Выход на площадь — довольно обычное дело в истории европейских стран и очень редкое для России. Поэтому так помнят выход на площадь 1968 года шестерых диссидентов против ввода войск в Чехословакию. Поэтому так дорожат памятью об августе 1991 года. Поэтому перекидывают из полушария в полушарие как горячую картофелину воспоминания об октябре 1993 года. Между тем, надо вспоминать оба этих выхода и сравнивать их — например, с украинскими выходами на площадь, на Майдан. Два этих выхода — 2004 год и 2014 — сливаются в один, тогда как российские 1991 и 1993 никоим образом не сливаются.
1991-й был лучше Майдана уже потому, что кротчее и рискованнее. В 91-м не было за плечами опытов успешного противостояния большевикам. Напротив, был страшноватый опыт расправ с жителями Вильнюса и Тбилиси. В 91-м не было «за Ельцина», а было «за правду». Была принципиальная установка на ненасилие. Не потому, что русские «не хотят войны», а потому что в 91-м вышло крошечное-прекрошечное меньшинство идеалистов. Конечно, если поскрести по сусекам, кто-то хотел пободаться — среди кабинетных червей попадаются мечтающие стать огнедышащими драконами. В целом, однако, было иначе. Вспоминает историк Анатолий Ахутин:
«В 91-м не было никаких коктейлей Молотова. В тоннеле на садовом я был и все видел собственными глазами. Ребята (среди них трое погибших) оторвали где-то тряпку, в ближайшем автомобили открутили крышку бензобака, запустили туда тряпку, положили на броню сверху и подожгли. Через 5 минут всё погасло, и больше никто не пытался что-либо поджигать. Возле же Белого дома часа за 2 до этого была дана команда всем активистам пройти по людям, отобрать всю арматуру, что и было сделано: большая куча была собрана, возле поставили дюжую охрану».
Идея ненасилия и идея свободы. У оппозиции 2011-2012 гг., вечная ей память, идея ненасилия превратилась в идею дешевой фронды, а идея свободы — в борьбу с коррупцией.
1993-й был хуже Майдана, потому что было больше оружия и меньше идей — точнее, идей не было вообще. Причем, с обоих сторон. Потому что со стороны Ельцина защищали не свободу, а Ельцина, и защищали с армией в руках. Это было даже, если угодно, подло. Стоять на площади и изображать из себя последователей Ганди, но требовать оружия — а чего его требовать, когда за вас всю работу про насилию сделали ельцинские силовики? Со стороны Хасбулатова — и то было благороднее, потому что идея там была гниловатая, но оружия было в разы меньше и жертв от этого оружия было в разы меньше.
Кошмар в том, что в 93-м году «майданом» были те, кто поднялся против Ельцина. Потому что Ельцин 93-го уже был вполне законченный Янукович. Почему Ельцин и роди чеченскую трагедию, и Путина Ельцин роди с такой легкостью. Только Ельцин был в разы хуже Януковича. Если бы Ельцин был в Киеве в ноябре 2013 года, с Майданом он бы покончил в два счета. На счет было бы заявлено, что майдановцы хотят свергнуть демократию, на счет два — что они произвели первый выстрел. И — все. И потом доказывайте, сколько хотите, что первый выстрел был со стороны власти. Янукович же оказался слишком европеец — у него хватает духу на уголовщину, но не на азиатчину.
В 2014 году украинцы на Майдане говорили: «Если мы не победим, то нам тут не жить». Вот в России свобода и была побеждена, причём не раз. Вот и нет жизни. Адаптировались к нежити, но каждый раз, когда видишь жизнь или хотя бы её ростки — за рубежом, сердце щемит и понимаешь, в каком загробье живёшь.
Что до «российских выступлений за Майдан», то они шизоидны. На словах — за Майдан, по делам — против. Потому что вся суть Майдана в том, что он властью не дозволен. Аналогом ему были бы баррикады вокруг Кремля или всего Белого города. Согласовывать шествие в поддержку Майдана — все равно что пить коньяк за трезвый образ жизни. Согласовали — значит, признали право Януковича согласовывать. То же — об одиночных пикетах за Майдан. Одиночные пикеты — единственная форма протеста, которую не надо согласовывать по нынешнему закону о митингах. Так это ведь закон антиконституционный.
Выйти на одиночный пикет означает отречься от права на собрания и митинги, согласиться с тем, что конституция — фуфло, наклейка, без которой высокое начальство не пустят в европы. Стоит человек на одиночном пикете, смело отказывается называть свое имя силовику. Силовик ему: «Не сметь использовать громкоговоритель!» Человек дерзко: «А я и не использую». Дерзкая трусость. Майдан — использует громкоговорители! Не знаю, запрещено ли это на Украине, но знаю, что Майдан не интересется тем, запрещена или разрешена правда, а просто старается жить по правде. Можно ли этого желать для России? Знаете, даже желать боязно. Вдруг кто рискнет — что-то с ним будет? Но и не желать боязно, потому что если не желать жить по правде, что что-то будет и уже есть с каждым.
Главное же отличие московских площадей от киевских в том, что московские площади были одинокими точками, а киевские — перекрестками. На Майдан приходили и приезжали со всей страны. Майдан поддерживали люди самых разных слоев — не большинство населения, но активнейшая часть. Противники Майданов не умели так самоорганизовываться, они были людьми с казенной психологией. Отличие важное, но именно тут и надежда на то, что русские — такие же люди, как украинцы, а значит могут. Было бы желание. Пока, к сожалению, вместо желания — уныние, отчаяние и цинизм. Особенно горюем, что власть не даёт разворачиваться партиям. Без партий и майдан якобы невозможен! Неправда!
В начале никогда не партия, а всегда — личность. В 2004 году и в 2013 году — да, майданы эти начинались вокруг партийных инициатив. Так жемчужины растут вокруг песчинок, кристаллам для кристаллизации нужен крохотный кристаллик. Но люди — не мёртвая природа, а живая, и эта живость именно в том, что люди могут кристаллизоваться и без партий. В России — пожалуйста, февраль 1917 года. Ни одна партия не была готова к свержению самодержавия. Другое дело, что вместо одного самодержавия, внешнего, соорудили другое, из внутренней дряни, так ведь это никогда не поздно поправить.
