Есть два вопроса о зле, точнее, об отношении Бога ко злу. Точнее: это один вопрос в фас и в профиль. В фас это вопрос о времени: зло было раньше Бога ? В профиль это вопрос о личности: зло это нечто или некто?
Это абсолютно ничтожные вопросы, это всего лишь языковой лепет. Язык не приспособлен для анализа зла. Это ведь попытка понять зло, а не понять Бога. Бога понять заведомо невозможно — во всяком случае, для верующего в живого Бога Творца. Бога можно любить, это куда важнее. Тут вера решительно расходится с теизмом, который словом «Бог» обозначает какую-то уродливую абстракцию, используемую для обоснования всяких гадостей. Почему-то именно гадостей, понуждающих к добру.
Зло можно понять — но нельзя понимать. Зло можно ненавидеть (любить неполучится) — но нельзя ненавидеть зло. Кто ненавидит зло, тот и есть зло.
Вопросы о зле есть превращённая форма вопроса о себе. Бог может меня наказать? Меня уничтожить?
Может, но с какой стати? Бог же не зло. Зло, кстати, меня уничтожить не может. Оно хуже: оно мной пытается уничтожить кого-то другого.
Вопрос о зле (о бессилии Бога перед злом) есть вопрос о себе: я — вечен? Я — свободен? Я — до Бога? Я — личность? Или я тварь дрожащая, марионетка? Ложные вопросы. Конечно, я тварь дрожащая, а не личность, но это же я задрожал, а не Бог меня дрожит. Кажется, что я мог бы быть лучше, если бы я был не создан Богом, а был бы наравне с Богом или даже прежде Бога, чтобы Бог не был мне причиной. Ну и личность — аналогично, личность независима, да? Нет! Личность свободна, а свобода отличается от независимости как солнце от дождя. Религию обвиняют часто в антропоморфизме — мол, мы представляем Бога по образу человека. Куда точнее сказать, что человек представляет зло по своему образу и подобию.
Кажется, что в Библии есть личное зло — сатана, диавол, тот, кто искушал Господа Иисуса. Он же говорил, предлагал, даже ставил на крышу Храма Иерусалимского. Значит, имел язык, руки, может, и крылья?
Ничего не «значит». Что, совесть с нами не говорит? Говорит, хотя языка не имеет. Тестостерон не заставляет нас залезать куда выше плоскогорья, на котором Иерусалим? Заставляет безо всяких крыльев.
Нет в книге Бытия сатаны. Подчёркнуто нет. Подчёркнуто — в сравнении с представлениями окружающих народов, где зло всегда воплощалось в каких-то образах. Обычно, в довольно зверских образах — то есть, в виде животного. Великий морской зверь, левиафан. Драконы всякие. Все рассказы о творении в языческих мифах — рассказ о борьбе божества с чудищами. В книге Бытия — просто тьма над бездною. Ноль в квадрате. Отсутствие света плюс отсутствие пространства.
Когда-то, на заре истории, было великое, революционное открытие: человек сравнил себя с животным, а животное с собой. Древнейшая статуя — это человек с головой льва (или лев с туловищем человека). Это означает умение отделить себя от своего тела. Открытие мира чувств как чего-то, не зависящего от носителя, «среды».
Прошли десятки тысяч лет — около 60 тысяч лет — и совершается следующая революция в самопознании (и богооткровении): в Библии нет басен. Нет и Бога в виде животного, нет и животных, которые были бы подобны хоть Богу, хоть человеку. Точнее, отдельные фразы есть, уцелели, но в целом Бог Библии абсолютно не старик, не воин, Он — просто Бог без образа. Единственный образ Божий — человек, но именно человек, а не ручки и ножки человеческие.
В рассказе о грехопадении зло есть — змея с ногами. Блестящее проявление чисто еврейского чувства юмора, даже сарказма. Берётся образ из богатого египетского пантеона и выставляется в самом комическом виде. Понятно, что зло — не змея, что змея — не зло.
Отказ Бога описывать зло как некую личность или хотя бы как некое бытие, имеющее измерение в пространстве и времени — это абсолютно сознательный приём божественного Откровения. Откровение — о Боге, не о зле. Откровение — открывает нечто, а зло — не нечто и не некто. Этим оно и страшно. Представлять зло в виде паука, тараканища, дракона, исполина с крыльями, — это психотерапия, это способ себя успокоить.
Настоящее зло не приручить. Оно небытие, но это небытие агрессивное, рвущееся стать бытием. Для этого оно и рвётся к человеку — высосать образ Божий и занять освободившееся место. Не получается — ну не дано. Зло не может стать ни человеком, ни, тем более, Богом. Однако, расслабляться не стоит: зло не может занять дом человеческой души, но разрушить очень даже может. А что не съест, то покусает, и вонючая гниль небытия безликости будет отравлять наше существование. Вопрос не в том, сколько ему лет, личность эта гниль или безличность, да почему Бог терпит, а в том, сколько мне лет.
Я родился сегодня в мир Божий, как должен и как могу?
Я не терплю, я хоть немножко мучаюсь от этой вонючки?
Я сам стремлюсь быть личностью, а не просто набором параметров?
Вот настоящие вопросы о зле. Оно никогда не вне меня, всегда на мне паразитирует, и Сам Бог побеждает зло настолько, насколько я от него отрекаюсь и умираю так, что зло умирает со мной, чтобы родиться в Боге.
