«Больной отвечал Ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня.» (Ио 5:7).
Паралитик подробно описывает, что ему нужно. Он твёрдо знает порядок вещей. Вот вода, она бурлит. Вот толпа, она ждёт момента бурления. Вот куча людей с болезнями, которые не мешают броситься в воду. Конечно, слепой не видит момента бурности, он может услышать. Хромому вообще без разницы, делов-то — взял и бултыхнулся, какая тут разница, сколько у тебя ног.
Паралитик твёрдо знает, кто ему нужен. Ему нужен добрый человек. Добрый и терпеливый. Это ж не просто пришёл к назначенному часу и спихнул. Часа-то не назначено! Значит, надо всё бросить и сидеть рядом с этим нытиком день, другой…
Нытик-нытик. Паралич это бинарное состояние: идолопоклонство плюс уныние. Млеть, рисуя себе будущего благодетеля — идолопоклонство. Злиться на кого-то, кто занял твоё законное место — уныние.
Паралич воли. Словно выбили окно, дует холоднющий ветер, а тебе всё равно. Люди сволочи! Зачем двигаться? Пойдёшь — налетишь на слишком пассивного или слишком активного. На тебя всем плевать во всех смыслах. Ты никому не нужен. Ну и пожалуйста! Пусть сквозняк! Пусть я ещё хуже заболею и умру!
Отчаяние, плавно (или рывками) переходящее в уныние с безразличием, не такой уж беспросвет. Для нас, конечно, беспросвет, а для Бога — возможность вырвать нас из тупика. Если, конечно, отчаяние жирное, упитанное, капитальное. Настолько отчаянное отчаяние, что оно, если ему скажут «встань и ходи», возьмёт и встанет. Полуотчаяние начнёт спорить, объяснять, почему невозможно встать и идти.
Ничто так не мешает общению — хоть с человеком, хоть с Богом — как стереотипы. То, что Декарт называл предрассудками. Идолопоклонство перед своими расчётами, перед своим опытом, перед опытом человечества. Закрытость для неожиданного, нового. Мы скорее откроемся для какого-нибудь пещерного шаманства, о котором мы хоть что-то знаем, чем Богу, которого не знаем. Отчаяние страшно тем, что блокирует способность видеть, узнавать и принимать новое. Уныние подменяет будущее прошлым и тем самым доказывает себе свою правоту.
Зажатый между отчаянием и унынием человек впадает в ступор. Он уже даже не комната, в которой выбито окно, а он и есть это самое выбитое окно. Не просто никто, а бывший кто-то. Всё уже было, нового не будет.
А новое стоит рядом. Бог всегда нов. Поэтому Бог любовь, а вся наша любовь только продолжение Его любви. Когда наша любовь не желает быть новой и видеть новое, ей конец. Тогда начинаются измены — пытаемся найти новое, сменив одну любовь на другую. Новый старт. Но новое в любви не на старте, а как раз после него. В том числе, и любовь к Богу. Она знает свою усталость, знает и своё второе дыхание, и третье знает.
Бог не из тех любимых, которые купаются в любви, не замечая, что вода заканчивается. Бог это любовь-наводнение, и не надо этому наводнению рассказывать про всякие минеральные воды. Просто взглянуть на мир, утопающий в любви Божией, и нестись с этим наводнением, не столько размахивая руками, сколько разрешая любви нести себя, куда, когда и как она хочет.
Скажет взять кровать — взять кровать, скажет взять крест — взять крест, скажет любить — любить, а при встрече с препятствием — ну как вода, если встретит препятствие? Поздоровается, помедлит, словно в параличе, и обтечёт или затопит, так что и следа не останется.
