Теория познания беспокоится, производит ли падающее дерево шум, если рядом нет человека, способного этот шум воспринять.
Матушки, да как слово «шум» определить, таков и ответ будет.
Настоящий неразрешимый вопрос — откуда в мире столько шума при отсутствии и падающих деревьев, и слушателей. Более того, чем меньше воздуха, тем больше шума, и вот это настоящий парадокс, ведь шум по определению — если не выкаблучиваться — это сотрясение воздуха. Нет воздуха — рубите лес сколько угодно, вслушивайтесь в рубку, а ничего не услышите.
Так ведь знаменитое «шумим, братец, шумим!» сказано именно о том, что задыхаемся, задыхаемся! Откачай воздух свободы — и слова сменяются шумом.
Да-да, свобода это воздух, отсутствие же воздуха вовсе не есть свобода. Позитивная или негативная, свобода всегда требует не свободного пространства, а пространства воздушного.
Другое дело, что человек «вдыхает кислород, а выдохнуть норовит всякую гадость». Человек вдыхает свободу и простор, а выдыхает пустоту с шумом. Не всегда, но сплошь и рядом, поэтому жизнь похожа на сыр с дырками, а то и на дырки от сыра.
Шумит душа моя, когда колеблют крону ея самумы серчания, бури мнительности и вихри подозрительности. Шумит душа моя, когда я в пустыне делаю вид, что вокруг цветущий сад, в котором садовники подрезают розы, или непроходимая чащоба, где дровосеки прокладывают просеку. Шумит душа моя, когда я вслушиваюсь в то, во что не надо вслушиваться. В общем, звон в ушах — не о Бухенвальде и не о пасхальной заутрене, а о лени, унынии и неверии в людей, начиная с себя.
Не шуми, душа моя, да не зашумлена будеши. Секира лежит при корени, рубить же никто ничего и никого не собирается, успокойся. С другой стороны, не будь дубом, будь дровосеком — не шуми, что, мол, сейчас прыгну-топну и дерево деспотизмы свалится, а бери-ка секиру и секи, быстро и без лишнего шума. А как отличить лишний шум от необходимого — это уже ничтожный вопрос, который надо решать в рабочем порядке, и который нетрудно решить, если знаешь о существовании лишнего шума.