Серьёзный методологический изъян для исследователя религии — не отрефлектировать понятие «религиозного». Например, «экстатический», «харизматический» — термины, которые имеют хождение исключительно применительно к религии, как и «кадило». Однако, не религия изобрела кадило. Каждение как способ освежения воздуха было изобретено вне храма и заимствовано для храма по принципу «всё лучшее — Богу». Экстаз и вдохновенность («харизматичность») — не в религии родились и религия имеет монополию не на эти явления, а лишь на конкретные термины. Просто широко распространён билингвизм, которые религиозный язык в той или иной степени дистанцирован от повседневного. Тем не менее, эта дистанция не означает, что есть какие-то психологические, социальные или культурные явления, характерные исключительно для религии.
«Храм» — религиозный термин, но не религиозное явление. «Храм» это всего лишь «дом», но слово «храм» выделено как антоним «дому человека» и зарезервировано для обозначения «дома Божия». Но Богу не нужен Храм, храмина или хоромы. «Отец» — не религиозный термин, «Бог Отец» — метафора. Если человек называет своего биологического родителя отцом, он не использует даже религиозную лексику.
Некоторые слова, безусловно, специфичны для религии — например, «воскресение», «чудо». Трудно ли различить, когда эти слова используются во внерелигиозном дискурсе, а когда в религиозном? Когда они — метафора, а когда — буквальны? Юрий Слёзкин цитирует речи, в которых выражалась уверенность в том, что развитие науки приведёт к воскресению мёртвых, включая Ленина. Это — религиозный дискурс? Нет, наоборот. Это антирелигиозное использование термина, как и «советские следователи творят чудеса». Это подчёркивание того, что воскресение и чудеса — не результат действий Бога, не нечто сверхъестественное, а результат человеческих усилий (в будущем).