Отец Александр Мень писал много писем. Это было не вполне обычно, объяснялось внешними обстоятельствами: многие прихожане эмигрировали либо жили далеко, иногда за тысячи километров, и приезжали раз в год, а то и реже.
Писание писем и раньше бывало одним из занятий священника. Например, огромное количество писем от св. Амвросия Оптического, крестьянкам и министрам. В монастырь его «духовные чада» могли заглянуть изредка, а советы были нужны часто.
В первой половине ХХ веке письма стали писать подпольные священники и епископы, это был публицистический самиздат. Сохранились и письма из концентрационных лагерей, часто это миниатюрные теологические или аскетические трактаты.
Эмиграция не концлагерь, но проблемы схожи. Разрыв общения и невозможность этот разрыв компенсировать на месте.
Найти «продолжение Меня» на Западе было трудно. Схожие люди были, конечно, но в «больших» конфессиях, у римо-католиков и протестантов (хотя и там на поверхности и в большинстве люди вполне кремлёвского, давящего духа). Маленькие сдавленные группы, как эмигрантское православие, не очень благоприятны для людей открытого духа. Собственно, Мень стал возможен не благодаря «катакомбному христианству», не благодаря милому, но очень черствому православию 1940-1950-х годов, а благодаря колоссальной свободе от давления и «катакомбников», и «бабушек».
Антирелигиозные гонения купировали инквизиторские, сектантские тенденции — во всяком случае, если человек хотел, он мог всё читать, всё писать. Вот если б Мень стал марксистом, у него бы такой свободы не было.
Так что печаль с радостью смешиваются не только в покаянии, но и в размышлениях о том, «куды християнину податься» (фраза из кинофильма «Чапаев»). Как и при жизни Меня, «податься» особо некуда. Количество бесприютных эмигрантов возросло в разы в сравнении с 1970-1980-мы годами. Локдаун 2020 года карикатурно причастил этой печали сразу всех, только не все почувствовали неудобство. Ну, некуда ходить, так большинство и раньше никуда не ходило. Работа, магазин, спать.
Можно выходить из этой бесприютности созданием православных аналогов западных движений — «Опус деи», «Коммунионе э либерацьоне». Кочетковская конгрегация яркий пример успеха. Но это не совсем выход, точнее, выход далеко не для всех. Это всё-таки выход коллективистский, а не церковный, не человечный.
Кружковщина, «парохиальность». Как без этого?
Так ведь апостол Павел — он что, в каком-то был «движении»? Не следует преувеличивать масштаба его успехов. Малозаметный блогер, по нынешним временам. Одиночка с небольшим количеством друзей, многие из которых со временем превращались во врагов. Ну и что? А почему должно быть иначе?
Современные верующие отравлены памятью о прошлых гигантских свершениях. Только этот гигантизм был надувным. Не надо о нём жалеть и на него ориентироваться. Пусть мусульмане или буддисты будут гигантскими и сплочёнными, хотя и там трезвых людей предостаточно. Уж христианам точно надо бы следовать за Богом по пути Христа, а на этом пути не то что «гигантского», на этом пути вообще ничего, кроме балки от Креста, ну и Христа. Мало?
Позитивного в этой ситуации то, что основой для духовной жизни, для общения становится не количество — количество метров до ближайшей церкви, а качество — общение с близким по духу человеком, людьми.
На фотографии не сразу заметен мотылёк у правого уха.
