«Иисус сказал: Тот, кто вблизи меня, вблизи огня, и кто вдали от меня, вдали от царствия» (евангелие Фомы, 82).
Образ огня в Евангелии встречается часто, и чаще всего это огонь разрушения. Но это — литературный образ, риторическая метафора. Совсем другое дело — огонь Пятидесятницы, огонь не разрушающий, а очищающий и вдохновляющий. О каком огне говорит Иисус у Луки: «Огонь пришёл Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12,49)? Златоуст считал — об огне разрушения, и контекст у Луки именно таков — перед «не мир, но меч» и после «бит будет много». Но ведь Лука не магнитофон, он, скорее всего, составлял монолог Иисуса из таких вот отдельных речений, которые сохранились у Фомы.
Слова многозначны изначально, и это не слабость слов, а сила, не позволяющая людям общаться посредством цифр и формул, а позволяющая общаться по-человечески — творчески, продвигаясь вперёд, вылепливая нечто новое. «Вблизи» — вот первая неопределённость у Фомы. Она и во всех евангелиях есть. Иисус говорит о скором суде, но не даёт точных дат, чем и отличается от всевозможных подражателей. Что значит «вблизи»? Иуда со своим поцелуем, солдат с копьём — ближе Марий, которых не подпускают ко кресту?
Совместима фраза Фомы с фразой Луки? Конечно. Иисус пришёл низвести на землю огонь — и огонь разрушения, и огонь Духа Святого. Непонятное, но осязаемое единство Сына, Отца, Духа. Сын «пришёл низвести» Дух, но Сын и есть Дух, но дух ещё не разгоревшийся. «Царство» — царство Отца, или Сына, или Духа? Сколько было схемок на эту тему, а Царство — едино так же, как Отец, Сын, Дух. «Царство» — лишь ещё одно описание Царя.
Слова Иисуса — это уравнение, откровение о том, что царство, огонь, Сын — это одно? Это — призыв. Призыв приблизиться. Боязно подойти к огню? А замёрзнуть не боязно? А обсушиться у костра нет желания — ведь чуть не утонул в пучине греховной? Это же не грозный удав Каа шипит мартышкам «ближжже». Это признание в любви, со всеми её опасностями и со всеми её бесконечностями.