Между болезнью и грехом такая же разница как между здоровьем и святостью. Здоровых много, святых мало. Болезнь — обстоятельство, в суде признаваемое облегчающим даже грех, грех — обстоятельство, отягчающее даже добродетель.
Самая страшная (не самая болезненная!) болезнь — пошлость. «Страдание может стать путем к великой любви и великому милосердию» — пошлость, потому что страдание может и не стать путём к любви, и путь к любви вовсе не обязательно через болезнь («страдание» лишь ханжеский псевдоним болезни). Первое, что должен сделать человек, столкнувшийся с чужим страданием — постараться его облегчить или вовсе излечить, а не использовать для любвелизации другого.
«Маленькие добрые дела, совершенные от великой любви, приносят радость и умиротворение» — тоже пошлость. Могут приносить, а могут и не приносить. Вообще совершенно неважно, как «маленькие добрые дела» аукаются в душе того, кто их сделал. Важно, что дело сделано, другому лучше. У меня в душе от этого может стать и хуже — неважно, значит, надо будет полечиться. «Радость и умиротворение» — не высшая ценность и уж точно не гарантия добродетели. Гитлер, узнав об уничтожении очередного миллиона евреев, наверное, испытывал радость и умиротворение. Тем более неважно, от великой любви или от маленькой любви или хотя бы просто ради зарплаты совершено доброе дело. Главное, повторим, что другому лучше. К тому большие добрые дела лучше маленьких добрых дел.
«Маленькие добрые дела» легко становятся прибежищем лицемеров, которые не хотят делать очень нужные большие добрые дела. Их можно понять — маленькие дела делаются легче, но надо понять и тех, кто нуждается в том, чтобы сделали большое доброе дело. Можно миллион раз героически делать маленькие доброе дело, ухаживая за больным оспой, но всё-таки слава тому, кто сделал одно большое доброе дело, изобретя прививку от оспы, так что теперь, слава Богу и Дженнеру, вообще не нужны «маленькие добрые дела», связанные с оспой и с разными другими болезнями.
Вера без дел мертва, а любовь без дел очень даже жива. Бог — неверующий, зато любящий. Вера как раз есть вера в Бога без дел, готовность сделать Божьи дела вместо Бога, с Его, конечно, благословения. Бога с делами и атеист заценит. К святым это тоже относится. Недаром автор этих двух пошлостей — мать Тереза — была так популярна среди неверующих.
Что ж, неправильно стремиться к тому, чтобы в душе были радость и умиротворение? Да нет, почему... Только благотворительность тут не лучшее средство, лучше уж прямо в алкоголики записаться, и будет в душе и радость, и умиротворение. А потом похмелье. У матери Терезы тоже после радости и умиротворения случались отчаяние и богооставленность.
К Богу надо стремиться, людей любить — как больных, так и здоровых. Последнее часто труднее, но, к счастью, здоровых очень мало. Труднее всего любить врачей, почему и верующих не любят, но верующих — настоящих — тоже очень мало. Как и настоящих врачей, к сожалению. Чужие болезни любить нельзя категорически, свои — ну, любить их всё равно не получится, а жить в болезни словно не в болезни — этому можно научиться, болезнь как необитаемый остров, куда выкинуло человека, и все окружающие превратились кто в людоедов, кто в Пятницу, но всё равно нормальная жизнь и настоящие друзья и родные где-то далеко-далеко за безбрежной гладью боли. Нормально, лишь бы Робинзон не возомнил себя Наполеоном на острове святой Елены...
