«Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам» (Мф 9:29).
«Каждому по вере» стало обозначать прямо противоположное мысли Иисуса. Мол, кто во что верует, то и получит. Верует в Христа, получит исцеление. Верует в сатану, получит болячки. Верует в доллар, получит прибыль.
Это очень буржуазный взгляд. Всё зависит от человека. Соберись и вперёд с песнями. Не реви, а то получишь подзатыльник. Нью Эйдж, христианская наука. Настройся на прибыль, получишь прибыль. Настроился на уныние, получишь уныние.
Поразительно не то, сколько настроившихся на прибыль получили кукиш с маслом, отправились в социальное никуда, так что их и не учитывают проповедники хорошего настроя.
Поразительно, сколько великих творцов были унылыми мизантропами, нытиками, а некоторые вообще Николаями Васильевичами Гоголями.
А уж сколько было бодрячков-весельчаков среди палачей и людоедов.
Евангельский же текст вообще о другом.
Во-первых, он показывает, что выражение «сын Давидов» ко времени Иисуса обозначало вовсе не потомка царя Давида, а просто кого-то белого, пушистого, благодетеля всемогущего. Слепые что, веруют, что Иисус станет царём? А разве царь Давид хоть одного слепого исцелил?
Во-вторых, «вера» тут не вера в нашем понимании, а надежда. Слепые надеются, что Иисус их вылечит. Лекарство. Химический состав лекарство им безразличен. Веришь ли, что тебя вылечит дихлорбензогиксосоауробиндоцетин? Верую! Знаешь, что это такое? А какая разница!
Странная надежда? Но разве другая бывает? Надежда, которая знает механизм это уже не надежда, а знание. Надежда появляется там, где разрыв между знанием и реальностью, между средствами и целями.
Не очень разумно веровать, не имея точной информации? Неразумно веровать там, где есть точная информация.
Не очень разумно интересоваться надеждой, «верой» пациента? Вот сказали бы слепые: «Ну, «веруешь ли»… Какая тебе разница? Как сказал Паскаль, мы же ничего не теряем, если делаем на тебя ставку? Выиграем хорошо, не выиграем — останемся при своих». Что, для чуда важно настроение? Какое ж это чудо! Иисус массу чудес сотворил с людьми, которые не надеялись и не веровали, Лазарь свидетель.
А что будет делать исцелённый, воскрешённый? Про Лазаря Иисус знал: хороший человек. Сын вдовы? Будет кормить мать. Слуга центуриона? Будет нести службу. А слепые — они циники или нет? Зачем цинику зрение, он и зрячим будет видеть лишь мрак и тьму. Ему открой глаза, а он всё равно зажмурится.
Расплывчатая надежда, а не конкретная вера определяет многое в людях. Хоронить мёртвых — не обязательно вера, но какая-то надежда. Запоминать имена. Не убивать калек.
К сожалению, не менее, а может, и более определяет в жизни людей безнадёжность, плавно переходящая в неверие — вообще в неверие, не в Бога неверие, а во всё. Уныние, лживость… Да любой грех — проявление безнадёжности. В лучшем случае, ведь бывает надежда на смерть — надежда на то, что убив, мы поможем, солгав, возродим, изменив — укрепим.
Почему же Иисус спрашивает не о надежде, а о вере?
Надежда надеется на что-то уже бывшее, возможное, виденное.
Вера есть надежда не невиданное, более того, на принципиально невидимое.
Зрение вере не поможет. Зрячие увидят того же Иисуса, которого не видели слепые. Даже надеяться не надо, что можно увидеть Бога — невозможно.
Что Бог есть, и неверующий может предположить. Неверующий даже может на это надеяться. Но что Бог способ вмешаться в ничтожные обстоятельства двуногого примата? Смешно!
Древние римляне говорили «молись, чтобы в здоровом теле был здоровый дух». Вышел из спортзала — прочти акафист. Это говорит знание, это говорит надежда. Вера же говорит: «Молись, чтобы и в больном теле был здоровый дух». Не исцелит Иисус — ты выматеришься или как? Ну «протух старец», и что? Бежать в атеисты?
Веруют ли слепые в Иисуса — вторично. Первично — веруют ли они в себя, надеются ли на себя. Сколько зрячих, которые парализованы хуже слепых, потому что не верят в себя и не надеются на себя. Мы же слабенькие, неполноценненькие, плохонькие. Меня среда определяет, на что уж тут надеяться… Никто мне не поможет, вот такая среда, а я её продукт! И я никому не помогу. Буду лежать и злиться. Как расслабленный в Вифезде, которого Иисус исцелил, хотя тот не то что не веровал, а антиверовал. Брызгал цинизмом.
Но этих слепых Иисус спрашивает. Зрячих не спрашивал, а слепых — спросил. Потому что слепому труднее надеяться на себя и верить в себя. Он чужой в мире зрячих — как Бог чужой в мире людей, как Творец чужой в мире творений, как Иисус чужой в мире насилия и лжи.
Иисус проверяет не то, как слепые относятся к Нему. Иисус проверяет, как слепые относятся к себе. Они сохранили в себе способность надеяться? Они обращаются к Нему от безнадёжности или от надежды?
Мы надеемся на то, что Бог может нам помочь избавиться от болезни, а веруем в то, что Бог помогает нам и в болезни. Иисус — Сын Давидов и для слепых, невидящих Его, и для безнадёжно больных. Поэтому апостол Павел призывает носить болезни друг друга, а не видеть в больных неполноценных людей. Бог, став человеком, заболел куда страшнее, стал куда неполноценнее как Бог, чем слепой человек неполноценен как человек. Рождество для нас — праздник бытия, а для Него не очень. Что уж говорить о Голгофе!
Веруем ли мы, что наше счастье, здоровье, человечность, бессмертие — не от здоровья? Что здоровье для них, не наоборот? Что Иисус сын Давидов не только для зрячих, но и для слепых? Что «по вере» может означать прозрение — и несение креста? Прозрение — а потом опять слепоту, но уже принятую со смирением и пониманием? Выздоровление — а потом опять болезнь, но уже принятую как от Бога, как «по вере»? По вере слепой — не потому, что не думающей, а потому что именно думающей и понимающей, что главное в жизни не видно, что Бог не виден, любовь не видна, человечность не болтается лозунгом. Не видны, но помогают видеть, не обещая, что увиденное облегчит жизнь, но разве не лучше видеть крест и нести его, чем нести крест слепоты и апатии.