«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ио. 1, 1).
Между определённостью и неопределённостью есть и среднее «состояние мира». Есть холод практический, который вот сейчас щиплет уши, есть холод теоретический, о котором рассуждают синоптики, и есть холодность, которая ни за что ни щиплет, которую нельзя подсчитать, но которая совершенно реальное качество души. В любом языке есть средства различить эти три «состояния мира». Русский язык напирает на суффиксы и всякие дополнительные прилагательные и частицы («ну и холодрыга!» — «холодность» — «некий холод»), греческий язык на артикли и на инверсию, то есть, на место слова во фразе. Если слово без артикля — оно обозначает неопределённое нечто, когда стоит после глагола, и оно же обозначает некое вполне определённое качество, если стоит перед глаголом.
На практике это означает, что окончание первой фразы Евангелия от Иоанна может означать, как утверждают Свидетели Иеговы, что Слово было неким божеством, или что Слово и было единым и единственным Богом (как это, к сожалению, звучит и в синодальном переводе), или что Слово было по своей сущности тем же самым, что и Бог.
В первом случае слово «Бог» надо было бы поставить без определённого артикля после глагола «быть», во втором надо было бы написать слово «Бог» с определённым артиклем, в третьем — без определённого артикля и перед глаголом быть. Первое — учения Ария (и иеговистов), второе — учение монархиан о тождественности Отца и Сына, третье — ортодоксия.
В греческом оригинале — третий вариант. Иисус был Богом по сущности, но Он — не Отец, Он — «одно с Отцом». Может быть, человеку легче понять это на примере стиха 14 в этой же главе, где точно так же — без артикля, перед глаголом — поставлено слово «плоть»: Иисус стал не конкретной плотью, потеряв Своё отличие как Бога, Он стал не вообще плотью, — Он воплотился. Он одно с людьми, как одно с Отцом. Это может быть неверно, это может быть верно, но автор четвёртого Евангелия разделял именно эту точку зрения, её не три века спустя выдумали.
Единственный аналог в человеческом опыте — семья: сын не есть отец, но сын такой же мужчина, как и отец. Когда сын женится, он не становится женщиной, но он теперь уже «одна плоть» с женщиной. Почему Церковь и называют Невестой Христовой. Церковь сейчас — невеста Христа, чтобы человечество стало в вечности женой Христа, Церковью. Это — хиазм.
Из-за проблем с воспитанием многие люди стесняются даже словосочетания «жена Христа». Они застенчиво говорят «супруга Христова». Такая стеснительность обычно предвещает изрядную агрессию в адрес как посторонних, так и близких, и даже самого себя. Викторианцы создавали империи, пороли детей, били жён и ходили к проституткам, чтобы те пороли их самих. Русское христианство (прежде всего, православие, но не только оно) остаётся именно викторианским. Многие его за это любят, в том числе иностранцы. С Запада едут в Россию за средневековым христианством, как с Запада едут в Малайзию за теми секс-услугами, которые на самом Западе категорически запрещены. Но никто не запрещает малайзийцам и малайзийкам просто любить — так даже и в России ничто внешнее не может помешать человеку быть со Христом и стать в сущности Богом, как Христос стал в сущности человеком.
* * *
Начало Евангелия от Иоанна напоминает начало книги Бытия. Одно «в начале» не противоречит другому. Просто Бытие описывает то, что было достаточно для спасения до Христа — что мир сотворен единым Богом, а Ио описывает то, что есть смысл спасения: истинное начало есть не момент творения, а момент Бога. Преодоление антропоцентризма: перестаньте спрашивать, что было в начале мира, откуда он взялся, и спросите по-детски, что такое начало Бога. Оно — в рождении Сына, исхождении Духа.
«Слово было от Бога, и Слово было Бог», — всё-таки прежде всего загадка о Спасителе, а не философский трактат. Это и загадка о человеческом слове (в конце концов, у Бога слова нет, это всего лишь сравнение, антропоморфмизм).
Когда мы произносим слово, мы иногда освобождаем это слово, томившееся внутри нас. Иногда мы освобождаем себя от этого слова — оно сказано, мы можем заняться другими делами и словами. Наконец, нынешнее «молчание Бога» — это молчание Слова? Молчание Того, Кто сказал и второй раз повторять не намерен, во всяком случае, в ближайшее время? Во всяком случае, человек всегда знает о себе, что он не равен своему слову. Иногда больше, иногда меньше, но равенства здесь нет, а Иисус — Слово Божие, равное Богу до тождественности, до сущности. Этим Иисус отличается от Библии — Слова Божия, Богу отнюдь не равного. Поэтому можно не знать Библии, но знать Христа, не знать Откровения, но знать Того, через Кого открылось.
Вера не облегчает, а осложняет, ведь вера приходит помимо нашего усилия, благодатью. После восемнадцати веков богословствования всё яснее, что Бог не в словах, а в Слове, и именно поэтому опасно по словам судить веру человека. А другого способа нет — значит, надо просто не судить. Кстати, это очень легко, потому что с какой, собственности, стати человек вдруг начинает судить? Ему дана власть? Иногда ему кажется, что дана власть, но это уже клинический случай. Но, даже если власть дана, — не бери её или не используй её. Это и есть молчание — неосуждение. Слово Божие пришло не судить, а спасти мир. Слова людей не должны ни судить, ни спасать. Они могут просто отдыхать. или выражать любовь, не более (гм!) того.
