Русская Православная Церковь сегодня — это Церковь неофитов, новообращенных. Шли к этому давно. В 1950-е, в 1960-е годы (и до падения коммунизма в 1980-е) православные храмы в основном были заполнены людьми, с детства крещёными. То были пожилые люди, детство которых пришлось на время до гонения 1928 года. После этого года крестить детей стало опасно, трудно стало воспитывать их в вере — священников стало намного меньше, исчезли традиционные для России пути передачи христианского опыта — исчезли монастыри и воскресные школы, даже семья не была более неприкосновенна, на неё давило и общество, и учителя. Гонения постепенно ослабевали, становились почти неощутимыми, коммунисты в конце концов нашли способ сосуществовать с Церковью. В храмах появились неофиты — люди, приобретшие веру обычно не благодаря чьей-то проповеди (проповедь была запрещена и истреблена), а благодаря собственным духовным поискам, собственному стремлению ко Христу. Такие неофиты знали, что их не ждут гонения, если они не будут сами на них напрашиваться.
Все же до падения большевизма стать христианином означало не только обрести веру, но и быть готовым к трудностям в карьере или (и) к косым взглядам друзей. Такая готовность — вовсе не святость, и часто она оборачивалась самодовольством, тем более греховно-смешным, что трудности в карьере могли быть и не от веры, а от неумения и нежелания делать карьеру, коситься могли не столько на крестик на шее новообращённого, сколько на высокомерный огонь в его очах.
Поведение человека не менялось, но то, что считалось нормальным для атеиста, считалось, естественно, недостойным христианина (да и ждали от христиан чересчур много, словно от сказочных героев). Евангелие помнили смутно, помнили, что там говорится о святости и совершенстве, и забывали, что там много говорится о прощении, поскольку святость не достигается в мгновение ока. У неофитов же, бывало, поведение менялось и к худшему: от усвоенных в нехристианском состоянии привычек они отказывались ради высшего подвига, а научиться жить по-христиански было и не у кого, да и просто требовало много времени.
С конца 1980-х годов резко увеличилось число новообращенных христиан среди членов всех христианских конфессий России и, конечно, в Московской Патриархии. Теперь они составляли большинство прихожан. Повторилось то, что случилось в Церкви в день первой Пятидесятницы, когда к нескольким сотням первоначальных учеников Христа присоединилось три тысячи людей, обращённых проповедью апостола Петра.
На Пятидесятницу крестилось «около трех тысяч» человек (Деян 2, 41). Так в самом начале церковной истории число верующих-новичков, новообращенных (по-гречески «неофитов») оказалось во много раз больше числа верующих давно, с опытом. Имеет ли количество отношение к качеству? Люди с небольшим христианским опытом, к примеру, склонны недооценивать роль количества в духовной жизни. Они думают, что если им открылся качественно новый мир, то количество не имеет никакого значения. Но именно в христианстве высшее не истребляет низшего, духовность не упраздняет телесности, а внимание к качеству не отменяет жажды количества — к примеру, жажды спасти всех или освятить каждое мгновение жизни.
Количество лет, проведённых в Церкви, количество людей с большим или меньшим опытом церковной жизни оказывается не безразличным. Христиане-новички меньше понимают и потому больше боятся изменений в обычаях Церкви, всякой новизны, боятся, что люди могут что-то сломать в христианстве. Они сохраняют дохристианскую привычку надеяться на человеческую силу и мощь, нападают, когда и где вполне можно подождать, пока Господь Сам рассеет врагов или заблуждения. Те же христиане, которые провели в Церкви много лет (и, особенно, выросшие в лоне Церкви) знают не только разумом, но и опытом всей жизни, что Господь способен вынести многое. Они спокойнее не потому, что видели победу Бога над врагами и еретиками, а потому что помнят, как Бог победил их собственные сомнения.
Повторилось в сегодняшней России то, что случилось IV веке, когда в Церковь хлынул поток людей, и не только потому, что это стало так уж выгодно для карьеры или благосостояния (ни император Константин, ни Горбачёв и Ельцин не обращали особого внимания на вероисповедание своих приближенных, общество же скорее недолюбливало христиан, как недолюбливает общество всякое не очень тихое меньшинство). Достаточно было того, что не надо было бояться гонений или притеснений, достаточно было утешения, доставляемого самой верой.
Эпоха императора Константина случайно совпала с эпохой споров о тайне Троицы, но не случайно эти споры стали в ту эпоху такими ожесточёнными. Удивительны не сами богословские споры, а число спорщиков и ярость, с которой споры велись. О тайне Троицы рассуждали на базаре, ставили сатирические спектакли в театрах, пререкались в банях. Так было и потому, что многие люди недавно пришли в Церковь, и большинство христиан были христианами недавно. Повторилось то, что произошло в самом первом поколении Церкви на Пятидесятницу, повторилось преобладание в Церкви людей, ещё слабо понимающих смысл богословских прений, но ещё отлично умеющих сердиться, привыкших защищать свою правоту силой и злостью, теперь так же защищающих Божию правоту. Внешне отличить таких людей от выросших в Церкви было почти невозможно, да и ненужно. Выгнать их было нельзя, разрушительная их энергия все равно бы себя проявляла, нанести Церкви какой-то непоправимый урон они не могли. Святые Отцы ответили на этот накал страстей работой созидательной, созданием культуры христианского мышления и поведения, запечатлённой как в монашеских преданиях, так и в богословских трактатах.
В неофитах быстро происходит внешняя перемена. Они быстро становятся неотличимы от «старых» христиан по манерам. Иногда даже это выдаёт неофита: он слишком похож на воображаемый идеал христианина, слишком внешне ласков, слишком «православно» одевается, двигается, слишком много употребляет в разговорах с людьми архаичных слов, которые людьми, выросшими в Церкви, употребляются только в молитвах. В нормальных условиях — то есть, когда Церковь существует без гонений на протяжении нескольких поколений — большинство христиан вовсе не выделяются из окружающей среды.
Большой беды в таком быстром усвоении внешних манер нет, и было бы странно отвергать Христа (а такую причину для отвержения стали выставлять нехристиане) лишь потому, что человек, который ещё восемь лет назад был рьяным атеистом, стал православным богословом, как две капли воды похожим внешне сразу на трёх великих святителей и учителей Церкви. Страдание — причём не тем, кто вне Церкви, а именно тем, кто в её лоне пребывает уже давно — причиняет характерная для неофитов агрессивность и страх. Выглядят эти свойства как выглядит консерватизм, но это консерватизм не настоящий, в нем желание кого-то ударить, что-то истребить преобладают над желанием кого-то или что охранить. Таков один из истоков травли множества людей и течений — начиная с покойного отца Александра Меня (чьё православие свидетельствовалось при его жизни многими выдающимися русскими православными людьми) и до здравствующего отца Александра Борисова, до богородичников, до мунистов, до католиков. Обличителей-неофитов выдаёт то, что и католиков, и мунистов, и православных собратьев они травят с одинаковой злобой.
Неофитская агрессивность — из тех клиньев, которые нельзя вышибить клином. Но и только на целительную силу времени полагаться нельзя, потому что, во-первых, людям больно, во-вторых, тут не время лечит, а смерть — вымирает неофитское поколение, появляется поколение почтенных наследственных христиан. Есть ведь лекарство — молитва. Неофитство преодолимо одним — Христом и обращённостью к Нему, а не к собственной персоне, не к своему представлению о Христе. Такая обращённость открывается молитвой и есть сама суть молитвы. Молитва не старит, разумеется, но молитва соединяет нас с Тем, Кто древнее любой древности и все же не обветшал и не боится раздирающих Его, но всех равно обнимает и терпит всех ради привлечения всех к Отцу Своему Небесному для вечной жизни в Духе Святом.