«Устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили» (Мк 7:13).
Слово от Бога и слово от человека… Иисус что, юродствует? Делает вид, что не понимает: это ложное противопоставление.
Вот русские крестьяне, когда им читали царский манифест об отмене крепостного права, бунтовали: подложный манифест! дворяне подлинное царское слово подменили, царь хотел с землёй освобождать, а они землю зажали. А ведь манифест был подлинный…
Сегодня, кроме капитальных атеистов, которые отрицают просто всяческую религию, есть полу-атеисты, которые как бы Бога не отрицают, но уверены, что настоящую религию, которая от Бога, подменили попы. Или апостол Павел. Или император Константин. В общем, была бы вера в подмену, в заговор против Бога, а виноватый найдётся.
Современному человеку кажется, что все злоупотребления и искажения легко предотвратить. Есть эталонный метр, должен быть эталонный текст. Если нужно, с цифровой подписью. Что сверх этого, то от лукаваго. Ишь, предания человеческие раснапридумывали!...
Тонкость в том, что как раз религиозное сознание склонно к архаизации. Оно не тормоз, оно притормаживает. Это не так уж глупо: представьте себе брокера, который покупает акции всех новых компаний, а старые акции продаёт. Надо дать время отстоять. Да и не дело верующих отсортировывать перспективные новинки от не очень. Психологически вера — та сфера, где немножко консерватизма очень недурно, как и коньяк лучше старый, и в архитектуре дома гнаться за ультра-модным почти гарантированно означает сесть в лужу.
Поэтому в религии так много архаических форм. Но это всего лишь формы, содержание с этим никак не связано. Другое дело, что иногда зашкаливает. Когда письменность только зарождалась, была делом фараонов и царей, на неё смотрели благоговейно. Скрижали Моисеевы, как же! Да ещё каменные!! Напоминание о временах, когда цари писали на скалах, а быдло на глине. Скрижали — каменные, а всё остальное — устное. Более того, устное воспринималось и воспринимается часто верующими людьми как нечто более важное, чем письменное. Библия — прекрасно, но без устной традиции она — соблазн, непонятки, искушение. Между прочим, это не так глупо. В конце концов, самое современное обучение требует живого учителя с его живой устной речью.
Иисус всё это прекрасно знает. Он Сам и есть Учитель, да ещё ого-го какой — говорящий с властью не комментатора, а Автора. И как говорящий! Вот сейчас Он обличает тех, кто отказывает отцу и матери в помощи (не «почитает», вспоминается древнее славянское обозначение взятки как «почести») под предлогом служения Богу — но Он же, именно Он же говорит в другой раз, что ради Бога нужно бросить и отца, и мать, и много кого и чего ещё.
Плохой историк скажет, что это показывает компилятивный характер текста, что один человек не может выдавать такие противоположные утверждения. Нормальный историк знает, что, если текст не противоречив, он вряд ли написан человеком. Литературовед объяснит, почему противоречия в речи неизбежны, какой их смысл, как их следует анализировать.
Надежда предотвратить противоречия или хотя бы объяснить их исчерпывающим образом раз и навсегда, есть надежда вздорная и наивная. Идея, что можно создать эталонный текст — неважно, устный или письменный — и чётко разграничить этот эталонный текст от комментариев, есть идея вздорная и наглая. Тексты или речи, традиция письменная или устная, — всё это производное от живых участников коммуникации, общения. Положение не облегчается, а осложняется, когда один из участников коммуникации — Творец мира. Бог невыразим — и вдруг начинает выражаться, — вот где раздолье непоняткам и толковаткам.
Апологеты христианства обычно подчёркивали, что Иисус родился в редкий момент, когда на значительной части планеты царил мир. Римская империя умела цыкнуть. Благодаря этому апостолы имели возможность сравнительно легко объехать множество земель. Важнее, однако, другое. Римская империя знала информационную революции, возможно, первую в истории. По дорогам шли легионы солдат, но победу обеспечивали не легионы, а информация. Не только разведывательная, не только военная, но и всякая. Поэзия, научно-популярная, диалоги, монологи, письма, эссеистика, просто романы, и довольно увлекательно читающиеся даже в наши дни. Огромное количество текстов — это особенно хорошо видно в сравнении со Средними веками, когда объём информации уменьшился буквально в сотни раз, причём резко, в одночасье.
Римская литература была многоязычной — на родной латыни и на греческом. Это, между прочим, показатель информационной зрелости, а не слабости. Только невежда полагает, будто чем однороднее культура, тем она культурнее — всё прямо наоборот. Римляне не латинизировали подданных, как русские руссифицировали, как арабы арабизировали. И это — показатель высокого уровня цивилизации. В «Деяниях апостолов» — книге очень римской — не случайно действие Святого Духа описано как дар говорить так, что тебя понимают носители самых разных языков. Не они переучиваются, а ты под них подстраиваешься.
Христианству в этом смысле очень повезло. Случайно или нет — вопрос нерешаемый. У Иисуса целых четыре биографии! Это беспрецедентно много для древнего мира. Для Его современников — великих учителей, почитаемых современным иудаизмом — таких биографий нет, только отрывочные поздние сведения. Христианство освоило греко-римскую культуру и благодаря этому его информационная база очень широка. Это само по себе не означает, что христианство «истиннее», но это объясняет, почему в христианстве впервые появились такие понятия как «догма», «ересь», «ортодоксия», почему есть Символ веры (на самом деле, не один, а множество), почему проводились Вселенские соборы и почему соборы и сейчас проводятся. Христиане всё это не выдумали — это все были механизмы насыщеннейшего коммуникационного пространства, в котором они жили, они, естественно, переносили эти механизмы и в свою религию.
Коммуникативная культура старается ранжировать информацию. Отсюда стремление установить «канон» (в греческом это слово означает «отвес», «эталон»): определить, какие тексты более достоверны, какие менее, какие совсем лживы. Так появляется «каноническая Библия» — и именно она, а не устная традиция, является в христианстве главной. К устной традиции в Церкви вообще довольно скептическое отношение, и это довольно разумно — особенно в сравнении с верой многих людей в то, что «истинное знание» тайно передаётся из уст в уста некими законспирированными хранителями. Секретность и истинность несовместимы друг с другом — это аксиома информатики. Отсюда и своеобразное богослужение, которое ценит не спонтанность, не импровизацию, а верность эталонному тексту. Архаики в Церкви и так много, но в одежде, в языке, но по возможности не в информационной части. Собственно, иудаизм и ислам развивались точно так же, только позже, в Средние века, поэтому так не так чётко выражен процесс.
Цивилизованное отношение к любым текстам, догмам, канонам есть не отношение наивности, идолопоклонства перед ними, а отношение трезвое. Существование таких текстов — помощь в коммуникации. Если эти тексты отрываются от коммуникации и её подменяют, — это коммуникативная безграмотность или, говоря языком Библии, идолопоклонство.
Если вернуться к примеру с идеей, что почитание Бога настолько важнее почитание родителей, что можно последних и на сухой паёк посадить, — так ведь и тут грех не только в неуважении к родителям, а в замкнутости на себе. Ты сам решаешь, или ты ищешь кого-то, кто решит. А нужно решать вместе, сообща. Совершенно не исключено, что ответы будут разные в зависимости от ситуации. В конце концов, бывают родители миллиардеры, которые совершенно не нуждаются в помощи деньгами. А вот в другого рода помощи, может, нуждаются — надо их спросить. Может, и спрашивать не нужно, а нужно бежать — но спроси тогда Бога, спроси единоверцев. Фиксация, канонизация текстов — это не замена общения, а помощь в нём. Именно этому учат учителя в первую очередь. Учебник — не догма, а помощь в учёбе. Так и христианские догмы — не догмы, а помощь в вере и общении с Богом и единоверцами.
Если говорить о той части христианской догматики, которую одну только и знают верующие хоть сколько-нибудь — о Символе веры — то он ведь и не пытается описать всю веру или всё в вере. Он описывает то, что было предметом споров, и излагает достигнутое решение споров. Понятно, что споры велись о малой части того, о чём можно ещё поспорить. Малой, но важной чем-то для верующих. Символ веры поют в церкви, символ веры читают во время молитвы как молитву, хотя он никоим образом не молитва. В этом есть ровно столько же смысла, сколько в возгласе «Доброе утро». Доброе ли оно? Спорный вопрос, пока мы не задумаемся, что оно могло бы быть без нашего участия. Вот так и с догматами — они защищают наше участие в жизни Церкви. Не более, но и не менее.
