Я всё пытаюсь понять, почему богослужение в рамках проекта-премьеры киносериала «Дау» Игоря Хржановского (предложенное организаторами) казалось мне и кажется по сей день недопустимым. Почему недопустимо богослужение внутри любого художественного проекта, а внутри проекта, воспроизводящего несвободу, особенно.
Илья Хржановский создал сатиру на тоталитаризм. Перевёрнутый мир — перевёрнутый стакан, под которым мечутся люди, превращающиеся в мух, потому что все их движения бессмысленны, не имеют высшей цели, да и почти что никакой цели. Монотонность, лента Мёбиуса, замкнутый круг. Люди-мухи утешают себя тем, что они любят, плодятся, размножаются, изобретают, молятся, но это ложные утешения.
Что нормально для мух, пескарей, вобл, ненормально для человека. Человек — верх творения, и он то, что придаёт — может, должен придать — смысл всему предыдущему творению. Человек — душа природы (вот почему панентеизм неточен, путая Бога с образом Божьим).
Мир власти, которая замкнулась на самоё себя — а тоталитаризм ведёт именно к этому — превращает океан в аквариум, причём без наблюдателя.
Может ли что-либо быть подлинным в этой замурованной пещере?
Да, может и должно быть подлинное, иначе пещера не протянет долго. Кислород в замкнутой системе кончится. Где-то должно быть нечто, что даёт кислород.
Таких занятий у человека два. Нет, не поэзия, не культура. Религия и бизнес. Теневая экономика позволяет тоталитаризму кое-как существовать. На самом деле, «теневая экономика» и есть настоящая экономика — как у Андерсена тень профессора это именно тень, а профессор — настоящий учёный, только немножечко не туда простёр свои исследовательские способности. Тоталитарная экономика не может прокормить людей, она паразитирует на остатках нормальной экономики. Ровно то же относится к религии.
Девять десятых экономических и религиозных отношений — фиктивные, хуже — разрушительные. (Это относится не только к «официальной» религии, дозволенной, но и к разным альтернативным формам — в «Дау» дана чудесная сатира на увлечения шестидесятников разными эзотеризмами и псевдо-научной мистикой). Они паразитируют на одной десятой подлинности. Может, даже на одной двухсотой. Рано или поздно, конечно, система задушит последние остатки реальности — и будет питаться реальностью из окружающего мира. Онкология-с!
Хржановский религию показал, псевдо-религию показал, науку и псевдо-науку показал, а вот бизнес не показал. Потому что это сразу бы сняло ощущение душного кошмара. В реальности такого душного кошмара нет, или его чувствуют немногие или все, но не всегда — именно потому, что кислород поступает, пусть малыми долями, из разных очагов здоровья. Но воспроизвести эти отношения в условиях съёмки невозможно по определению — ведь они должны быть свободны, они должны выходить за рамки съёмочной площадки, преодолевать её тотальность, как преодолевали они железный занавес. То же относится к настоящей религии, настоящей вере. (Они, конечно, вовсе не тождественны религиозным формам, выдающим себя за «независимые» — вроде старообрядчества; всё сложнее, свободное и подлинное может существовать внутри рабьих и подлинных форм, как отец Александр Мень существовал внутри хорошо селектированной фальшивки — своего рода антионкология внутри онкологии).
Воспроизвести жизнь в коммуналке в течение хоть месяца, хоть пятилетки — нет проблем. Но воспроизвести в ограниченном пространстве настоящее производство, настоящую экономику и настоящую религию — невозможно по определению, и люди подлинной экономики и подлинной религии, которые бы согласились войти в замкнутый мир, по определению перестали бы быть подлинными.
То есть, можно быть священником в тоталитарном обществе — но при условии отказа от эмиграции, ориентации на «всегда». Можно молиться во время съёмок кино — при условии, что съёмка будет идти вечно, без намеченного конца. Тоталитаризм, как ни странно, никогда не ориентируется на вечность — он убивает время, а мёртвое время вовсе не есть вечность, как засушенная гусеница вовсе не есть живая бабочка.
Кстати, тут проглядывает проблема оппозиции: тоталитаризм умеет селектировать и оппозицию. Этого Орвелл как раз не предусмотрел, но у него и опыта было мало. Имитационная оппозиция — не обязательно фиктивная, но обязательно зацикленная на самой себе. Демократическое движение 1970-х годов было подлинным — в отличие от «антикоррупционного» движения 2010-х годов, которое было вполне тоталитарным по всем параметров и поэтому вписывалось в систему. Но если без оппозиции тоталитаризм может существовать, то без «капитализма» и «религии», настоящих, вполне а-тотальных — не сможет.