«Вы уже пресытились, вы уже обогатились, вы стали царствовать!» (1 Кор 4:8).
Апостол Павел — тот ещё Жванецкий. Сатира и сарказм зашкаливают. Переводить, конечно, нужно: «Вы что, белены объелись?»
«Вы обогатились» = «Не одолжите денег на покупку Техаса?»
«Вы стали царствовать без нас» = «Шапка Мономаха не жмёт?»
Часть это фельетона стала в православном богослужении предисловием к рассказу об исцелении бесноватого. Беснование, как и любое расстройство психики, бывает двух видов — себе человек мешает или окружающим. Разница не так уж велика — ухаживать за тем, кто мешает себе, приходится ведь окружающим, тратить силы и время.
Вот бесноватый — бросается в огонь и в воду. Почему? Суперменом себя возомнил — огонь меня не возьмёт, вода меня не потопит. Так он хотя бы себя бросает, а то большинство возомнивших бросает других — в огонь, в воду, а главное, в бой. Мол, не бойтесь, ребята, со мной не пропадёте!
Быть сытым, удовлетворённым, — беснование, потому что ты застрял в двери, сам не проходишь и другим не даёшь.
Павел доходит в своём сарказме до того, что объявляет себя святым, безгрешным — «я ничего не знаю за собой». Знает, конечно, он же в другой раз назвал себя моральным выкидышем, главным грешником. Но это он сам о себе сказал, а когда это говорят другие, кому он же и принёс Христа, Павел огрызается. Не вам меня критиковать! Неважно, грешник я или нет, важно, что я не надутый индюк! Я ни у кого не сижу на шее! Я никем не командую!
Конечно, заявляя «я никем не командую», Павел именно что командует: «Отставить беснование!» Беснование ханжества, беснование гордыни, беснование удовлетворённости. Бросаться в огонь и воду — беснование, но застыть столбом — тоже беснование, тоже самоубийство, даже хуже, потому что не тело убивается, а душа. Человек становится бревном на пути у Бога. Шлагбаумом. Вот из шлагбаумов и сколочен был Крест.
Вот откуда в евангельском рассказе неясность, двусмысленность: на кого сердится Иисус, говоря «о род развращённый». На бесноватого или на апостолов, которые не сумели исцелить бесноватого? Да на всех. В чём разврат? Да в самомнении. Измена Богу, с самоуверенностью спим, с гордыней под ручку гуляем. Выход один — молитва (и пост как разновидность молитвы). Не со своим самомнением разговаривай, а с Богом.
Беснование бросается в огонь и воду, молитва бросается в Бога. Беснование показывает себя людям, молитва — нет, не показывает себя Богу, молящийся всматривается в Бога и поэтому становится немножко человеком-невидимкой. Он никому помешать не может, ни у кого на дороге не стоит, ничьё внимание не отвлекает. Беснование закрывает меня, запирает в себе. Молитва распахивает меня как створки окна — и появляется пустота свободы, пустота, через которую Бог может пройти в мир. Не в меня — сквозь меня. Я ничего от такого опустошения, исчезновения не потеряю. Куда я денусь! Зато закрытости станет меньше, а Бога больше — если я распахиваю себя навстречу Богу, конечно, тут ведь по-разному бывает. Бывает, что я распахиваю створки, а они опять захлопываются — ветер дует. Так тем более сделать усилие, и тогда ветер Духа Божия ворвётся в мир.
Господь противопоставляет веру и молитву. Вера, даже самая маленькая, может горы двигаться, но не сдвинет гордыню, не сдвинет бесноватого, он так и пытаться покончить с собой, с людьми, с миром. Вера в этом смысле довольно эгоистична и сама может быть соединена с беснованием и распутством. Вера знает Бога, но не зовёт Бога. Молитва же зовёт Бога, и вера без молитвы — если не беснование и распутство, то геология, а вот молитва, даже без веры, уже альпинизм, начало разговора с Богом, и нет другой жизни, кроме молитвы.
[По проповеди в воскресенье 25 августа 2019 года]