О чём, собственно, «Отче наш»? О том, чтобы «пришло царство», «был хлеб», не было искушений? Ну, царство – сам Иисус сказал – уже пришло, в этом цимес Евангелия. Хлеб – в смысле голод, эта туринская плащаница хлеба – то есть, то нет, и если считать, что голод это результат того, что Бога недостаточно упрашивали, то пошёл такой Бог куда подальше.
В отличие от хлеба искушения есть всегда, в отличие от царства небесного искушения всегда заметны. Собственно, за искушениями и не видно неба. Вера есть вера в то, что существуют не только искушения и что в строгом смысле слова существует лишь то, что не является искушением. Это именно вера, потому что знание – не научное, для науки нет ни искушений, ни царства – бытовое повседневное знание предельно цинично и описывает мир как набор искушений, в котором свобода есть лишь возможность выбора между искушениями.
Конечно, в молитвенной жизни всякий проходит этап, на котором верится, что Бог может «убрать искушение». Бог так не думает, почему советует тем, у кого такие мысли, либо глаз вырвать, либо искушающий орган отрезать. Скопцы Царства ради Небесного. Ну, боцман, у вас и шуточки… К тому же опыт показывает, что и у слепых, и у евнухов искушений хоть отбавляй.
У Адама с Евой тоже было искушение, почему и потребовалась заповедь. Вернуться в рай не означает избавиться от искушений. Запретный плод висит, он запретен. Рай – не отсутствие плода, рай – плодовитость без зависти. Поэтому Бог может не ввести в искушение, но не может уничтожить искушения – это означало бы уничтожить творение, перестать быть Творцом. Паршивому поросёнку и в Петровки мороз, желающему войти в искушение весь рай – искушение. Собственно, ад и есть рай с точки зрения искушенного наблюдателя.
Иисус не меняет мир, Он меняет точку зрения на мир. Перемена радикальная, не психологическая. Преображение, вознесение, стяжание духа, прозрение, возьми постель свою и лети. Цезарь на месте, искушения рядом, ты видишь всё то же, но – не входишь, потому что ты более не ходишь, а летишь. Летишь, потому что в небе. Ты уже не смотришь на небо снизу, как таракан, на которого опускается тапок. Тебя, таракана, не просто отпустили, а взяли в руку и, оказывается, ты таки можешь лететь. Это посильнее, чем гадкого утёнка в лебеди. Хочется вниз, хочется видеть мир как искушение, хочется твёрдо стоять на лапках, и даже само воскресение из мёртвых тогда представляется возвращением к нормальной тараканьей жизни, только вечной. Так вот нет – Христос воскрес, а не таракан, и Царство – Небесное, а не тараканье, и имя человеку – не таракан, а человек!