Вера в деталях: грехопадение
Почему мы не помним грехопадения
Слово «грехопадение» удивительно точное. Благодаря точности оно живет в языке, хотя в самом библейском рассказе о грехопадении никто никуда не падает. Адам стоит прочно, Ева держится даже несколько вызывающе, а змий он и так змий. С дерева тоже ничего не падает. Слово грехопадение передает ощущение, хранящееся в коллективной памяти человечества и в мироощущении каждого человека: что не просто «мир во зле лежит», но что он откуда-то упал в это зло, упал с какой-то высоты, что мы полумертвы после этого падения и что упали мы вниз головой, отчего нам так и трудно жить на белом свете.
Вернее всего факт грехопадения подтверждается тем, что мы ничего о грехопадении не помним. Не помним рая, не помним Бога, не помним и дерева. Так после контузии и потери памяти человек не помнит не только своего имени, названия полка и клички сержанта, но и того, при каких, собственно, обстоятельствах он эту память потерял. И мы не помним, принимаем на веру рассказ Библии, который находим внутри нас живой отклик, точно передавая принципиальные обстоятельства нашей контузии. Зато мы очень хорошо помним всякую дребедень: нужно сходить за хлебом, сделать замечание ребенку, починить телефон, платье на N было вчера зеленое... Человек дешево отделался после грехопадения в том смысле, что сохранил лицо: наш облик смог принять Господь, значит мы сохранили образ Божий. Но что стоит за парадным подъездом, что кроется в мозге за глазами — этим «зеркалом души»? В основном, дрянь. Структура человеческой психики напоминает дом, в котором за парадным крыльцом должен бы начинаться парадный этаж — а идет чердак, куда свалено всякое барахло. Понятно, что дом так не выстроен, а упал откуда-то, перевернувшись.
Человек прекрасен. Душа наша — апофеоз творения. Ум человеческий — величайшее явление природы. Он напоминает роскошный особняк с роскошным парадным въездом; первый этаж — парадный, второй — жилой, ну и чердак для всякого хлама есть, и флигеля для слуг, и кухня. Только вот незадача: грехопадение. Этот прелестный особняк упал и перевернулся. Парадный вход на месте, но за дверьями сразу — чердак и кухня. В нашем мозгу на первом месте дела самые ничтожные, память о самых сиюминутных проблемах. Чем важнее вещь, тем хуже и реже мы ее помним. Что надо купить хлеба — никто не забудет, что надо причаститься Хлебу Жизни — помнят немногие и не постоянно. Самые драгоценные помещения нашей памяти вообще скрыты от нас самих — мы ничего не помним о том, как были в раю, каков рай, что такое жизнь с Богом, добираемся до этого ощупью.
Мы забыли не только обстоятельства нашего падения. Мы забыли, как это обычно бывает при амнезии, наши имена. Ведь те имена, под которыми мы приходим к Богу, напоминают скорее клички — они все говорят о нашей сущности не прямо, как подобало бы имени, а метафорически, сравнивая нас с природой, приравнивая нас к нематериальному, нечеловеческому объекту. «Флавий» — желтый. «Светлана» — светлая, «Феодор» — Божий дар. Очень красиво, но каково имя этого желтого или этого светлого Божьего дара? Мы не помним. Мы вспомним это — когда на Страшном Суде услышим это имя их уст Христа.
Считать грехопадение началом настоящей интеллектуальной или творческой жизни — всё равно, что считать амнезию и аутизм условием творчества. Такие концепции встречаются. Не было бы грехопадения, не было бы шедевров Рублёва и Рафаэля. Ага, а ещё не было бы шедевров «Красные части занимают хутор» и «Встреча Сталина и Мао». В сравнении с теми шедеврами, к которым были способны люди до грехопадения и к которым они решительно неспособны после него, картины Рафаэля — каля-маля. Сам Рафаэль прекрасно это знал. Чем более реализовался человек как творец, тем более он знает, что реализация эта ничто в сравнении с подлинными возможностями, которые остаются недоступными.
Вот чем грехопадение точно было, так это началом нравственной жизни человечества. Правда, «нравственная жизнь» — это как «кладбищенское веселье». Складывание слова «любовь» из букв «ж», «а», «о», «п» — вот к чему сводится этика. Этика имеет такое же отношение к жизни как спасение утопающих к межпланетным путешествиям. Конечно, если космонавт утонет, на Марс ему не лететь, однако… Подумать только, вот радость-то: рассчитывать, что думает и чувствует другой человек, рисовать схемки возможных вариантов отношений с ним, прикидывать, как осуществить «золотое правило этики» — не делать другому, чего не хочешь, чтобы делали тебе. Если в этике такой дебилизм — золото, то что же там бриллианты! Так там этого золота ещё и нет, сплошные медяки и никели!!!
Грехопадение свело творчество к художественным актам, любовь к половым актам, человечность — к актам нравственным, а человека в целом — к механизму. Так и ведётся с тех пор, что большинство людей относятся друг ко другу как к предметам. В раннем подростковом возрасте (5-8 лет) это даже нормально, это большой шаг вперёд. Если эта позиция сохраняется в своей непристойной откровенности во взрослом возрасте, она называется законничеством, фарисейством. Её носителей категорически нельзя пускать в судопроизводство, политику и в решение любых конфликтов, потому что они глухи и слепы к собственно человеческому в человеке. В психологию их тоже не следовало бы пускать, но они туда и сами не идут, ибо не понимают «психэ».
Грехопадение многие считают взрослением (классическое выражение этой мысли дал Мильтон). На самом деле, грехопадение привело к инфантилизму. Так человеку с неразвитой душой поэзия и живопись, особенно современные, без чётких форм, кажутся детским лепетом, а то и кретинизмом. Именно грехопадение ведёт к вере в то, что можно жить, ставя чёткие вопросы, на которые всегда есть чёткие ответы. «Ты перестала пить по утрам коньяк? Отвечай только «да» или «нет»?» Добро и зло «познаны» — наложены на мир словно сетка координат. Получилась, правда, не сетка, а клетка. Мышление в координатах «добра» и «зла» не просто упрощает мир, оно его искажает — как искажает человека пребывание под асфальтовым катком.