Отца Александра Меня критиковали за «эволюционизм», за изображение истории религии, истории Откровения Божьего в виде эволюционного процесса, в котором есть свои тупиковые ветви, есть главное русло. Один критик (Дмитрий Браткин) даже издевался: мол, это воспроизведение советского взгляда на историю. Советского в этом ничего не было, потому что «советское» вообще ничего не создало позитивного, и в данном случае просто воспроизводило, законсервировав, эволюционизм XIX столетия.
Эволюционизм в истории религии оказался атакован с двух флангов.
Религиозные консерваторы критиковали и критикуют его за историзм и толерантность. Бог, по их мнению, действует произвольно, не считаясь с ходом истории, и Его Откровение не обращено ни к кому, кроме его избранников. Авраам и его потомки, а потом его духовные потомки — христиане, и так до папы римского или патриарха константинопольского. Никакие «язычники» — аборигены Австралии или Амазонии, индусы или мусульмане — в этом никак не участвуют и поминать их в истории Откровения не следует.
Поэтому Меня критиковали римо-католики (например, Тадеуш Пикус в своей о нём диссертации) за придание избыточного, да ещё и позитивного, пусть отчасти, значения нехристианским религиям, и критиковали протестанты за «неправильный» креационизм в духе Тейара де Шардена. Впрочем, Тейара наказали ведь не протестанты, а как раз Ватикан, тут реакционеры всех мастей объединяются.
Но более значима критика эволюционного подхода к истории религии со стороны секулярных историков. С последней трети ХХ века стало дурным тоном выстраивать любые последовательности в истории культур, искать некий общий смысл, тем более, упаси Боже, религиозный. Толерантность и объективность стали основывать на отрицании смысла. Это не так уж плохо, потому что помогает лучше понять нехристианские религии, но слабое место то, что при таком подходе стирается грань между серьёзным и несерьёзным, история превращается в свалку, где нет разницы между Рафаэлем и бомжом, который свои испражнения объявляет новым вариантом Мадонны.
Вопрос об эволюции в истории (история религии есть лишь частный случай этого вопроса) есть вопрос о критерии эволюции человеческого общества. Если речь идёт об эволюции любого другого живого существа, критерий очевиден: успех есть количественное преобладание и хронологическая устойчивость. Но человек уникален тем, что ему важно не только выживание, но и жизнь, и это «жизнь» отнюдь не биологическая, физическая. Ради этой «жизни» — не будем писать её в кавычках, это ведь именно настоящая жизнь, назовём её, чтобы не использовать слова «дух», «смысл», жизнью-2 — люди жертвуют деньгами, благополучием, и даже жизнью-1.
Механизмы эволюции биологической жизни бессознательны, механизмы эволюции жизни-2 вполне сознательны. Жизнь-2 эволюционирует благодаря языку — единственной уникальной черте человека, которая и составляет суть человечности. Общение, речевая коммуникация — вот и наполнение, и смысл жизни-2.
Коммуникация отлична от приспособления, отлична до противоположности. Коммуникация нацелена на творчество. Коммуникация нацелена на победу над бессознательным, над механизмами естественного отбора. Коммуникация в этом смысл противоестественна, она не отфильтровывает, а соединяет (не путать со сплочением).
Концепция Меня — и Шардена — в этом смысле неточна, потому что представляет развитие духовной жизни людей как аналог биологической эволюции, где есть победители и проигравшие. Одни остаются, другие исчезают. Такое представление не биология сочинила. Идея «избранничества», когда один народ — или одна группа верующих — побеждает в жизни-2 есть идея общая для всех религий. Кто ближе к Богу, тот будет многочисленнее песка морскаго, кто не слушает Бога, засохнет, испарится аки дым. Язычники вымрут как динозавры и от них останутся одни окаменевшие яйца, христиане же будут гордо нести свои животворящие красные яйца в небесный Иерусалим.
Что же, Богу всё равно, кто как верует? Развития нет, ступеней духовной жизни нет, путей нет, а есть лужайка, где все равны — и шарлатан, и Кант, и Авраам, и пьяненький пономарь, не верящий ни во что, потому что подкрадывает из пожертвований, и ничего ему за это Бог не делает.
Эволюция в истории человечества есть, но поскольку в сфере духа никаких доказательств быть не может, то описание этой эволюции не может уподобляться описанию эволюции животных. Количество христиан, атеистов, мусульман ничего не доказывает. Есть и более важное обстоятельство: вероучительные различия, словесные выражения веры, обрядовые традиции несут в жизни духа отнюдь не ту функцию, которую несут внешние признаки организмов в жизни биологической. Вот слабое место религиозного эволюционизма, каким он предстаёт, в том числе, у Меня.
Проблема не только в том, что в «истинной религии» абсолютно большинство может быть по сути языческим. Оперение вроде есть, а не пернатые вовсе. Йог может быть ближе Богу Израиля, чем первосвященник. Проблема в том, что и йог может не быть близок Богу! Тут двойная свобода, двойная непредсказуемость. Предметом истории религии является религия, но религия коллективистична, Бог же и человек персоналистичны.
Это решаемая проблема. Эта проблема есть и в истории внерелигиозных явлений — науки, политики, культуры. Поэтому ХХ век ознаменовался поворотом историков от изучения коллективистских явлений к изучению «частных историй».
Поворот этот лишь начинается, методология лишь нащупывается. Суть его, однако, очевидна: изучение не истории власти, а истории коммуникации. В истории религии — изучение не институций, не традиций, а опыта религиозной коммуникации, которая и порождает институции и традиции. Эта коммуникация отнюдь не равнодушна к истине, тут не равны мытари и фарисеи, лицемеры и праведники, тут не все дороги ведут к Богу, отнюдь, но и «дорога» тут — явление много более сложное, чем словесное оперение, и явление не монологичное, а диалогичное. Тут не борьба за выживание и приспособление, не случайные мутации, тут творчество, диалоги, взлёты и падения, нет победителей и проигравших, зато есть слова, слова, слова, создание единого коммуникационного пространства не за счёт взаимоистребления или обессмысливания через уравнивание — и реализация этой нереализуемой цели намного интереснее побед и одолений.
