Одна прихожанка Меня [1], разглядывая его фотографию с духовными чадами, сравнила её с фотографическим аттракционом: живой человек выглядывает из прорези в огромном щите с людьми нарисованными. Лицо Меня – живое, лица прихожанок (других мужчин на этой фотографии не было) – искусственные, словно мертвое хочет выглядеть живым благодаря соседству с живым. Так Алиса в Стране Чудес оказывается, в конце концов, единственным живым человеком среди изображений людей на игральных картах.
Сравнение это соблазнительно в самом буквальном богословском смысле и обнаруживает стремление канонизировать Меня.
«Почитание», «канонизация» так же отличается от «уважения», как икона отличается от портрета, как средневековое христианство отличается от христианства современного. В современной России современного христианства немного, как немного в ней современности. Модернизация, вестернизация даётся восточным империям нелегко, ведь для них это род самоубийства. Модернизация манит и одновременно пугает. Не только верхи, но и низы пытаются взять от модернизации ее потребительскую сторону, но не творческую.
Современная культура выстраивает отношения между людьми не по принципу канонизации, а по принципу референции. Нет святых, есть «референтные фигуры». Святым молятся, на великих ссылаются. Святой помогает присутствием, великий помогает отсутствием. Великий был, но сейчас его нет, и само его отсутствие освобождает для творчества. Отношение к святым формируется в религии, отношение к великим – в науке. Ученый – «карлик на плечах гигантов». Христианину такая акробатика не подобает. Один человек перед Богом всегда равен другому, хотя для соблюдения равенства иногда нужно встать на колени. Ученый вешает в своём кабинете портрет учителя, а если ученый еще и христианин, он вешает рядом икону святого. Так и выглядело рабочее место Александра Меня: иконы рядом с портретами Владимира Соловьева, Булгакова, Данте. Икон было меньше портретов. «Современное христианство» тем и отличается, что предпочитает неловко балансировать на плечах отсутствующих великих предшественников, чем прочно стоять на коленях перед присутствующими великими единоверцами.
В России «ненового средневековья», начавшегося ровнёхонько после гибели Меня, как в Церкви, так и за её пределами канонизация стала оттеснять референцию, иконопись – живопись. Это было не новым явлением, а обнаружением явления предыдущей эпохи. «Культ личности», вообще отношение к личности при большевизме, уже был возвратом к канонизации, но в формах модерна. Преклонение перед живыми и мертвыми лидерами – не только в политике – по инерции осуществлялось в европейских формах. К 1990 году кончилась не только вера в коммунизм, но и соединённая с этой верой вера в вестернизацию. Преклонение перед Ельциным и Путиным, а в церковной среде – перед патриархом Алексием выражалось в откровенно восточных формах. Причем это поклонение осуществляли не только малообразованные низы, но и образованная «прослойка». Внутренних сил для сопротивления возврата к архаике не было даже у «либеральной интеллигенции», потому что её «либерализм» и «интеллигентность» имели строго ограниченный – прежде всего, принципиальной сосредоточенностью на государственную власть – характер. Поэтому после робких протестов «либеральная православная интеллигенция» приняла канонизацию и Николая Романова, и «блаженной Матронушки». Приняла формально – но большего от неё, как и от прочих, не требовалось. Канонизация и есть торжество формы над содержанием, обряда над верой, страха над искренностью. Кто действительно убежден в святости умершего, будет молиться ему, изображать его на иконах, не дожидаясь разрешения власти, не требуя такого же почитания от других. Канонизация есть свидетельство вовсе не большой веры, а, напротив, большого недоверия к собственному опыту, которое и преодолевается пышностью и общеобязательностью акта.
«Антилиберальная православная интеллигенция» сильна не потому, что добилась канонизации ряда персонажей, а потому, что обходится без канонизаций. Призывы канонизировать Ивана Грозного, Распутина, Евгения Родионова, – признаки слабости крайней части антилиберальной группы. Уверенное в себе большинство не только обходится без канонизаций своих героев. Хотя оно при случае и не возражает против канонизаций, но, тем не менее, не считает необходимым делать почитание святых принципиальной частью своего поведения. Более того, антилиберальное большинство попрекает «либералов» стремлением канонизировать Александра Меня, усматривая в этом «сектантство». Конечно, тут налицо лукавство: те, кто в теории защищает средневековое мироощущение, на практике придерживается «модерна» и видит в средневековых моделях признак ненормальности. Но это уже проблема извечной раздвоенности, шизофрении христианского фундаментализма в современном мире. Тем не менее, упреки эти болезненны, потому что справедливы, и указывают они на раздвоенность, но уже христианского либерализма.
Раздвоенность эта характерна для христианского либерализма в нелиберальном контексте. Либеральный христианин в «родном», западном контексте не испытывает потребности в канонизации референтной для него фигуры. Различие легко обнаруживается при изучении текстов в книге «Памяти протоиерея Александра Меня», опубликованной сразу после гибели священника. Тексты тридцати авторов легко распадаются на две группы: использующие западный, «секулярный» дискурс некролога выдающегося, «референтного» человека и использующие дискурс «канонизационный». В последний входят утверждения о том, что
1. смерть Меня носит не случайный характер («в мире вообще нет ничего случайного» [2]), у четырех авторов;
2. Мень предвидел время своей кончины [3], у двух авторов;
3. его смерть – мученическая и страстотерпческая («христианин приучен понятиями своей веры видеть в такой кончине … славу, которая дается не всякому и которую нужно заслужить» [4]; «мученичество увенчало его служение Господу Иисусу Христу» [5]), «неотмирная» [6] , всего у одиннадцати авторов;
4. не случайно место гибели, на месте пересечения дороги из дома Меня в храм с дорогой из Радонежа в монастырь преп. Сергия Радонежского («Это – символ. Он знаменует аналогичность их служений … работа по возрождению русского народа» [7]); «Как Сергий Радонежский, он десятилетиями направлял будущих бойцов Христова воинства» [8]; Мень был даже косвенно назван «преподобным» («ценна перед Господом смерть преподобных Его» [9] ), у трех авторов;
5. не случайна дата убийства («в день тезоименитства … патриарха Пимена»), дата отпевания («в день Усекновения главы») [10]; сороковой день совпадает с памятью московских чудотворцев [11], у шести авторов;
6. убийство вдохновлено не только политическими, но «глубоко мистическими причинами» [12], один автор;
7. отличие Меня от «представителей европейского гуманистического Возрождения» [13], один автор;
8. сходство Меня с преп. Серафимом Саровским «веселостью» [14] , два автора;
9. сходство Меня с польским мучеником свящ. Ежи Попелюшко [15] , но Мень выше: «Сравнивать политического деятеля отца Попелюшко с единственным на сегодня апостолом земли Российской было бы неправильно» [16], четыре автора;
10. сходство Меня с апостолами [17] , два автора;
11. сходство Меня с Христом проповедью Истины [18], один автор;
12. сходство Меня с Христом тем, что его «предавали» ученики (в рамках «референтного» дискурса расхождения между учителем и учениками никогда не трактуются в терминах верность/предательство) [19], один автор;
13. сходство Меня с Христом «жертвенностью крови» [20]; «только воскрешение, только возрождение духа может преобразить и страну, и сердца … это невозможно без новой жертвы». При этом Россия становится страной, от которой «быть может», зависят «в решающей степени» судьбы мира [21];
14. сходство Меня с Христом милосердием («Мы верим, что … он вполне сознательно простил своему убийце, отказался от исполнения всех задуманных им во славу Божию и для блага душ проектов и, как распятый Христос, предал себя в руки Отца» [22]), три автора;
15. сходство Меня с Христом-победителем: «Распятый Христос победил мир. Обагренный кровью отец Александр вслед за Христом войдет в историю как победитель» [23], три автора;
16. «непонятность» того, где он «находил силы» [24], три автора;
17. «преображение» Меня во время совершения евхаристии [25], один автор;
18. единственность Меня: «Он не раз говорил, что христианство – религия будущего и нам предстоит дорасти до него … Он – дорос. Только он и дорос» [26], один автор;
19. в целом: «О.Александр жил во Христе и умер, как христианский святой» [27]; «он дополнил число святых» [28], два автора.
20. Мень «уже в Иерусалиме Небесном, у престола Славы, где совершается та последняя литургия, которую он не успел отслужить на земле» [29]; он «созерцает отныне улыбку своего Господа» [30], три автора.
Для сравнения можно отметить, что церковные иерархи оказывались в данном случае более «вестернизированными», ограничиваясь лишь традиционной ссылкой на то, что Мень «лицом к Лицу созерцает Спасителя» (митр. Антоний Блум, иерарх из Западной Европы) [31] или, более осторожно, в будущем времени, иерарх советский, обращаясь к покойному: «Ты будешь иметь еще большее дерзновение» [32]. И уже вовсе демонстративно выглядит при этом речь патр. Алексий Ридигера, который ограничился тем, что Мень нуждается в молитвах своих духовных детей «о его упокоении» [33] .
«Референтный» дискурс в сборнике представлен исключительно текстами западных христиан. Кардинал Люстиже свою глубокую симпатию Меню выразил во вполне секулярной форме, без упоминания как его молитв перед престолом небесным, так и молитв прихожан о нем: «Это варварское убийство» [34]. Жорж Нива: «Отцу Александру была свойственна основательная и восхитительная радость жизни, радость окормления своей паствы». [35] А вот польский ксендз Папроцки воспроизводит все «канонические» топосы: о мученичестве, неслучайности совпадений и т.п.
Кто рисует одной золотой краской, тот нарисует золотое ничто. И добро бы еще только святого так писали, но ведь подтекст такой, что - вот, Мень делал из людей святых, значит, он святой. А вот из меня Мень даже человека не сделал - ну и что? Ни одного самого ничтожного чуда он со мной не сотворил - что ж, мне теперь его не любить? И чем дальше, тем лучше я понимаю, что он мог бы и не быть священником и миссионером, а чудом все равно был бы. И таких двуногих чудес, к счастью, намного больше, чем замечают.
Люди, так и не сумевшие отбросить инфантилизм и коллективизм, характерные для советской психологии, и в отношении к святым ограничились воспроизводением архаичной модели «подражание/почитание», при которой святой оказывается недоступен для общения. Святой вытесняется, превозносится, и почитание его – вне зависимости от того, канонизирован он формально или нет – превращается в способ освобождения от поиска своей индивидуальности, личной святости.
[1] М. А Журинская в беседе с автором.
[2] А.Васинский в кн.: Памяти протоиерея Александра Меня. М.: Рудомино, 1991. С. 26. А.Борисов: «В мире нет ничего случайного», с. 46; Илюшенко В., там же, с. 126; Ю.Кублановский: «Случайность эта вдвойне символична», с. 65.
[3] Васинский А., там же, с. 27, Померанц Г., с. 43 («понимал, на что он идет».
[4] Аверинцев С., там же, с. 38; Аман И., там же, с. 104; Данилов Е., там же, с. 69; Илюшенко В., там же, с. 126; Меерсон-Аксенов М., там же, с. 116; Папроцки Г., там же, с. 106-107; Померанц Г., там же, с. 43; Поснова И., там же, с. 84; Струве Н., там же, с. 130.
[5] Иловайская И., с. 95.
[6] Кублановский Ю., с. 65.
[7] Белавин А., там же, с. 28.
[8] Ерохин В., там же, с. 141.
[9] Поснова И., с. 85.
[10] Борисов А., там же, с. 46; Илюшенко В., там же, с. 128; Минкин А., там же, с. 77; Папроцки Г., там же, с. 113; Поснова И., с. 85.
[11] Илюшенко В., там же, с. 128.
[12] Еремин А., там же, с. 59.
[13] Илюшенко В., там же, с. 124.
[14] Белавин А., там же, с. 32. С.Аверинцев, с. 37.
[15] Зелинский В., там же, с. 90; Кублановский Ю., там же, с. 65; Минкин А., там же, с. 78.
[16] Еремин А., там же, с. 59.
[17] Илюшенко В., там же, с. 121; Масленикова З., там же, с. 133.
[18] Белавин А., там же, с. 35.
[19] Еремин А., там же, с. 63.
[20] Кублановский Ю., там же, с. 65: о «жертвенной крови нашего любимого пастыря»; Панина И.: «Как и наш Спаситель, он принял мученическую кончину», там же, с. 86.
[21] Илюшенко В., там же, с. 121.
[22] Поснова И., с. 84.
[23] Илюшенко В., там же, с. 128. Ср. Ерохин В.: «Человек такой не умирает, смерть им не обладает», там же, с. 145. Моксяков В.: «Его убили реально- но Он ЖИВ безусловно», там же, с. 163.
[24] Аверинцев С., там же, с. 41; Зелинский В., там же, с. 92; Струве Н., там же, с. 130.
[25] Еремин А., там же, с. 52.
[26] Илюшенко В., там же, с. 123.
[27] Данилов Е., там же, с. 69.
[28] Илюшенко В., там же, с. 126.
[29] Зелинский В., там же, с. 93.
[30] Иловайская И., там же, с. 96; А.Бессмертный: «Он на небесах – с нашим Господом», там же, с. 99.
[31] Митр. Антоний Блум, там же, с. 80;
[32] Митр. Ювеналий Поярков, там же, с. 22.
[33] Там же, с. 20.
[34] Там же, с. 81.
[35] Там же, с. 89.