«Он сказал: У доброго человека был виноградник; он отдал его работникам, чтобы они обработали его и чтобы он получил его плод от них. Он послал своего раба, чтобы работники дали ему плод виноградника. Те схватили его раба, они избили его, еще немного — и они убили бы его. Раб пришел, он рассказал своему господину. Его господин сказал:
- Может быть, они его не узнали (в оригинале: Может быть, он их не узнал).
Он послал другого раба. Работники побили этого. Тогда хозяин послал своего сына. Он сказал:
- Может быть, они постыдятся моего сына.
Эти работники, когда узнали, что он наследник виноградника, схватили его, они убили его.
Тот, кто имеет уши, да слышит1»
Слово «добрый» тут предположительно. В оригинале — в рукописи — дыра, не хватает трёх букв в слове «хри…с». Проблема только в одной. Либо «христос», либо «христис». «Христос» — «добрый человек» (и «добрый» в самых разных значениях, как «добрый пастырь» — хороший профессионал). «Христис» — ростовщик, ни много ни мало.
Раньше однозначно выбирали «о», почему Трофимова и перевела «добрый человек» безо всяких оговорок. Теперь пошла мода считать, что весь текст — о том, какой злой и нехороший владелец виноградника эксплуатирует батраков, а они восстают и восстанавливают справедливость. Гейтеркол именно так трактует. При этом он практикует самый страшный, смертный грех учёного (впрочем, и человека вообще): двойной стандарт. Дело в том, что за этой притчей идёт афоризм о камне, который отвергли строители. То есть, ровно как в варианте притче у Марка (12:1-12). Но ведь не обязательно, заявляет Гейтеркол, изречения Фомы связаны друг с другом. Может быть, но почему тогда он считает, что этот афоризм связан с предыдущим, но не с последующими?
Вообще мода на чисто марксистское толкование Евангелия как социального протеста довольно распространена. Социальный протест дело святое, зубы надо чистить, носки надо стирать, права рабочих надо отстаивать, но зачем же королевской печатью колоть орехи? Евангелие ни минуты не об этом. Оно о тех проблемах, которые общие у эксплуататоров и эксплуатируемых, из них же первый есмь аз.
Доходит до смешного. Гейтеркол считает, что владелец виноградника хотел забрать весь урожай, а работникам ничего не платил. А откуда это следует? Да ниоткуда. Они что, бесплатно работали? А может, просто автор не считал нужным описывать то, что само собой разумеется? Не описал их возраста, сексуальной ориентации, много чего не описал.
К тому же Гейтеркол предлагает исходить из того, что само нуждается в доказательстве: что евангелие Фомы дуалистично, делит всё на доброе и злое. Правда, он заканчивает реверансом: мол, дело ясное, что дело тёмное. И на том спасибо. В конце концов, «христис» вообще слово редкое — в словаре описано 49 случаев употребления, а «христос» как «добрый» — 1683 раза. В конце концов, уступает Гейтеркол, «христис» обозначает кредитора, ростовщика, а владелец виноградника никак не кредитует работников.
При этом в евангелии Фомы нет многих деталей, которые есть у синоптиков и которые подчёркивают, что владелец виноградника — Бог, а убитые слуги и сын — пророки и Иисус. Синоптики воспроизводят образы Исайи, называют сына «любимейшим», подчёркивают, что он был убит вне ограды виноградника — как Голгофа вне стен Иерусалима.
Только отсутствие этих деталей может быть не результат вычёркивания, а свидетельством того, что тут — притча в более первоначальном виде, чем у синоптиков. Без дополнительных подсказок. И она всё равно, конечно, об Иисусе как о Сыне, а главное — о нас, о верующих, как о тех, кто доверился до того, что путает себя с Богом и пытается получать с веры проценты в свою пользу.
