Бродский сказал в интервью:
«Язык — это совершенно специфическая вещь, конечно же. Языком нельзя пользоваться свободно. Ты уже здесь фрустрирован, да, абсолютно точно. И поэтому, конечно, литераторы в некотором роде уже condemned for suffering [обречён на страдания]. Художник — меньше. Композитор — ещё меньше».
Примечательно употребление в качестве видового скромного «литераторы» — не «писатели». Редактора, переводчики…
Языком, действительно, нельзя пользоваться совершенно свободно. Это плата за то, что у языка качественно большие возможности, чем у изображения или звучания. Возможности самовыражения, возможно, меньше, но возможности общения, коммуникации, познания несравненно больше. Поэтому можно уподобить Бога слову (не писателю!), но нельзя — звуку или образу.
Бог есть Слово, но Бог не есть писатель. Сравнение жизни с книгой появилось, видимо, в момент изобретения письменности, но никто и никогда, сравнивая Бога со словом, не утверждал, что это слово так же подвластно человеку как все другие слова.
Бог именно Слово, а не Писатель, не Автор, потому что Бог не сочиняет, не выдумывает, даже не обращается к читателю. Бог творит. Сотворённое им реально как ничто из того, что творит человек. Реально — в смысле автономии от Творца, реально в ещё большем смысле — в смысле свободы, полнокровности, жизненности. Реально как Бог.
Реальность в реальном мире распределяется не равномерно. Самое реальное в мире — человек. Человек как то, что отличает примата, узконосого, прямоходящего, от всех других приматов.
Человек есть носитель в себе высшей реальности — реальности, которая сознаёт себя реальностью вопреки окружающей материальной реальности. Реальность духа, реальность свободы, реальность любви — реальность не производная от среды, реальность, конфликтующая с бытием, с действительностью, но реальность и творящая. Творящая словом — словом общения, словом познания, словом любви, словом свободы.
Самое страшное для человека, тревога тревог, суицидальный бес — ощущение, что ощущение реальности себя это ошибка, иллюзия, игра электрических импульсов, нейронов и ганглий, социального и коллективного. При этой мысли хочется лезть в петлю, потому что невозможно человеку жить, не зная уверенно о себе, что я реален, а не производен. Пусть меня угнетают, пусть мне больно, пусть я даже умираю, — но я реален, боль моя реальна, смерть реальна.
Человек готов принять реальный ужас, но не примет призрачного наслаждения. Или примет, но будет страдать от его призрачности, и для заглушение этого страдания будет ещё больше искать ирреального, — это растянутое саморазрушение, суицид кусочками, самоисчезновение. Мучительный путь, но тут мучения не подтверждают реальность, а разрушают её. Счастье, которое убивает. Реальность же — это счастье, иногда болезненное, иногда нет, но всегда счастье, которое творит жизнь, творит человечность.
