Яков Кротов
Иисус играет в гольф с апостолом Петром. Бьет по мячу, мяч улетает неудачно,
в лес, но там его похватывает заяц и приносит прямо на поле, кладет в лунку. Спаситель подымает очи горе и
восклицает: "Папа, ну дай же поиграть!"
Встречались мне варианты этого анекдота, где главный герой то бес, то человек, но только если Иисус -- анекдот
перестает быть глупым. Многих ведь смущает подозрение, что если Бог всемогущий, то жизнь теряет смысл, Бог играет
сам с собой в теннис, а человек лишь мячик -- или стенка, как угодно. Чего стоит самопожертвование Иисуса, если
Он знал, что воскреснет.
Да, с человеческой точки зрения есть в Божественном замысле о мире какой-то элемент игры -- игры как добровольного
самоограничения. Иисус и есть Бог, лишивший себя права на чудеса (утишить ветер, исцелить, -- все это такие
мелочи по сравнению с...). Так и футбол -- это лишение себя права трогать мяч руками; баскетбол -- ногами. Стоит
вспомнить, что баскетбол в первоначальном варианте, у индейцев, кончался убийством проигравшей команды.
Сатана часто ломает людей именно тем, что напоминает им, что все - игра. Это ведь верно. Об этом и Экклесиаст
-- "суета сует" означает то же, что "игра игр". Результат предрешен -- ноль-один. Все равно
Бог -- это все, а все человеческое творчество -- стройка дыма, и лишь страдания человеческие останутся в вечности
как таинственный луч в сиянии славы Божией. Но из того, что все - игра, не следует, что на все можно
смотреть наплевательски и цинически. Настоящий спортсмен к игре относится всерьез, и к игре жизни надо относиться
по-спортивному - с уважением. Эта игра, в которой результат предрешен, а вот игрок -- нет. Мы покинем поле,
чтобы войти в бытие. Тогда-то мы и поймем, что же на самом деле произошло на Голгофе - нечто куда более страшное,
чем мы можем себе вообразить, как бы ни травили себя мыслями про гвозди и пр. И в предательстве совершается
нечто более ужасное, чем думал Иуда -- если бы он понял, что же наделал, он бы не удавился, он бы покаялся.
Игра - царственная способность человека. Работнику некогда развлекаться. Развлекаться и отвлекаться может лишь тот, кто задаёт задачи, а не тот, кто эти задачи выполняет.
Раввин Адин Штейнзальц (Новое время, 2002, №16, с. 33) заявляет,
что иудаизм запрещает охоту, правда, дает ей неверное определение:
убийство ради развлечения. Исав был охотник - "ну так он и
не считается евреем". Как просто - а кто сказал, что Исав убивал
для развлечения, а не для пропитания? И, коли уж на то пошло, кто
сказал, что "развлечение" не нужно для "поддержания
жизни"? В общем, если еврей будет охотиться, то у ребе готов
приговор: "Еврей может что угодно. Но еврей с еврейским миропониманием
- конечно, нет". О! Где-то я уже встречал эту операцию: отделение
просто немца от немца с истинно немецким миропониманием, просто
русского от русского с истинно русским миропониманием...
Самсон и Давид охотились на львов, - подумаешь: "Если это
и была охота, то охотниками были львы; просто им не повезло. Самсон
и Давид защищались от нападающих зверей и защищались успешно - это
не охота". Так и любой охотник "защищается" - если
не от зверя, то от голода или от скуки. Об охоте в Библии (которая,
конечно, была, когда у евреев была возможность охотиться): Tom C.
Rakow. Hunting and the Bible: A Scripture Safari. В интернете: Clarence
H. Wagner, Jr. Hunting and Fishing in the Bible. http://www.bridgesforpeace.com/publications/dispatch/everydaylife/Article-22.html.
Евреи предпочитали охоту не со стрелами (тогда нарушаются предписания
о крови), а с силками и сетью. (А как ловили птиц, которых приносили
в жертву в храме? Или это тоже не охота?). Соломон ел мясо диких
животных (газели и пр.), которые, очевидно, не нападали на него,
а были пойманы. Не говоря уже о том, что охота для развлечения -
явление позднее, охота в принципе - для пропитания. И Исав охотился
именно так. Притч. 12, 27: "Ленивый не жарит своей дичи"
- букв.: Лентяй не жарит того, что поймал на охоте. В иудаизме неприятие
охоты сложилось к XVII веку.
* * *
Легко заметить, что игра - это действие по правилам, действие в определённых границах. Что труднее заметить: игра кажется состязанием двоих (или более) игроков, но это - кажимость. Очень важная, принципиальная, а всё же иллюзия. Поэтому возможна игра с самим собой.
Игра подтверждает базовое единство человечества: никто не может взять верх навсегда. Игра подтверждает и уникальность - в виде непредсказуемости - каждого человека - именно эта уникальность делает исход игры непредсказуемым и интересным. Игра, а не серьёзные дела помогает представить вечность - предсказуемая вечность была бы адом (и, возможно, ад мучителен предсказуемостью; мой отец говорил, что самое страшное в течение восемнадцати лагерных лет - знать, что в четверг будут котлеты, а в пятницу - запеканка).
Игра составляет суть всякого соревнования. Если конкуренция - всерьёз, она преступление. Игра подразумевает возможность ошибки, проигрыша - но проигрыша не смертельного. Игра, следовательно, есть гарантия свободы - игра, а не смерть и не убийство. Любовь есть игра не потому, что отрицает серьёзность и вечность выбора, а потому, что гарантирует серьёзность и вечность через вероятность ошибки. Игра не в том, чтобы изменять любимому, а в том, чтобы убежать от измены, от сомнения, от двойничества.
Утопизм убивает свободу, потому что убивает возможность ошибки, убивает игру. Ошибки воскресают и в утопии, но они куда страшнее, чем в нормальной жизни. Провалы капитализма - живые, провалы большевизма - мертвячные. Любовь, жизнь, милосердие не пытаются забаррикадироваться от ошибок - они играют с ошибками в прятки, они побеждают ошибки прощением. Прощение и смирение есть предельный смысл игра. Чемпионат закончен, начинается новый тур, начинается с нуля.
|