В 1970--1980-е годы религию часто пытались защитить словами: «А вот в музее вы смотрите „Самсон и Далила“ и не знаете, о чём она, если не познакомитесь с Библией!»
Миссионерство — средство изучения музейной живописи.
Проблема оказывается много глубже оппозиции «заяц/утка». Заяц несомненно заяц, но в чём предназначение зайца? Надо изучать зайцев, чтобы понять, почему древний пластический грек дарил другому древнему (но помоложе) пластическому греку именно зайца — сюжет, распространённый на киликах?
Только вот незадача: для понимания этого сюжета надо изучать не зайцев, а греков.
Mutatis mutandis совершенно бессмысленно изучать Библию, чтобы понять картину «Самсон и Далила». Картина названа «Самсон и Далила», но её смысл вовсе не в иллюстрировании библейского рассказа, а изображении запретного иначе сюжета: мужчина и женщина в момент близости. Может быть, даже изобразят голый локоть Далилы.
Это как с церковными гимнами: можно рассказывать, что на их мелодии положены многие светские песни, а можно дорассказать, что большинство церковных гимнов написаны на слова светских песен. Налицо круговорот светскости в культуре. Заяц — в смысле, Библия, религия — оказывается лишь случайным, подручным средством для переноса информации в обход цензурных (культурных, эротических) запретов и предрассудков.
Бог есть вовсе не для того, чтобы художники могли нарисовать нимфетку, танцующую перед похотливым стариком и перед созерцателем канртины — мол, это Иродиада перед Иродом.
Сам по себе заяц создан вовсе не для того, чтобы выражать, скажем мягко, симпатию взрослого грека к юному греку.
Христианство вовсе не для того, чтобы лучше понимать культуру, мультуру, прошлое, дошлое и ушлое. Оно даже не для спасения. Бог это абсолютный Заяц-в-Себе, а человек его образ и подобие. Вот почему синодальная Библия (Лев 11:6) считает зайцев табуированными для еды.