Личность или население?

Нация, этнос, даже семья — культурная реальность. Её ближайший аналог — социальное положение.

Ещё сто лет назад человек думал о себе прежде всего как о социальном явлении. Я — раб, я — дворянин, я — рабочий. Сегодня вряд ли даже английская королева думает о себе «я — королева».

Здесь пропасть между американским президентом и российским. Российский держится за своё президентство клыками и когтями, потому что не мыслит себя без него.

Современен не тот мир, который уничтожил рабство, а тот, который уничтожил рабов и рабовладельцев. Обрезаны две крайние части социального спектра — и социальное положение перестало быть рабовладельцем человеческого духа.

У национального судьба пока иная, но национальное и помоложе будет на несколько тысяч лет. Первоначальное национальная идея — идея освободительная, спасающая (от абсолютистской монархии, от чужеземных захватчиков). Так ведь и рабство изначально — изобретение, спасающее от голода.

Чтобы не умереть, продавали в рабство своих детей, жену, самого себя. Так и в национальном освобождение от одной угрозы обернулось порабощением тому, что призвано спасти. Человек становится частью абстракции, и абстракция диктует человеку, каким ему быть. Тень занимает место господина, и то, что эта тень толпы, лишь ухудшает дело. В награду человеку даруется национализм — отравленный подарок. Национализм видит свою нацию рабовладельцем, другие нации рабами. Выражается это, конечно, изящнее.

Современное общество современно тогда, когда оно движется к освобождению человека от всего, что его порабощает, даже если когда-то поработитель был освободителем. Поэтому современное общество современно, когда движется от национального сознания к личностному. Внутри национального возможна только индивидуальность, не личность.

Отличие индивидуального от личного в данном случае — в наличии границы. Индивидуальность где-то полагает материальную границу между собой и другим человеком. Я раб, он рабовладелец. Я мужчина, она женщина. Я русский, он еврей. Я беден, он богат.

Индивидуальность может не считаться с этой границей, но для несвободы достаточно самого признания границы реальностью. Между тем, человек начинается там, где заканчивается реальность — реальность материальная, реальность среды, реальность внешнего, животного, обезьяннего.

Личность начинается там, где человек общается с другим человеком безотносительно любых материальных обстоятельств. О, конечно, личность не существует без индивидуальности, как не существует человека без тени. Личность всё знает о нации, гендере, деньгах, но всё знать означает именно не давать этому всему власти над собой.

Различия между личностью и индивидуальностью проявляются не на всём протяжении жизни. Они проявляются в ситуациях, которые можно было бы назвать критическими, не будь они попросту человеческими. Индивидуальность задумается перед выбором собеседника там, где личность не задумается ни на секунду.

Индивидуальность поэтому вообще склонна к монологу, к разговору в виде переплетения двух монологов, личность даже монолог превращает в диалог. Монолог есть установление границы, диалог есть — нет, не снятие границ, а расширение пространства общения до бесконечности, внутри которой понятие «границы» попросту не существует. Выход за свои границы и оказывается очерчиванием себя.

Возвращаясь на землю, к земным границам, это означает, что все существующие межгосударственные границы есть явление временное, с каждым годом всё более мешающее человечеству в целом. Как рабство мешало человечеству в целом, хотя шло на пользу рабовладельцам, да и некоторым рабам — тем, которые продали себя в рабство, что не умереть от голода.

Право на свободное передвижение человека пока занимает место ниже, чем необходимость поддержания «общественного порядка», «национальных интересов» и прочих фикций, прикрывающих обычный эгоизм, коллективный в демократических социумах, эгоистический в деспотиях. «Право земли» и «право крови» столь же ничтожны, как «право первой ночи» феодала. Человек имеет право приезжать куда угодно и жить где угодно, если он способен сам себя обеспечить, не ущемляя других. Всё, что за счёт других — совсем-совсем другая история.