Византийская поэзия довольно архаична в том смысле, что она предпочитает «сильные» приёмы — параллелизмы, противопоставления, преувеличения. Но ведь и в нашей душе полно архаики, новое всегда тоньше старого как слой чернозёма тоньше осадочных пород под ним, и иногда нужно добуриваться до глубины. Вот византийский поэт в песнопениях этого дня обыгрывает мысль апостола Павла (Фил. 2,7):
«Изрядный путь возношения, Христе,
смирение показал еси,
Сам Себе истощив
и зрак раба приим».
Впрочем, никакой пропасти между Павлом и Иисусом, между греками и евреями, между Иерусалимом и Афинами не было и нет. Что «унижающий себя возвышен будет», было банальностью уже во времена Иисуса, банальностью и еврейской, и греческой, и китайской, и индейцев Амазонки.
Движение вверх у человека физиологически начинается с небольшого движения вниз, со сдавливания, приседания. Ну что делать, материально-телесно мы всего лишь нечто вроде влажной губки. Сожмешь — подпрыгнет и вспотеет. Чистая гидравлика.
В этом смысле «лестница духовная», возводящая на небеса, это складная лестница, наподобие пожарной. Лестница духа в самом зародыше вообще похожа на табуретку. Присядь и подумай. Даже не вообще табуретка, а низенькая такая табуреточка — присядь у ног Учителя и послушай. Или коврик. Или просто пол. Опуститься на пол и замереть, — вот начало движения вверх. Библейский рассказ о видении Иакову лестницы — это рассказ о том, как человек вообще лёг и уснул — и с этого началось бесконечное пробуждение и бесконечное движение, а памятником этому стал камень, использованный в качестве подушки, — отличный символ пружины. Маленький камень, доставший до неба.
Тот же образ — в притче о Сеятеле (Бог Отец) и о Христе как Зерне, вырастающем из преисподней души человеческой до неба Божьего. Наше-то смирение глубоко вторично по отношению к Его унижению, и без Его зерна сколько человек ни смиряйся — ничего не вырастет. А у кого смирение есть, так оно Христово, оно Божье, и неважно, исповедует человек Иисуса Спасителем или нет. Ну, не исповедует — Иисус к этому смиренно отнесётся, это лишь я себе не могу позволить смиренно отнестись к своим сомнениям. Но я себя знаю, от этого и строг к себе, а другого не знаю, от этого и снисходителен к другому. Должен быть смиренен к другому, а к себе строг, а на практике всё прямо наоборот. Как в цирке, где клоун с лестницей потешает публику, заезжая этой лестницей окружающим по лицу, по лицу... А к себе прижимает...
Лестницу духовную не надо к себе прижимать. Отложить и присесть. Или прилечь. В общем, перейти из мира трёх измерений в мир двумерный или даже одномерный. Сложиться в точку. Эта точка и есть зерно в руке Христа, камень под головой Якова, точка отсчёта, без которой невозможно никакое движение вообще, а только серая бездвижность вечного ада.
