перенести скорбь.
К счастью, крутых поворотов не так много в жизни. Традиция поэтому постоянно меняется. Что-то старое выкидывается, что занимает его место в уголке консервации.
Традиционализм — это поездка по жизни на тормозах. Результат постоянной тревожности. Отнюдь не всегда искренней, часто это имитация, цигель-цигель, айлюлю. Способ манипуляции людьми, самоутверждения.
Как определить, где пора бы отпустить тормоза?
Во-первых, вообще не ставить тормоза повсюду. Во-вторых и главных, в разговоре. В беседе, иногда в виде трактатов, иногда в виде голосования. Так ведь, увы, традиционализм вообще готов пожертвовать грузовиком, оставив от него лишь тормозные колодки, лишь бы сделать традицией глухую властность.
Опасность традиции в её связи с культом мёртвых. Традиция подменяет воскресение, она имитирует жизнь мёртвых. Якобы умершие имеют через традицию продолжение существования, влияют на сегодняшний день. Традиция оказывается способом распространения демократии на царство мёртвых. Как писал Честертон (и ему вторил Бердяев):
«Демократ требует не пренебрегать советом слуги. Традиция заставляет прислушаться к совету отца. Я не могу разделить демократию и традицию, мне ясно, что идея — одна. Позовем мертвых на наш совет. Древние греки голосовали камнями — они будут голосовать надгробиями. Все будет вполне законно; ведь могильные камни, как и бюллетени, помечены крестом».
Только это ведь демагогия и манипуляция, фикция. Символически ещё туда-сюда, так ведь реально говорят об уважении воли мёртвых, хотя мёртвые лишены возможности свою волю выразить. Исходят из того, что воля их та же, что была при жизни, но это ведь ни из чего не следует, не говоря уже о том, что их прижизненную волю мы можем понимать неверно.
Был жив человек, сидел во главе стола, шутил, беседовал. Умер — и его место занял, как на древнеримских похоронах, актёр-имитатор. Это ещё не беда. Беда начинается, когда имитатор не напоминает об умершем, а вещает от его имени. Вещает, как умерший сам отнюдь не вещал. Не напоминает о другом, а уничтожает другого собой. Именно в такой скандал может превратиться и таинство воспоминания о Христе.
P.S. Вебстер — оригинал определения традиции: «Аn inherited, established, or customary pattern of thought, action, or behavior (such as a religious practice or a social custom)».