Яков Кротов

1160 год: "Ни один человек ни больше, ни меньше другого".

Сицилия XII века исключительно популярна и среди историков, и среди любителей истории. Сицилия сравнительно доступна для туризма, и тут сохранился уникальный набор красивых и необычных церквей этого столетия. Архитектура церквей католическая, мозаики православные, декор мусульманский. Самые знаменитые — собор в Монреале, где в монастырском дворике двести колонн с изумительно разнообразными капителями, своего рода комиксами XII века, помогавшие монахам не скучать в их уединении. Роскошный собор в Палермо и его двойник поменьше — церковь Адмирала, построенная Георгием Антиохийским в 1143 году. Георгий был, действительно, адмиралом — слово арабское, «эмир аль бахр», «князь моря». Сицилийские короли этот титул удвоили - «адмирал адмиралов», «ammiratus ammiratorum» («царь царей», «князь князей»). В этой церкви и часто воспроизводимая мозаика, на которой сицилийский король Роджер I изображён в одеянии византийского императора перед Христом.

На той же небольшой площади, где стоит церковь Георгия (посвящена она Богоматери, а называют её «Марторана», сливая вместе «Мария» и «адмирал»), есть много достопримечательностей — и остатки древних стен, и барочная церковь св. Екатерины, и театр Беллини. Но рядом с Мартораной находится совсем небольшая церковь, построенная другим адмиралом адмиралов Майо Барийским. Посвящена она св. Катальдо и внутри — голые стены. Ничего не сохранилось, кроме разве что мозаичного пола, который любопытно, наверное, смотрелся, когда тут было почтовое отделение (до XIX века).

Георгий Антиохийский для Сицилии — как Суворов для России. Он завоевал своему королю земли в Африке (плохо, когда арабы завоёвывают европейские земли, хорошо, когда европейцы завоёвывают арабские). Умер в славе и достатке. Майо Барийский был 10 ноября 1160 года убит заговорщиками и посмертно обвинён в заговоре против короля.

Преждевременная кончина, конечно, печальна, но искажение памяти о покойнике тоже невесело. Между тем, Майо под пером историков прежде всего — предтеча Ренессанса, который организовал перевод Диогена Лаэртского и диалогов Платона на латынь. Между тем, Майо в отличие от других «гуманистов» сицилийского двора, не только переводил, но и сочинял. Только сочинил он толкование на «Отче наш», а это выламывается из концепции, которая всюду ценит прежде всего освобождение от религиозности.

Анонимный летописец обвинял Майо в довольно смешных, с точки зрения современного человека, пороках. Например, в «низком происхождении» от торговца оливковым маслом. Между тем, отец Майо — Лео де Терца — был старшим королевским судьёй в Бари (да-да, этот город на противоположном конце Сапога входил в сицилийское королество). Впрочем, судья — тоже не слишком достойный предок для первого министра, и в этом смысле Майо один из первых европейских интеллектуалов, который самостоятельно прорвался к вершинам власти, опираясь не на род, а на свои юридические навыки — система уже нуждалась не только в рубаках. Майо начал свою карьеру со скромной должности писца, но уже к 1149 году занимает пост вице-канцлера. Премьером — а именно это означал титул «адмирала адмиралов» - он стал с воцарением нового короля, Вильгельма I. Сицилийские бароны его невзлюбили сразу. Для них он был чужаком, «лангобардом». В 1155 году Майо помог Вильгельму подавить бунт его кузена, барона Робера де Бассонвиля, графа Лоителло. В 1156 году Майо добился заключения Беневентского договора, который помирил Сицилию с папами — поссорил с императором Фридрихом Барбароссой. Враги очерняли Майо перед королём (хроникер Гуго Фальканд писал: «Сущий монстр … запойный пьяница, постоянно стремившийся затащить в свою кровать знатных дам и дев). Король оставался верен слуге. Тогда Маттео Бонелли, который вкрался в доверие к Майо, посватавшись к его дочери, организовал убийство несчастного прямо посреди улицы Коперта в Палермо. Толпа разграбила дворец адмирала, его жена и дети едва успели бежать. Король не решился казнить Бонелли и даже приказал пытать сына Майо, чтобы тот подтвердил обвинения в адрес отца. Заговорщики явно опирались на мощную партию. В результате через полгода тот же Бонелли поднял бунт уже против самого короля, потерпел поражение, но в ходе борьбы погиб наследник престола.

Толкование на «Отче наш» Майо написал для того самого сына Стефана, который уже и сам был «аммиратусом». Как ни странно, сохранилось четыре ранних копии текста, - признак некоторой популярности.

Текст Майо — характерная средневековая работа. Формально это компиляция, соединение цитат из сочинения Григория Великого о книге Иова, псалмов, текстов апостола Павла и немного от составителя. Однако, в итоге вышел вполне оригинальный и интересный текст, почему трактатик и переписывали.

Сицилийские церкви XII века очень, конечно, живописны (хотя храм самого Майо похож на какую-то голливудскую фантазию на арабскую тему). Казалось бы, есть яркий образ — зачем слова? А затем, что человек есть прах плюс Дух или, говоря светским языком, обезьяна плюс слово. Это лишь кажется, что образ «говорит сам за себя». Не говорит, а оказывается молчаливым заложником фантазий и эмоций зрителя. С другой стороны, слово без образа — тоже ущербно. «Майн Кампф» без фотографий Освенцима не вполне понятно. Что думали, что чувствовали люди, которые строили красивые храмы? Навскидку понятно одно: Майо, как и «аммирал аммиралов» Георгий Антиохийский, как и «архонт архонтов» Григорий Пакуриан в предыдущем столетии, уже достаточно богат, чтобы построить роскошную церковь, но ещё недостаточно решителен, чтобы иным способом увековечить свою память. В Возрождение уже предпочитали строить дворцы как церкви, а не церкви как дворцы.

Майо больше любит сына, чем учит его. Он не стыдится признаваться в своей к нему любви, хвалит его, и когда комментирует слово «Отец», говорит о том, что быть сыном — и честь, и бремя. Честь — понятно, а бремя — быть человеком, существом, которое опирается на разум, а не на страсти, и благодаря разуму отличает свет от тьмы и правду от вранья. Далеко не тривиально объясняет Майо и слово «наш»: Бог — Отец и для друзей молящегося, и для его врагов, для язычников и распутников, для гонителей и гонимых, для совершенных и несовершенных. Человеку дан дар человечности, каждому человеку в той же степени, что и другому, и каждый человек должен стремиться к Богу, чтобы этот дар реализовать — прежде всего, благодаря активной жизни, во-вторых, благодаря созерцании, в третьих, благодаря благодати. Ощущение равенства людей, конечно, не ново, Майо ведь знал диалог Платона , в котором говорится, что «все души равны и все души равно благи» (Федон, 94b). Но в мире, где неравенство воспринималось как отражение небесной иерархии, Майо — далеко не тривиален, когда пишет, что ни один человек не больше и не меньше другого человека, так что все мы одинаково радуемся дару человечности («Nemo hominum alio magis vel minus homo est, si itaque pari dono humanitatis omnes equanimiter gaudemus»). Власть развращает именно тем, что побуждает и властвующих, и подданных забывать это равенство.

Лит.: Matthew, Donald. Maio of Bari's Commentary on the Lord's Prayer // Intellectual Life in the Middle Ages: Essays Presented to Margaret Gibson. London; Rio Grande, Ohio: The Hambledon Press, 1992. Pp. 119-