Притча о двойном стандарте — так надо называть притчу, которую в старину назвали притчей о немилосердном заимодавце, немилосердном должнике. Царь притчи это не Бог, тут именно притча, не аллегория, где каждая деталь что-то символизирует. Бог как судья описывается в Библии совсем иначе. Он судит не избирательно, а всех, то есть, тут оба героя одновременно бы оказались под судом. Ад — вовсе не для того, чтобы заставить банкрота платить. Богу наши деньги не нужны. Да и продавать жену — кому? В раю? Нет, тут царь вполне земной, много их таких было в те времена. Тут царь это дьявол, который считает, что ему все, начиная с Бога, должны, который беспощаден, но даже он не выдерживает; впрочем, сатана рад любой зацепке, чтобы сделать человеку плохо. Кстати, из притчи совершенно не следует, что бедолага с малым долгом был выпущен из тюрьмы.
Царь тут — в бедолаге, который задолжал сто динариев.
Сто динариев — зарплата подёнщика за пару месяцев. Иуда продал Спасителя за 120 динариев. Ничтожная сумма для того, кто оперирует десятками тысяч талантов?
Путь в тысячу ли начинается с одного шага, миллиардное состояние начинается с одного рубля. Богатые потому и богаты, что не пренебрегают малым.
Только вот богатства бывают разные. Одни собирают претензии, видят в мире зло до мельчайших капелек и сердятся на мир: что же ты так устроен! Другие собирают свет, маленькие и большие проблески радости и счастья. Творение — та сокровищница, из которой одинаково можно вынести и дурное, и хорошее, и радость, и озлобленность (Мф 12:35).
Убеждать озлобленных, что мир и люди не так уж плохи, бесполезно. Кстати, есть особая категория озлобленных, которые восхищаются и людьми, и миром. Мир — чудесен, птички щебечут, травка зеленеет. Люди такие все милые, все добрые. Эта наивность — способ защититься от правды. В мире и в людях есть всё, и плохое, и хорошее. Творение и люди — наши должники. По мелочам должники, не по крупному, но именно мелкие неприятности досаждают больше всего и убивают нашу душу куда вернее, чем цунами или извержение вулкана. Наивность, переходящая иногда в пантеизм, это самый надёжный способ потерять смысл жизни, Бога, людей, впасть в кому оптимизма, которая ничуть не лучше беснования пессимизма.
Мир нам должен, люди нам должны. Немного, но, как сказано в Библии, нет безгрешных. А грехи — это как раз то, что ухудшает жизнь окружающих. Ну, одолжил денег и не отдал — так немного одолжил, и одолжил, не ограбил. Постараюсь вернуть. Правда, пока человек собирается вернуть, он и умереть может. Но может и кредитор умереть!
Бог смерти не знает. Может, поэтому мы так жестоки к окружающим, что в нас есть отпечаток Бога? Смерть смертью, а долг долгом. От-вет-ствен-ность! Как кость в горле звучит. Взял — отдай. Вынь да положь. Ах, нету? Тогда отдай свою свободу!
Мы всё подсчитываем свои упущенные возможности и прибыли. Скрипка Ротшильда не замолкает: я мог получить вот эту работу, а яё отдали другому, так это же мне убыток. Меня обокрали!
Мерзкая психология, и от неё защищаются фразой «никто никому ничего не должен», да только плохая это защита. Сицилийская как мафия. Все должны всем — вот правда! И никто не имеет столько, чтобы отдать, потому что долги копятся веками, мы получаем их в наследство, как первичный капитал здоровья, образования, знаний. Потом и свои маленькие долги прибавляем по мере жизни. А когда приходят, кому плохо, и просят немножечко компенсировать или хотя бы больше с них не требовать (а мы требовательны, требовательны), мы жмёмся: мы-де старенькие, слабенькие, нам самим очень нужно сейчас, кто бы нам помог… Вы уж там извернитесь!
Счастье веры — для многих проклятье. По вере — простить. Отказаться от того, что мне положено. Простить, начиная с Бога и заканчивая… Впрочем, конца прощению не предвидится, даже в раю будет, что прощать. Прощать нужно не недостатки других, прощать нужно и достоинства других, потому что творчество, любовь это такие вихревые состояние, что то и дело вносят в жизнь неудобства. В жизнь творящего и любящего, но и в жизнь тех, кого любят, для кого творят. Но — надо потерпеть! Счастье стоит свеч, несчастий, неудобств.
Человек по-разному любит. Можно и Бога любить как сатану, любить Бога как того, кто мне поможет ценой несчастий других. А можно любить Бога просто — любить как Того, Кто любит всех, и меня любит не за счёт других. Мы же и по себе знаем: прочна та любовь, которая через край, которая переполняет, от которого хорошо не только включённым в любовь, но и тем, кто за её бортом. Это и есть прощение — не просто «гуляй, я тебя не трону», а «не убегай, придумаем что-нибудь». Это и Богу надо сказать, чтобы потом не удивляться — куда вера делась, почему я Бога не чувствую. Бога простить! Просто? Если бы было просто прощать, Сына Божия не распяли бы. Не убивали бы миллионы людей, не смотрели равнодушно на чужие страдания и беды. Прощение сложная штука, складывается и из умения видеть другого, и из умения считать, просчитывать, и из умения вовремя промолчать, и из умения вовремя сказать то, что нужно сказать. И у верующих тут особая миссия, потому что вера открывает нам Бога, и мы осваиваем первый, фундаментальный пласт прощения, говоря «Боже, прости меня!» Вера открывает нам Бога, и мы понимаем, что должны посторониться, чтобы наша тень не застилала другим людям Божий свет, и радоваться тому, что Бог — не капиталист, а капитал.
[По проповеди в воскресенье 12 сентября 2021 года]