«Как жить с родителями/детьми/братьями/сёстрами, которые за войну!»
(Вопрос нищего человека. Мы всё забываем, что Россия обнищала в сравнении с советскими временами. Точнее, резко увеличилось имущественное расслоение. Простейший ответ: «Поселитесь отдельно» не срабатывает. У большинства людей нет денег на съём квартиры, на покупку новой. Строительный бум — для номенклатуры и аппаратчиков, включая нэпманов. Там бывают и десятки квартир у одного (инвестиционные, не для сдачи). А «третье сословие» — это, на языке элиты, «обслуга», от солдат до дворников. Верные рабы Кремля. Они стали жить хуже, и намного, уже потому, что даже та убогая система социального обеспечения, которая была, скукожена до кукиша.)
Разъехаться — нет денег. К тому же вопрос относится и к родным второго уровня — к тем, с кем работаешь. В условиях несвободы соседи по рабочему месту приобретают черты семьи. Как и соседи по дому, это «домашние», правда, тоталитарной разновидности. Поэтому вопрос так жгуч. В нормальных, свободных условиях люди толерантно относятся к своим политическим разногласиям. Но те, кто за войну, против толерантности — она для них одно из главных порождений зла.
Вопрос, конечно, неверно поставлен. Надо жить не с теми, кто за войну, а с теми, кого любишь. Для этого не нужно менять соседей по квартире или рабочему месту, нужно менять отношение к этим соседям.
Протестовать же вообще — не единственное и даже не главное средство противостояния войне. Не случайно глумливый тоталитаризм допускает антивоенные протесты, не расстреливает за них и даже не отправляет сразу в концлагерь. Некоторые антивоенные протесты он даже насаждает: интернет переполнен истерическими обличениями вождя, и войны, исходящими от кремлёвских же агентов. Зачем это нужно? А вы пробовали спокойно идти по улице, когда за вами идёт клоун, подражающий вашей походке, но карикатурно утрирующий её недостатки?
Война продолжается не потому, что нет антивоенных протестов. Война это агрессия, протесты это агрессия. Да-да, агрессия: протесты это выкрики, монологи, упрёки, обличения. На них нельзя ответить иначе как признав свою неправоту и прекратить войну. Такое возможно только в обществе демократическом, где есть выборы, но уж никак не в анти-обществе, созданном Ульяновым-младшим и за 105 лет пропитавшемся бесчеловечностью до последнего вахтёра.
Нужно не протестовать против войны, а говорить о мире.
Это принципиально разные состояния языка.
В 1970-е годы протестовали против цензуры. Протест включал в себя призывы подвергнуть цензуре цензоров: вот будет свобода, тогда запретим печатать Маркса, Ленина и их выбл…дков. Большинство борцов с несвободой не имели любви к свободе, они просто хотели облегчить несвободу и использовать несвободу для насаждения свободы, что нельзя не признать идеей странной, хотя чрезвычайно распространённой. Как и война для искоренения войн, несвобода для искоренения несвободы — это классика бесчеловечности.
Говорить о мире начинается с умения молчать. Есть множество ситуаций, когда говорить бессмысленно и даже вредно. Прежде всего, с домашними. «Птица в своём гнезде не гадит». С коллегами тоже лучше трижды подумать.
С кем же тогда говорить? Круг общения человека в тоталитарном социуме, которым является и Россия, чрезвычайно узок. В этом вся суть тоталитаризма: не давать людям коммуницировать свободно, по своему выбору, глубоко, основательно.
Что ж, тоталитаризм не даёт само собой, а человек берёт само собой. Свободу не дают, свободу берут. Заводить друзей, знакомых, разговаривать о серьёзных вещах, устанавливать глубокие и длительные отношения. Уметь объяснять, почему мир лучше войны? Скорее, уметь разговаривать об этом. Протест — явление вертикальное, снизу вверх или сверху вниз не принципиально. Дельный же разговор — явление горизонтальное. Учиться говорить — аргументированно, с выслушиванием аргументов собеседника, говорить с целью не убедить, а говорить, говорить, говорить. У войны есть конец, а общение конца не имеет по определению. Вот и говорить о войне не по-военному, чтобы пресечь и подавить, а мирно, не чтобы захватить позиции — окопы, траншеи — собеседника, а чтобы ему понравились ваши позиции.