Бездушность — Иов, душевность — жена Иова. Иов стал символом несчастья, но вообще-то жена Иова больше пострадала. Но мертвых не считают. Во время Первой мировой войны больше людей погибло от испанки, чем на фронте: 17 миллионов против 10. Когда российский тоталитаризм в 2022 году с театральным грохотом заставил Запад опустить железный занавес, появился анекдот: «Боже, как хорошо было при ковиде, а мы не понимали!» Между тем, при крайней заниженности статистики, в России и Украине от ковида погибло больше людей, чем от войны 2022 года.От ковида умерло больше людей, чем от войны в Украине и в Палестине, но считаем, что сейчас хуже, чем при ковиде. Нам, живым, хуже. Хорошо мертвым, их не волнуют цены, которые выросли в два раза, им наплевать, что меня отожествляют с Путиным и знать не хотят, их не колышет, что одичание продолжается и скоро не останется понимающих разницу между инструкцией и инкрустацией, что деспотизм в любой момент может устроить окончательную зачистку интеллихентов... Мы-то их могилку в порядке содержим, им хорошо... А мы мучаемся! Нам новый день кажется мучением и наказанием, а он - день возможности, день творения, день шанса и радости.
Мы не мучаемся, мы страдаем самым глупым страданием: оплакиваем утраченные иллюзии. Надо завести кладбище для иллюзий, надежд, планов, отдельное кладбище для наполеоновских планов. Посещать его пару в год, а в остальное время - не страдать, а пахать, пахать и пахать, быть не с Паханом, а с Пахарем.
Американцы в кино готовы пасть порвать за гибель одного-единственного соотечественника в какой-нибудь задрипанной азиатской стране, но полтора миллиона погибших от ковида проглотили, не заметив. Умер Ефим, и черт с ним. Это даже и к Моцарту относится. Сколько музыки не написал, а с нас как с гуся вода. Да и дело не в том, написал или не написал, а в том, что умереть от чумы в 35 лет — это куда хуже всех бед, постигших Иова.
Иов был бездушным человеком, он оплакивает не жену и детей, а себя: потерю статуса, потерю здоровья, богатства. За что мне всё это! А им за что? Только за то, что они имели несчастья быть от тебя в опасной близости, ханжи эдакого.
Вот почему вопрос Иова «за что, за что, о Боже мой» вполне опереточный, и в оперетте Кальмана «Летучая мышь» спародирован с ехидством, достойным соотечественника разом и Моцарта, и Гитлера, и Швейка (какое отечество развалили, клянусь кайзером унд кёнигом). Только у Кальмана герой поет: «В тюрьме уютно и светло, в тюрьме покой и тишь, и даже если ходишь в ней, ты все равно сидишь» (обратим внимание на то, что герой в тюрьме, но поет о некоем «ты»), а в Библии Иов вроде бы прочно сидит и ходить не в силах, но душой прямо наоборот, бегает по стенам и потолку, равнодушный ко всем, кроме себя, любимого, но уж к себе крайне неравнодушный. Почему теодицея — «ах, я так страдаю, значит, Бога нет» — занятие довольно бездушное, не моцартианское, а иногда и прямо гитлерианское. Ах, я так страдаю, значит, евреи виноваты. Иову повезло не дожить до Гитлера, и читателям книги Иова повезло, потому что такие причитания в Освенциме звучали бы (и звучали) если не пошло, то глупо.
Бездушность каким-то квантовым скачком переходит в душевность, ту самую пресловутую душевность, которой гордились (а может и сейчас гордятся) холопья российского деспотизма.Мол, мы бедные, но душевные. У нас жвачки нет, зато мы Толстого читаем, и если нежданый гость придет, не будет котлетки считать, а навалим на стол всё, что есть. Щедрость нищих, однако, это та же скупость богачей, вывернутая наизнанку. Она эгоистична, и нищий волей, а чаще неволей рассчитывает на то, что за свою щедрость — последним же поделился! — ему отвалят ого-го сколько. Ну хоть полстолько, ты же американец, ты же богатый дядя! Дай жвачку, что ли! Нищета не облагораживает ничуть, сама по себе, почему и сказано «блаженны нищие духом». Нищие же без духа, которых абсолютное большинство, вполне хищники, и именно из них и развиваются в жестокой конкурентной борьбе бездушные богачи. Бездушные, но душевные. Богачи слушают Моцарта, богачи жертвуют на искусство, и вообще улучшают мир, и делают с поразительным соединением бездушности эгоистов и душевности псевдо-альтруистов.
Душевность и бездушность по-разному решают то, что принято называть проблемой зла, и что на самом деле есть проблема любви, нехватки любви, извращения любви. Бездушность есть самокастрация, бесполость. Вы слыхали, как поют мормоны? Огромный хор, абслютно бездушный. Как краснознаменный ансамбль песни и пляски Александрова. Изгнан всякий намек на подлинное чувство, на малейшую эрекцию. Стерильность, плавно перерастающая в гламур. Но легкий щелчок — и бездушный человек начинает петь душевно. Мы бездушные, зато мы душевные! Как русский танкист в 1996 году в Чечне: одним выстрелом разнес чеченский дом, а потом заботливо подобрал вышвырнутого взрывной волной котенка.
Бездушность кастрирует (прежде всего, надо отдать должное, себя), душевность выставляет свою наготу напоказ. Бездушность глуха, душевность нема. Бездушность выпузыривает тысячи слов, душевность мычит (и слава Богу, если бы она заговорила, стало бы противно). То-то древние евреи считали глухонемых одержимыми бесами, а Иисус их лечил. Но физическую глухоту и телесную немоту вылечить — как вернуть Иову семью, скот, статус. Он хрюкнет удовлетворенно и начнет жить дальше, укрепившись в своем самомнении. Жена, правда, новая, да и дети другие, но ему без разницы, он и тех не слушал, и этих слушать не будет, как не слушают, если не Андерсон, что говорят сковородки и лопаты. Но даже Бог не возьмется исцелять бездушную душевность и душевную бездушность. Это уж сам, голубчик, сам, и поторопись, жизнь коротка, самовлюбленность бесконечна... Начни с малого — да не с себя, глупышка! Замолчи, оглянись, прислушайся! Пощупай мир, погладь мироздание и зацени: оно как кошка, вдова кота Шредингера. Вселенная на ощупь пушистая и мягкая, а внутри мускулистая и решительная, и пищит ли, мяукает ли, но всегда делает это со всей силой и не бойся быть вселенной среди вселенных.