«Иисус сказал: Может быть, люди думают, что я пришел бросить мир в мир, и они не знают, что я пришел бросить на землю разделения, огонь, меч, войну. Ибо пятеро будут в доме: трое будут против двоих и двое против троих. Отец против сына и сын против отца; и они будут стоять как единственные» (евангелие Фомы, 16).
Текст очень незначительно отличается от аналогичного у Матфея и, особенно, у Луки. Добавлено слово «война» — вполне возможно, как пояснение к тому, что имеется в виду под «мечом». Добавлено про то, что «они» (не вполне ясно, кто именно) будут «как один» («монахос»). Тем не менее, даже сравнительно умеренный Гейтеркол находит способ усмотреть тут нечто, подтверждающее особый статус «фомитов»: мол, разделение — это и разделение «обычных» христиан от энтузиастов «евангелие Фомы». Хотя, следует помнить, никаких доказательств существования отдельного движения, противопоставляющего себя «обычным» христианам и имеющего «евангелие Фомы» своим манифестом, не существует. Это существование нужно доказать, исходя из евангелия Фомы. В этом конкретно тексте такого доказательства нет.
Насколько «дом» — это именно место, где живёт семья, а насколько это можно понимать как «внутреннюю обитель», как «дом души» внутри каждого человека? Оба понимания не исключают друг друга, потому что человек и человечество изоморфны. Внутри каждого человека огромный мир, шизоидное раздвоение личности — это не усложнение личности, а бесконечное упрощение, на самом же деле внутри здоровой личности сотня личностей. Грант и Фридман даже выдвигали красивое предположение, что не случайно тут упомянуто «пятеро» (двое против трёх) — это аллегория пяти чувств.
Гейтеркол согласен с тем, что выражение «Я пришёл» указывает на притязание Иисуса быть машиахом. Более того, это притязание противоречит распространённым до этого представлениям о машиахе как о миротворце. Не «дам мир земле», напротив!
Два мира — настоящий и фальшивый, живой мир и мёртвый мир — стоят перед каждым человеком и перед человечеством. Мёртвый мир — за счёт других, мир за счёт отгораживания, обособления, построения себе дома-крепости. Мир-гробница, мир-мавзолей, мир-сейф. Мир холостяцкий, мир, в котором нет близких — только гости разве что иногда допускаются. Живой мир — за счёт своего спокойствия, уверенности, мир, в котором другой возможен и необходим, хотя с другим будут конфликты и нестыковки.
В отличие от Луки и Матфея, у Фомы есть ещё слово «знать» — «они не знают» о разделениях. Заманчиво усмотреть в этот какую-то связь с «гнозисом», «познанием» в узком, философском смысле, только вот оснований для этого нет. Тут «знать» вполне синонимично «думать», «полагать», и слово парное к «думать». Одни «думают» так-то, «не зная» того-то. Не подозревая, не учитывая. К тому же, скажем прямо, Иисус не сообщает тут никакого особого мистического знания. Подумаешь, «разделения»! Да на фоне Апокалипсиса это такой эвфемизм вялый, что диву даёшься. Ну, четверо соседей по квартире устроят пятому скандал — всё же не четыре всадника Дюрера.
Главный вопрос, который мучает людей — а причина разделений в Иисусе? Он виноват? Да нет, конечно. Виноват грех, виновато зло, виноват страх, который заставляет больного бояться врача. Иисус за единство? Да, конечно — в том числе, и в евангелии Фомы (ст. 72) есть эпизод, который есть и в каноническом Евангелии, где Иисус отказывается помогать в дележе наследства, причём, в отличие от канонического, в уста Иисуса вложены слова о нежелании быть тем, кто делит.
