«Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить, мужество — изменять то, что могу, и мудрость — всегда отличать первое от второго».
В России эта молитва стала известна ещё в 1970-е годы благодаря переводу романа Курта Воннегута «Бойня номер пять или Крестовый поход детей».
Американский богослов и священник Рейнхольд Нибур впервые записал эту молитву в проповеди 1934 года. На английском она получила название «Serenity Prayer».
Широкую известность молитва получила с 1941 года, когда её произнёс один человек на собрании Анонимных алкоголиков – организация включила её в программу «Двенадцать шагов». В 1944 году с указанием на авторство Нибура молитву включили в молитвенник для армейских священников.
Судя по воспоминаниям разных американцев, эту молитву слышали из уст Нибура многие члены YMCA в 1920-е годы. Нибур был пастором в Детройте в 1914-1928 гг. и часто выступал перед в колледжах.
Ошибочно приписывают молитву немецкому теологу XVIII века Фридриху Этингеру (1702-1782) из-за того, что под псевдонимом «Этингер» опубликовал эту молитву после войны Теодор Вильгельм, профессор Кильского университета. Совсем безосновательно приписывали молитву св. Франциску Ассизскому (в фильме «Билли Джек») и Боэцию.
Философ Уильям Бартли отметил, что молитва Нибура напоминает детский стишок из знаменитой «Стихи матушки Гусыни» (1695): «На всякую беду либо есть управа, либо нет. Если есть – попробуй найти, если нельзя – не переживай».
«For every ailment under the sun
There is a remedy, or there is none;
If there be one, try to find it;
If there be none, never mind it».
(«От каждой болезни на свете
Есть средство, а может, и нету
Если есть, то лечись.
Если нет — не суетись»).
Сходство помогает понять и преимущество самой больной веры перед самым здоровым скепсисом – вера диалогична, скепсис монологичен. Скепсис есть вера, лишившаяся Собеседника.
Камнем преткновения для перевода в русскую культуру оказалось слово «серенити». Рита Райт-Ковалёва перевела его как «душевный покой». Это сильный ход, потому что «покой» имеет значение и «мир». Это слабый ход, потому что «покой» ассоциируется и с комнатой – местом, где теоретически человек должен быть защищён от всего и потому обладать миром, а практически, во всяком случае в России, «покой нам только снится». У человека могут быть хоромы, может быть угол в комнате, но не покой.
Английское «serenity» не имеет морального или нравственного характера. Это слово описывает погоду: ясную, безоблачную, прозрачную. Как прилагательное, может употребляться в качестве обращения к аристократу по той же логике, по которой князь Потёмкин – «светлейший». Ближайшие синонимы – латинского же происхождения «tranquil» — «свободный от возбуждения», «unagitated» — если угодно, «свободный от ажитации», «calm» — состояние моря в отсутствие ветра.
Сравнение с ясностью подразумевает не столько отсутствие (облаков, ветра), сколько присутствие – присутствие Солнца. Прозрачность в темноте бессмысленна. Прозрачность на Солнце – это и есть свет. В этом смысле, точнее было бы перевести не «душевный покой», а «ясность духа».
Возможно, для человека русской культуры наиболее близким аналогом «ясности» может быть «трезвость», а в молитве – «трезвение». Слово из молитвы перед причащением («во трезвение души и тела») стало популярным в XIX веке. Опьянение, правда, не связано физиологически с помрачением. Тем не менее, «трезвение» есть именно сопротивление мрачности и помрачению.
От трезвости трезвение отличается как результаты выборов от проведения выборов. Трезвение есть постоянные выборы, дело нелёгкое, но всё же предпочтительнее поддатости – ежесекундного отречения от свободы. Нетрезвый человек плох тем, что способен сознавать свою нетрезвость. Пьяный знает, что пьян. Только пьяный всегда недооценивает степень своего опьянения. Именно то, что он сохраняет способность самоанализа, и вводит его в худшее заблуждение. Пьяный полагает, что не может встать, когда он уже и сидеть не может. Утрата того самого дара «отличать одно от другого». Самое кошмарное, что и благодать тут не поможет. Дух, возможно, дышит даже в пьяном, но перегар всё превозмогает! Пьяный человек очень набожен – во всяком случае, нерелигиозный человек именно в пьяном состоянии вдруг рвётся исповедоваться или, наоборот, начинает обличать духовенство и религию в грехах. Обычно абсолютно справедливо, кстати.
Духовное же опьянение известно давным-давно, бывает двух сортов – опьянение Старшего Брата и опьянение Блудного Сына (он же Младший Брат). Старший упивается своей праведностью, второй – своим вином. Результат одинаковый, кстати: притча о блудном сыне не утверждает ни того, что младший брат стал святым, ни того, что старший брат святым не стал. Трезвость не в том, чтобы отличать ханжество от антиханжества, а в том, чтобы принимать Бога, Каков Он есть – невидимым, непостижимым, живым.
В сухом остатке можно предложить такой вариант молитвы трезвенника:
«Господи, дай мне кофе, чтобы изменять то, что я могу изменить, и вино, чтобы принимать то, что изменить не могу».
Вино, разумеется, то самое, литургическое…
