«Традиционно» историю Церкви начинают с сошествия Духа Святого на апостолов, когда они, осмелев, стали проповедовать воскресение и — внимание! — на эту проповедь откликнулись.
Кавычки тут необходимы, потому что традиция эта не очень-то традиционная. Во всяком случае, первые христиане не считали, что появилась некая особая «церковь».
Потом их прогнали.
Потом они стали прогонять.
Так традиция взяла своё. Потому что традиция есть средство обособления, то есть, отделения и разделения. Простое и невинное слово «передача» означает передачу от одного другому, но отнюдь не всем. Избранному другому. Это нормально — «все» обычно и не рвутся получать от кого-то что. Все хотят выбирать сами. Так традиция превращается в традиционализм, когда не отцы выбирают, кому передать, а дети выбирают, кого считать отцами. Какой вариант лучше? Оба хуже. Оба закрепляют разделение.
«Церковь», «синагога», «умма» (так в исламе) и т.п. — это прежде всего синоним «человечества», псевдоним человечества. Кто не в церкви, синагоге и т.п., тот и не человечество. Это очень древний взгляд на мир. Иногда говорят «свои/чужие», но «чужие» тут — не «чужие люди», «другая часть человечества», «чужие» — это нелюди, недочеловеки. А человечество-то едино, и история Церкви (история Израиля, история ислама) и есть единственная настоящая история единственного настоящего человечества.
А зачем, спрашивается, Аврааму уходить от родителей? Чтобы сбежать из дому — а это ведь так называется у нормальных людей, и пишут заявления в полицию, что, мол, вот, ребёнок из дому сбежал — так чтобы сбежать из дому, необходим мощный стимул позитивный, но необходим и негативный. Допустим, Бог приказал оставить отца и мать (мать, кстати, не упоминается — совсем архаическая эпоха, однако). Но почему ж так легко оставил? Потом Исаака так легко повёл резать? Авраам, видимо, был тот ещё семьянин. А может, наоборот — потому его Бог и облюбовал. Чтобы уж с гарантией — если этот оставил отца и мать, значит, поверил.
Авраам любил отца, но всё же предпочёл Отца Небесного. Отлично. А вот что нетривиально: после этого как отрезало. Не звонил, не писал, и свою историю евреи начинают с Авраама. Это абсолютно типичное поведение. Не просто считать лишь себя людьми, а окружающих варваров считать варварами, а даже своих близких родственников не считать людьми. Подумаешь, семиты! И родственники ведут себя точно так же! Человечество — это мы! А вы — ну так… как бы повежливее… Члены Организации Объединённых Наций. Мы вас очень уважаем, если вы оставите нас в покое и не будете требовать считать вас людьми. Как соседи вы прекрасны, как коллеги — возможно, но только не лезьте в человечество.
Да, это мизантропия, брезгливость, жуть. Собратья по эволюции оказывается чем-то вроде собак, которые очень хороши, пока они знают своё место — под столом, на улице и т.п., но не требуют считать себя людьми. Это терпимость? Доброта? Толерантность? Это вежливая ненависть. Очень вежливая — вы, мол, праведники других народов. Но «другие народы» — это псевдоним нелюдей. Причём эта ненависть дремлет и внутри «своих». Вот сейчас жители Самарии «свои», а через полвека уже не свои, а якобы иностранные захватчики. Вот сейчас верующие в воскресение Иисуса «свои», а через тридцать лет уже не свои, а нелюди. Ну и, конечно, симметричный ответ, за нами не заржавеет.
Когда всё это началось? С Каина и Авеля? Возможно. Интереснее, когда пошёл обратный отсчёт. Здесь приходится вернуться к Аврааму. Конечно, Авраам отец Исаака и в этом смысле всего лишь один из «эпонимических предков», один из создателей очередного человечества, замкнутого в себе, не считающего другие человечества за полноценных людей. Но Авраам ещё и отец веры, именно потому, что он был готов зарезать Исаака. Пожертвовать средством ради цели. Кстати, и никакой такой земли обетованной Авраам не получил — купил участок на кладбище, не более того. Отец веры — да, но не отец страны Израиль, «земли», региона, части планеты. Отец целого. Один — и в этом единичность и заключается цельность человечества.
История человечества тогда не есть механическая сумма биографий всех людей. У теологии есть сумма, а у человечества нет. Люди не складываются. Человек не остров, но человек и не часть континента.
Когда Бог говорит Аврааму оставить своих родных, это ведь ведь о человечестве. Но о котором? Человечеств два. Есть человечество абстрактное, придумка учёных, классификаторов, по внешним признакам. Материальная, механическая данность. Человечество тел. А есть человечество людей в их человечекости. Не путать с человечностью как добротой. Бесчеловечные люди тоже часть и биологического человечества, и человеческого человечества.
Вера и есть не столько поиск Бога и/или бессмертия, сколько поиск человечества. Точнее, человеку нужен Бог, а Богу нужно человечество — все люди и каждый человек как не биологический вид, а как часть человеческого целого. При этом один-единственный человек вполне человечество, а если на земле останется один человек, человечество будет, во всех смыслах. Но точно так же можно сказать, что пока хоть один человек не включён в человечество, человечества не существует, а есть только вид гомо сапиенс сапиенс.
История Церкви есть не история спасения человеков от нелюдей, а история спасения человечества. Всего. Бог на меньшее не согласен, и совесть наша тоже. Но совесть часто спит или в обмороке, а Бог не спит, а если Он на кресте, то тем более не спит.
Самая дешёвка — ориентироваться на восстановление того «плюрализма», который был до «разделения» синагоги и Церкви, а точнее, до отлучения верующих в воскресение Христа иудеев от синагоги. В эпоху «иудаизмов» внутри одного, единого иудейского народа, Израиля. Это был плюрализм внутри тоталитарности — всякая «страна», «народ», «религия» есть тоталитарность части, выдающей себя за целое. Но это лишь попытка игрой словами выдать разделение за единство, просто объявив всех, кто вне единства, объектами иной природы.
Нет человечества, есть человечества. Одно человечество — абстрактное, книжное, билогический вид. Граница этой абстракции очень хлипкая, того и глядишь человека отменят, будут одни приматы. К этому человечеству каждый принадлежит с зачатия и ни малейшего удовольствия от этого нет. А есть человечество человечскости. Не путать с человечностью. Человечность всего лишь псевдоним доброты, которая и у животных бывает. Но самый безжалостный и бесчеловечный человек всё-таки человек не только по биологии, но по человечскости.
История Церкви начинается, когда Бог говорит Аврааму оставить родных. Оставить человечество-один, био-человечество и идти — быть, стать человечеством-два. Человечеством не как родом, одним среди прочих родов, а человечеством как единым целом, в котором нет родных и неродных, которое не допускает и мысли, что кто-то нелюдь, которое хочет всех, бесчисленных как песок морской и звзды небесные.
Человечество-два не данность, а динамика. Не цифра в энциклопедии, а движение. Бог лепит человечество людей из человечества приматов, и Ему нужно помогать, а не мешать. Помешать легко. Может быть помеха дегуманизации, когда кого-то объявляют нечеловеком, а может быть помеха, когда всех объявляют не вполне людьми. Предлагают замолчать, обрести единство через молчание. Выше слов подняться. Но кто понимается выше слов, тот опускается ниже человека. Дешёвка это единство бессловесия. Вы объединитесь, не упраздняя догматов, определений, языков, не заменяя их жестами и формулами, а наращивая их, усложняя, развивая способность понимать слова в их изобилии, а не в их упрощении. Это абсолютно невозможно, но эта невозможность и есть единственно возможный смысл истории не как перечня несчастий и побед, а как истории сотворения человека Богом и человечества — Богом и людьми.