И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию (Мк 9:24)
Христос воскрес. Очень мило, а какое отношение это имеет ко мне?
Должна быть причинно-следственная связь. Верующему эта связь очевидна, но это очевидность неочевидная. Очевидность для очей веры, но нужно усилие, чтобы эту связь предъявить глазам неверия.
От обратного. Причинно-следственная связь между голодовкой академика Сахарова и выздоровлением его любимой женщины очевидна. Его страдания (принудительное кормление страшнейшая пытка), его конфликт с друзьями (они считали, что голодать надо ради больших целей вроде освобождения всех политзаключённых) — и в результате Елене Боннэр разрешили лечиться на Западе. Ей вылечили глаза, а в России не смогли бы.
Причина тут — любовь. Не любил бы, кушал бы, ел, уплетал за обе щеки.
Исцеление бесноватого, причём единственное чудо с упрёком. «О, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? приведите его ко Мне сюда» (Мф 17:17).
Иногда обсуждают, кого упрекает Иисус: учеников или всех евреев оптом. Конечно, учеников. Он с учениками наедине. Не в чем упрекнуть отца больного, который его привёл к ученикам7 Почему привёл? Потому что верил в апостолов? Прежде всего, потому что любил сына.Это первично. Наверное, он не только сюда сына приводил, и к другим людям с репутацией целителей обращался.
Иисус даже не спрашивает отца, как у других несчастных спрашивал, верует ли он. Любит сына, отчаялся до того, что решился пожаловаться на апостолов.
Любит, следовательно верует. Верует во многое невидимое, неочевидное, даже в невероятное. Верует, что будет любить и здорового сына. Мало ли, каким окажется сын, став полноценным, не нуждаясь в отце? Вон, в притче о блудном сыне два сына и оба мотают отцы нервы. Один угрюмый меланхолик, второй бездумный сангвиник. Бесноватый хотя бы только раз в месяц имел припадки, а с этими круглыми днями жить, так взвоешь.
Любишь детей, пока они дети, а ты на пике, большой и сильный. А когда ты будешь скрюченный старикашка беспомощный — будешь любить?
Любить так, чтобы не терять связи с любимым ни при каких обстоятельствах. Я болею? Ты мой любимый Бог, единственный настоящий Бог. Я здоров? Ты мой любимый Бог. Так и с женой, и с мужем, и с любимым любимым.
Вот — причина, делающая воскресение Иисуса частью моей жизни. Может, я умру и не оживу, не воскресну. Но Он жив, Бог жив, этого достаточно. Только, на самом деле, я же вижу, что Он ожил не для себя, а для меня. Стражники от воскресения Христа уснули, а я от этого воскресения просыпаюсь и перестаю сторожить людей, начинаю освобождать людей и сам становлюсь из стражника человеком.
Отец любил сына больным. Любим ли мы Бога не за Его совершенство, а за Его живость? В живом, не механическом Боге есть место и болезням, несовершенству и смерти. Его и нашим. Мы всё же любим Его? Конечно, ведь Он это Он, только это имеет значение. Любовь к Богу делает Его крестный путь нашим крестным путём, Его смерть нашей смертью, Его воскресение нашим воскресением, более важным, чем «моё воскресение». Моё это уж так, бонус-вишенка.
Когда ученики спрашивают, почему они не смогли исцелить больного, Иисус отвечает: «По неверию». Во что они не веровали? Или в кого? В Бога верили, в то, что Иисус не просто Иисус, а Христос, верили, верили, что Он их наградит всякими вцкусняшками. А во что не верили? В то, что Иисус не только для них. Что Его воскресение имеет отношение не только к ним, но ко всем — больным, бесноватым, неверующим. Не у каждого жизнь — торт, но для каждого Бог — вишенка на торте.
