2013 год: человек уходит или принцип? Благодать сильнее или старость?
С возрастом приходит ощущение того, что ты самозванец. Приходит, стучится - и надо его впустить. Ничего, все самозванцы! То, что издалека казалось огнём, на котором булькает котелок, оказалось всего лишь картиной - правда, надо побывать в Италии, чтобы вполне оценить вероятность нахождения изумительной "обманки" в каморке сапожника. Вполне вероятно! Мир взрослых, который выглядел из детства таким солидным, золотым монолитом, оказывается имитацией парчи, к тому же весь в заплатах на скорую руку.
Тут недолго и веру потерять, неважно - в людей или в Бога. Не стоит - доверие к людям это важная часть веры, но всё же это не вера, как топорище не топор. К счастью, смысл жизни не в рубке и колке, так что и без топорища вера - отличная и надёжная штука. Да, заплаты. Да, огонь нарисованный, ключик золотой, театр театральный. Но сердца у актёров и зрителей настоящие, и хотя сцена и зал конечны - и именно потому, что они конечны - за их пределами бесконечный и реальный мир, судить о котором по театру и нашим кривляниям - всё равно что судить о спектакле по газетным рецензиям.
ШИФРОВКА ИЗ СТАРОСТИ
Старость - когда встречаешь на улице знакомую молодости, но поблекшую, подувядшую, и вдруг выясняется, что это не сама знакомая, а её дочь - дочь, которая успела за эти годы и родиться, и расцвести, и подувять.
Обживаясь в старости, докладываю: жить можно! Есть свои бонусы - например, подтверждается подростковая уверенность в том, что ум не зависит от возраста, что старики - наглые обманщики, напустившие на себя важный вид. Так и есть - во всяком случае, это относится к большинству стариков здесь, в России. Бросали-бросали понты в юности и зрелости, бросают понты и теперь. Почтение к старости - такое же извращение как почтение к человеку за то, что он мужчина, или за то, что он белый, или за то, что он богатый. Любить надо людей, а не почитать.
* * *
В России Церковь часто ассоциируется со старухами, «бабушками». Впрочем, не только в России. По привычке, оставшейся от коммунистов, многие православные этим обеспокоены. Революцию делает молодёжь, и религию должна делать молодёжь. Даёшь гламур, твиттер и всё, что может привлечь молодёжь. Привлекается, правда, молодёжь очень определённого сорта, озабоченная прежде всего внешностью и возможностью опереться на коллектив.
Впрочем, хоть бы и нормальная молодёжь привлеклась, - старики важнее. Макаренко говорил, что работа в детском доме с беспризорниками бесконечно легче, чем работа в обычнейшей школ с детьми обычнейших родителей. Обычные – непрошибаемее, испорченнее, и при этом сами не сознают, что у них проблемы. Ведь снаружи всё нормально, всё успокаивает.
Вот почему афонские монахи говорят, что о монахе нельзя судить, пока не умрёт. Вот почему «старец» - это не просто духовный возраст, но это и биологический возраст. Старость может быть ко благу, но биологически всё же старость – это умирание, это агония. Стариться плохо. Человек это компенсирует самоутверждением. Поэтому если молодой человек много о себе воображет – это может перемениться. Благодаря молодости, в броне человека есть мягкие места, трещины. К старости они исчезают. Нет ничего непробиваемее старика, которого сам факт доживания до преклонных лет укрепил в мысли о том, что он лучше многих, во всяком случае тех, кто не дожил. Седина – страшная индульгенция. Так что всё правильно – Бог больше всего нужен старикам, и не потому, что старость слаба, никому не нужна, никто судно не выносит (такой старости нужен хороший уход, а не Бог), а потому, что старость – хищный и беспощадный зверь, лишённый много, что есть у молодости и от этого более безнадёжный. Вольтер назвал старость февралём для невежд и сентябрём для учёных, и это разумно, если только учёный знает, что он ничего не знает, что все его достижения устарели, что надо начинать с самого начала - для такого настроения всякий возраст урожаен.
*
Чешский журнал, рекламирующий авиакомпанию и потому одновременно и на английском, и на чешском. Очерк о минеральных водах. Заглавие на английском обещает, что эти воды смоют все болезни, заглавие на чешском - вместо болезней слово "старости".
Думаю, у многих русских людей слова "старость" и "страсть" никак друг с другом не ассоциируются. Одно из повседневного словаря, второе - из церковного. Есть ещё и третье слово - "страда" (и "страдание").
С одной стороны, очень хорошо: старость перестала восприниматься как сплошное страдание. С другой стороны, очень плохо, что страдания Христа стали воприниматься как "страсти". Вроде бы и пострадал, но как-то так... Как бы постадал... Даже самые заядлые борцы с кощунствами не требуют переименовать Страстной бульвар - тогда как толерантнейший митр. Филарет Дроздов, хотя и понимал, что с топографией бороться глупо, отмечал, что тут - кощунство. "Стадальческий бульвар". "Пойдём прошвырнёмся по гвоздям с кровью?"
* * *
СТАРОСТЬ
Старость в современном обществе потеряла ореол авторитетности, зато поживела. В информационную эпоху количество лет ничего не определяет, определяет информационная насыщенность - и старый пустой мешок не авторитетнее пустого мешка молодого, среднего или зрелого.
Конечно, если пустой мешок найден в пирамиде фараона, он все-таки привлекает к себе внимание - и если старик один в толпе из молодых и зрелых - но демографическая пирамида давно перевернулась, и старые пустые мешки теперь собираются вдесятером вокруг одной семилетней девочки, тогда как раньше десяток девочек скакал вокруг одного старого мешка.
Резко изменилась мемуаристика. Если раньше старик торжественно вспоминал, как встречался с поэтом, умершим в сорок лет, то теперь и поэты доживают до преклонных лет (впрочем, преклонные лета как раз самые непреклонные, ригидные). Как-то странно вспоминать, как встретился с великим таким-то сорок лет назад, когда великий очень даже жив и бьет хвостом почище тебя - он же великий, великие всегда бьют хвостами, а то и копытами. После шестидесяти все становятся примерно одного возраста, все ровеснички. Хоть какое-то лекарство против мемуаристики прежних времен, когда дожившее до дряхлости хлестаковствовало на несчастных недоживших.
На самом деле, старость и раньше была не такой уж редкостью - внутренняя, душевная старость. Дряхлеет ведь не только тело, но и психика, и как родиться заново человек может в любом возрасте, так и одряхлеть случается даже с детьми - и речь не о дряхлении от болезни, а о дряхлении от эгоизма и злости. К счастью, детское дряхление - исключение. Но быстрое, обвальное дряхление в подростковом или юношеском возрасте - сплошь и рядом. Была живая душа - и молчалин. Это еще неплохой вариант, а ведь есть еще и мертвые души в генеральских чинах, и даже подымай выше - полковники-с! Люди, решавшие свои душевные проблемы за счет маленьких обманов и, соответственно, самообманов (любой обман есть и самообман - только так человек может перехитрить совесть). Человек может придумать. что он верующий или, напротив, что он атеист. Может придумать, что он жадный или что он щедрый, добрый или злой. Неважно - важно, что придумал, а не открыл и не создал.
Физиологическая старость страшно укрепляет надменность, самоуверенность, делает морду кирпичом - не потому, что старость, а потому что физиологическая. Еще живой! Многих пережил!! Долгота дней кажется доказательством правоты, а она доказывает лишь качество медицины и волю Божию. Коснение, гордыня в любом возрасте нехороши, но у подростка они комичны, а у старика - трагичны. Старость такое же искушение как власть, только еще искусительнее. На вершины власти подымаются единицы, а на старость вкарабкиваются миллионы. И кажется человеку, что вроде бы и не было в прошлом подлостей и ошибок, что нет в настоящем неискренности и лжи. Связи с окружающими слабеют, слабеет и благая зависимость от чужого мнения. Враги еще есть, но смотришь на них как сквозь перевернутый бинокль, и неважно, они на коне власти или ты. Там или там, а уже не страшно. Кажется, что можно на всех поплевывать - ну как же, я очень стар и очень мудр... "Стармуд", как выразился Фазиль Искадер. То самое бесстрашие идиота и подлеца, который лечится страхом Божиим.
Ничего ужасного в душевном дряхлении нет - оно лечится. Ужасно, что мало кто заботится о лечении. Проще наляпать пластырей, намазать зеленкой, наглотаться жаропонижающего, - в общем, лечить симптомы. А посмотришь внутрь, как говорил один нестарый помещик, - совершеннейший крокодил. И хорошо, если смотреть внутрь будет снаружи.
Конечно, лечить можно по-разному. Есть покаяние, "врачебница духовная". Не строить сложную конструкцию из самооправданий и иллюзий, а сказать себе прямо - сволочь, ты что ж такое наделал! Веровать для этого, слава Богу, не обязательно. Лучше уж покаяние без веры, чем вера без покаяния - а такая бывает, и даже ох как бывает... Кстати, вера без покаяния - еще один лик пустого мешка.
Старость - как семь тощих лет после семи тучных, причем и накопить ничего не выйдет. Разговорчики про то, что если сберечь честь смолоду, если юность и зрелость провести в делах праведных, то и старость, глядишь, выйдет не старой, - это все опять самообман. К счастью, дух, как и брюхо, вчерашнего добра не помнит. Это именно счастье, а не злодейство - что жизнь не есть инерция, не есть прямая через сколько-то там каких-то там точек. Жизнь есть ежедневное рождение, в том числе, в старости.
В 1960-е годы продавали в московских магазинах переводные картинки: блеклые, их надо было смочить водой, положить на бумагу и тереть. Блеклость скатывалась в бумажные катышки, которые невероятно приятно ощущались кончиками пальцев, и на бумаге появлялась яркое изображение. Тереть надо было очень осторожно - красочный слой легко рвался, даже не рвался, а превращался в некрасивую смутную рябь. Старость - загадка извне и изнутри, потому что никогда толком не знаешь, докатал ли ты уже катышки, порвалась ли картинка, или, может, ты схитрил и перехитрил самого себя, наклеив вместо своей картинки чужую... Ишь, "опытом делиться" - самая гнусная придумка прежней старости... Катай-катай, кончики пальцев не стареют...
*
Не забывать строить колокольню
Старость приходит словно разлив реки, и вода начинает покрывать сушу, и в душе начинает исчезать то, что маловажно для человека. Это не суд, но это страшновато, потому что важность определяется абсолютно объективно, а не по декларациям.
Если человеку была неважна любовь, то старость поглощает любовь. Если человек был щедрый, то забота о деньгах может исчезнуть до конца. Не все исчезает, – старость это не склероз и не распад личности. То, что было подлинно важно, остается и высится на водной гладью как высится знаменитая калязинская колокольня.
Отсюда россказни про монахов, которые, умирая и ничего не соображая, перебирают четки, да и подлинные рассказы об актерах, умерших на сцене, и священниках, умерших в алтаре, как, впрочем, и о еретиках либо чекистских подручных в рясах, отошедших к Богу в отхожих местах.
Просто надо не забывать строить колокольню.
