«Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?» (Мф 6:31)
Слова хорошо знакомые, но не друзья, нет. А что, если люди делятся на знакомых и друзей, то и слова — есть знакомые, а есть друзья. Как подружиться с беззаботностью? Это как дружить барышней, которая раскручивает парней на рестораны, тряпки, а сама не то что не работает, но даже спасибо не скажет, принимает всё как должное.
Иисус, конечно, не призывает жить беззаботно. Он призывает не жить бессмысленно. Озабоченность, как и беззаботность, признак ложной цели.
Иисус лишь развивает сказанное Екклесиастом: всё суета сует. У жизни, которая считает своим пределом смерть, нет цели, хотя есть дикое количество ложных целей. Такая жизнь словно магазин, в который зашёл человек и глаза разбежались: сколько скафандров! И для водолазов, и для космонавтов, и для пожарников... В какой одеться?
А зачем напяливать на себя скафандр, если вокруг не пожар, не морское дно и не космическая орбита?
Где мы? Кто мы? Среди кого мы? Зачем мы? Зачем нам есть и пить — чтобы потом восемь часов сидеть за столом или чтобы с утра до ночи полы мыть? Одеться для похода в горы или для пресс-конференции?
Была бы цель, Бог обеспечит средства.
Это хорошая новость.
Плохая новость в том, что Бог обеспечивает средства для цели, которую считает осмысленной. А для бессмысленной цели не обеспечивает.
Грех есть переброска на бессмысленное средств, отпущенных Богом на смысл.
Мы пытаемся сохранить себя от бессмыслицы, она же противная, но самосохранение тоже само по себе бессмысленно.
У одежды, еды, у всего, что нужно человеку для выживания, есть и смысл, помимо выживания. Рот ведь тоже не только для еды. Человеку нужна красивая одежда, вкусная еда, изящный стол, приятная компания, стиль. Всё это движение к смыслу.
Жизнь похожа на гамбургер.
Есть основной, нижний кусок хлеба, на который всё навалено. Наша повседневная жизнь. Она может быть в очень малорадостных условиях, но если есть Дух Божий, мы и на пороге смерти будем как в фойе Большого театра. Мы и посреди разрушения — утешим, в реанимации окажемся — подбодрим врача. Только мы обычно такие прорывы Духа Божьего в нашу жизнь называем счастьем и используем для себя, чтобы утешить себя и себя порадовать.
Есть верхний кусок хлеба. Хлеб Христов. Царство Божие. Пространство бесконечности, время вечности. Там всегда мир и радость. Там уже и страшный суд состоялся, несправедливость уничтожена, все утешены.
Всё остальное, вся материя, всё существование, всё то, что мы называем «средой», словно мы внутри этого, - лишь прослойка, пусть и очень толстая. Политика и экономика, культура и бескультурье, - лишь облака между Богом и человеком.
Бог, говорит Иисус, приблизился. Приблизился как молния, которая пронзает толщу «среды», суеты — и появляется даже не смысл. Появляется любовь.
Нам бы так хотелось, чтобы средний мир исчез, наконец, чтобы Бог с человеком встретились напрямую, чтобы рай возвратился — или мы возвратились в рай, это одно и то же. Ну почему, Господи, Ты, победивший смерть, не уничтожишь её, оставляешь нас в лабиринте болезней и бессмыслицы, из которого даже выход в смерть кажется входом.
Бог не оставляет нас одних. Его победа не в том, что Он выдернул нас на небеса, а в том, что Он сошёл в наш лабиринт. Если бы речь шла о мне одном, а речь-то о всех. Тут не молния, тут вроде аппарата, которым лечат ноги и руки: проволки-штифты, которые каждый удлиняют на несколько миллиметров, чтобы и рана заживала сама собой, и нога удлинялась сама собой. Если дёрнуть, и не заживёт, и не вырастет.
Так с человечеством: не надо дёргать, мы сами себя издёргаем.
А про каждого — отдельная история. Рраз — и вот уже вокруг всадники апокалипсиса, а у нас Царство Христово. Оказывается, для одного можно сделать то, что нельзя сделать для всех разом. А мы хотели всё, сразу, и компот. Что ж, вот Тайная вечеря, вот и компот. Возьмите и пейте. Моя жизнь — ваша жизнь. Пейте и вспоминайте.
Мы объединены воспоминанием: куда любовь Божия привела Бога?
Она привела на крест. Она привела к несчастью.
О, конечно, это несчастье в верху бытия — вполне себе счастье. Но в низу-то, в нашем житии-бытии, всё равно плохо. Вера просто меняет одни заботы на другие? Заботу об одежде заботой о вечности? Нет, потому что вечность сама о нас заботится. Блаженны несчастные, ибо счастье Божие — их одежда, их еда, их питьё. Если только мы не устраиваем из этого счастья запруды, если помогаем Богу литься дальше, к другим, ко всем.
