Богочеловеческая комедия
ПОШЛОСТЬ
БАНАЛЬНОСТЬ ЗЛА - БАНАЛЬНОСТЬ СВОБОДЫ
Вот образец глупости от умного человека. Григорий Померанц:
"Опыт последних веков показал, как опасно доверять логике, не поверяя ее сердцем и духовным опытом. Ум, ставший практической силой, опасен. Опасен научный ум со своими открытиями и изобретениями. Опасен политический ум со своими реформами. Нужны системы защиты от разрушительных сил ума, как на АЭС — от атомного взрыва. Ни один злодей, разбойник, садист не совершили столько зла, сколько энтузиасты благородных идей, прогрессивных идей, целенаправленного добра".
Как историк свидетельствую - это неверно. Французская революция и без идеалистов была бы кровопролитной. Наполеон и Гитлер - садисты, как и Ленин, Сталин, Путин. Не Раскольников устроил Гулаг. Со времен де Местра, правда, реакционеры пытаются бороться с революциями, поливая грязью революционные идеи - и постоянно проигрывают. Потому что бороться надо с садизмом и бесчеловечностью, а не с идеями и идеалами. Нет ничего, ведущего к гильотине, в свободе, равенстве перед законом и братстве!
Тем более, безосновательны все претензии к учёным. В пещеры захотелось? Ну да, ругать интеллект можно и в пещере, при лучине... Впрочем, лучина тоже - опасное изобретение. От неё пожары. А можно воткнуть ближнему в шею...
Эразма "Похвала глупости" - не пошло и умно. А Померанца обличение науки и свободы - пошло и неумно.
Есть одна зацепочка, позволяющая списывать зло на идеалистов - садисты манипулируют жаждой добра и покоя. Гитлер - садист, идеи были ему как маскировочный халат, а немцы пошли за Гитлером не из садизма, а из жажды нормальной жизни. Ради семьи и мира. Чтобы детей в армию не брали. И с 1939 года немцы ужаснулись Гитлеру, но было уже поздно - Шалтай-Болтай упал со стены... Так и в России сегодня садистов немного, хотя они заправляют всем, а поддерживают садистов из желания спокойной жизни. Правда, покой понимают эгоистически, но всё же эгоизм - не садизм.
И уж вовсе бредовая, совковая идея Померанца - что "Нужны системы защиты от разрушительных сил ума". Как мог умный человек такое ляпнуть, уму непостижимо! Он бы ещё заказал защиту от свободы! Ну вот и получили... Впору писать пиесу "Защита от ума".
Защита теоретически может быть либо внешней, либо внутренней. Любая внешняя - цензура, то есть, ликвидация ума как такового, ибо без свободы ум работать не может. Внутренняя защита - а как это возможно? Требовать, чтобы ум просчитывал все возможные последствия своих изобретений и мыслей? Но это очень неумная идея - полагать, что возможно такое просчитывание. Оно не просто невозможно, она было бы опасным и бесчеловечным, потому что бы подразумевало цензуру не пост-фактум, а предварительную, саму глупую из всех цензур.
Пошлость в русском языке (как и в других - не стоит думать, будто это какое-то необыкновенное явление) соединяет в себе архаический пласт и современный. Архаический пласт тот, который проявляется в созвучии слова "пошлость" слову "пошли", "шлюха". Это старое доброе обозначение греха как "широкого пути" смерти, с огромным люфтом и зазором. В этом смысле П. легко определяется как жизнь большинства - "широкий путь" потому и широк, что по нему ходят чаще, чем по "узкому".
Такой взгляд на пошлость архаичен (и пошл), потому что духовное состояние пытается поймать через материальный симптом. Даже насильственное и принудительное обращение людей в христианство или ислам не делают религию пошлой. Как ни широка дорога к Богу, она не пошлая, потому что она - прямая. Напротив, человеческие жертвоприношения вышли из моды, но они всё равно - пошлость.
Страх перед пошлостью особенно пошл, как и всякий страх. Это снобистская разновидность неверия в свободу, это убеждённость в том, что всякий грех есть результат инфекции, "резонансности". Конечно, грех может быть и откликом на чужой грех, грех вообще заразен - в отличие от святости. Тем не менее, сама заразность греха не автоматическая, не зевотная. Резонанс рождается, когда есть внутренние колебания у всех вовлечённых в резонанс сторон. Есть колебаний нет, а особенно, если колебания есть, но скрываются от самого себя - тогда начинается пошлость коллективного греха. Если же есть рефлекция (покаяние), то резонанс не происходит.
Слово "пошлость" как "вульгарность" рождено аристократической культурой - "пошло" все расхожее, захватанное, заезжее, потому что аристократов много не бывает. Широкая дорога ведёт на рынок, узкая - в замок. Это не изначальный аристократизм феодала - это аристократизм, который противостоит буржуазности. Именно противостоит - он столкнулся с чем-то, что не в силах завоевать. Меч может победить меч, но не отсутствие меча, тем более, не может меч победить лавочника. Это духовное поражение. Буржуа аристократичнее аристократа, ибо его завоевания бескровнее, а кровь есть мерило духа.
Аристократия не считала победы пошлыми, пока побеждала. Аристократизм, говорящий о "пошлости" буржуазности, это уже снобизм, буржуазность в самом худшем смысле, как трусость и ресентимент. Кто бранит пошлость массовой культуры, тот сам не производит ничего. Это своеобразный культурный расизм, когда негров считают творчески неполноценными люди, сами в творческом отношении абсолютно оскопившиеся.
***
В русском языке, однако, пошлость это слово, родившееся в пушкинское время. К слову "пошлина" оно имеет случайное отношение. Это не пошлина, а пошлятина, это не взимание чего-то с другого, а это навязывание другому совершенно определённой дряни. Это слово вполне европейское, и настоящий его отец - романтизм. "Пошлое" тут означает "механическое", "инерционное", "неживое". Это обычный (хотя не пошлый) бунт против обожествления механического рационалистами предыдущих двух столетий, против мечтаний о всеобъемлющей машине, которая всё рассчитает и постигнет смысл бытия безо всякого усилия человека. Пошлость - это городок в табакерке, это утопия идеального абсолютистского государства, в котором каждый - винтик, пружинка, колокольчик.
Романтики ещё недостаточно бунтовали против пошлости и не сумели предотвратить её кровавый апофеоз в тоталитарных режимах ХХ столетия. Пошлость - это всякое рабство, и старое рабство у аристократии, и новое рабство у капитала, который всегда не прочь отказаться от своего единственного достоинства - конкуренции, став самодержавным монополистом.
Дух рабства умеет кричать "Держи вора!". Революционеры охотно выставляли себя борцами с пошлостью, но они были конкурентами пошлости. Пошлости людей, которые уже освободились, но еще не научились пользоваться свободой, они противопоставили пошлость деспотизма.
В русском языке "пошлость" созвучна более всего "плоскому". Плоская шутка - пошлая шутка. Объём здесь становится символом жизни. Машина прежде всего есть чертёж, она двумерна именно потому, что не может дышать и не может умирать, прекращая дыхание. Машина стремится к уплощению - микросхеме, тончайшему телевизору или компьютеру. Техника есть перевод объемного в плоское.
В технике это - нормально, как нормально именно максимально плоское лезвие у скальпеля. Пошл страх техники - он боится внешнего там, где надо бояться внутреннего. Действительно пошлое возможно лишь внутри человека, а не вне его. Пошлость есть схематизация человеком самого себя и своих отношений с другими. Апофеоз пошлости - сравнение человека с любым механизмом.
Не случайно пошлость часто отожствляют со скабрезностью - со схематизацией интимного. Это может быть превращение полноты половой жизни в половинность её - пошло всякое отношение к другому как к механизму. Чаще же это изображение на плоскости того, что существует лишь в трёхмерном пространстве. Пошлятина - это принятие отпечатка человека за человека, вмятины на постели - за спящего. Сексуальный акт однократен, сколько бы раз он ни повторялся. Поэтому супружеская измена, пусть однократная, есть катастрофа. Это не футбол, где можно считать, где десять раз больше одного раза. Одно соединение с одной женщиной так же уникально и столько же означает, сколько тысяча соединений с другой женщиной. Скабрезность пытается свести эту уникальную точечность к проекции, превратив точку - в пунктир. Технически это несложно, но это античеловечно.
Античеловечной является и пошлость, которая сводит человека к механическому, предлагает принять повторяемость за свидетельство безжизненности человека, тогда как это свидетельство как раз жизнеспособности. То, что для учёного - повторение, для человека - преображение. Для статистики существует шесть миллиардов, для человека - одно человечество. Социальная инженеры спокойно говорят о войне, чуме и смертной казни как нормальных регуляторах численности населения. Это скабрезность и пошлость. Смерть одного - всегда смерть человечества.
Пошлость есть грех против царственной ипостаси человека. Царь всегда - один, и всякий, кто приближён к царю, становится уникальным. Исторически это лишь кажимость. В духовной жизни это реальность. Человек как царь уникален, но его царственность проявляется в обращении своей уникальности к уникальности другого. Царь нуждается в царице и в других царях. Гарем у царей древнего Востока - признак, с одной стороны, силы, ибо каждая наложница отмечает завоевание какой-то земли, но это и признак слабости, ибо наложница всегда - заложница, это превращение внешней угрозы во внутреннюю, когда боятся не соседнего царя и его войска, а отравы или удара ножом от подмятой под себя женщины. Царственность выше аристократизма. Аристократов много, и сама их множественность делает их пошлыми по сравнению с царём. Царь никому не подчинён, от всех свободен - именно поэтому он может быть метафорой для свободного человека. Всего лишь метафорой, но царственность преодолевает пошлость настолько, насколько человек сходит с трона своего эгоизма и, облачившись в рваный плащ, выходит в ночной Багдад поговорить с окружающими его людьми, ибо ему хочется говорить. Только в Царстве Настоящем нет ни быдла, ни купцов, ни аристократов, на всех одинаковые плащи, "шитые сверху" (Ио. 19, 23), и все - переодетые цари.
*
Пошлость не есть склонность к скабрезностям. Александр Бенуа, к примеру, считал пошлостью манеру своего учителя греческого «исправлять Гомера – из соображений более утончённого вкуса» (I, 479). Нельзя было сказать, что герой «выступает как бык». Та же пошлость привела к перелицовке Шекспира в Европе XVIII столетия.
*
ПОШЛОСТЬ И ЦЕЛОМУДРИЕ
Вообще иногда охватывает отчаяние - ну что я пишу, ведь кто-то это будет использовать для самоублажения, для создания у себя иллюзии, что он "приобсчился", духовную жизнь ведёт... Но куда ж деться, не то что "третьего не дано" - даже и второго не дано. Слово и слово, а кто им злоупотребит, я не отвечаю. А из великопостного скажу - вот в молитве св. Ефрема "дух праздности" противопоставлен "духу целомудрия". А целомудрие - это ведь не воздержание, не безбрачие, не асексуальность. Целомудрие - это не "что", а "как". Целомудрие - это стиль. Как и праздность. "Праздность" - это "порозжесть", "пустотность". Но пустота в физическом мире легко определима, а в духовном - нет. Собственно, оборот "дух праздности" уже отчаянно парадоксален, невозможен. Либо праздность, либо дух. Праздность и есть отсутствие всякого духа. Вакуум. Потому она и засасывает. Целомудрие же - как реактивный двигатель, как ружье, стреляющее сжатым воздухом. Поэтому возможен нецеломудренный брак и нецеломудренное монашество - если они засасывают своих участников, тогда как целомудренный брак и целомудренное безбрачие - это полёт.
"Праздность" в современном русском языке, видимо, точнее переводить не как "лень", а как "пошлость". Пошлость - отчетливо сексуальное понятие. Исторически "пошлость" - это подвид "вульгарности", викторианское презрение к простолюдинам, которые не умеют регулировать свою половую жизнь. "Половая жизнь" (точнее, конечно, половая нежить) - это секс "животный", "механический", в котором главное повторяемость, тупая и агрессивная, замаскированная под необходимость размножения. В этом пошлость религиозности, которая механически твердит о необходимости размножаться, механически тупо долдонит о вреде абортов, однополых браков, зачатия в пробирке и эвтаназии, - всего того, что несовместимо с тупым механическим повторением половых актов. Разумеется, точно так же пошлость пропитывает и борьбу с этой религиозностью, когда аборты, однополые браки, зачатие в пробирке и эвтаназия подаются как норма.
В интеллектуальной жизни "пошлость" есть однообразное настойчивое повторение правды без попыток понять, почему это повторение скучно, серо, почему эта правда не несет в себе жизни и любви, почему от этой настойчивости пахнет не человеком, а ослом или даже волком.
В ЗАЩИТУ ПРИНЦИПИАЛЬНОСТИ
Пошлость в русской культуре прежде всего обозначает нечто, связанное с полом. Это разумно, только надо понимать, что сексуальная пошлятина эталонна, потому что легче заметна. Вообще же пошлости ужасно много, и можно было бы считать её признаком конца культуры. Наверное, с романтиков начиная лет сто были популярны обличения свиней, которые с ногами лезут на стол духа. Только это тоже пошло – это особенно пошло, потому что исходит от тех, кто обычно мыслит ясно.
Пошлость есть побочный отход вхождения человека в культуру. Неумение ясно мыслить, сопровождающее человека, который осваивает мышление – мышление как культурный акт. Не надо думать, что до XIX века пошлости не было или её было меньше. Идолопоклонство и суеверия – тоже пошлость. Само появление понятия пошлости – признак прогресса. То, что прежде было нормой, стало восприниматься как отклонение. В культуру, начиная с XIX столетия, пришли миллионы людей. Освоение элементарной грамотности, приобщение к тому, что ранее составляло привилегию единиц, - процесс постепенный, он продолжается по сей день. Пошлость естественна как естественна у ребенка, только учащегося ходить, моряцкая походка. Научится ходить – пройдёт. Правда, в культуре можно застревать на отдельных стадиях до самой смерти, увы.
Пошлость можно определить как неясное мышление. Но пошлость не просто набор логических ошибок, это всегда и неточное, ошибочное нравственное решение. Вот, к примеру, критика принципиальности как таковой:
«Принципы — это защита своих слабых мест и самообман, подмена свободного осознанного и ответственного выбора, готовыми универсальными ответами, на которые потом всегда можно будет свалить вину за свои промахи — «Меня так научили, я такой человек, ничего теперь с этим не поделаешь».
Принципы делают жизнь безопасной, хорошие принципы делают ее сносной, точно выверенные принципы делают жизнь социально и финансово успешной, но никакие принципы не сделают человека счастливым. Чем строже принципы, тем крепче цепи, тем меньше свободы и тем меньше личности и индивидуальности. Принципиальность — это вечный плагиат чужой мудрости или глупости, как их на себя ни натягивай, все равно выглядят инородно и уродливо.
Принципиальность — признак слабости».
Если бы это было эссе в стиле парадоксализма – забавно. Но это часть программы по самовоспитанию.
Логическая ошибка понятна: принципы делятся не на свои или чужие, а на истинные и ложные. Если же человек принципиально не верит в истину, если человек циничен, - да, это уже пошлость. Именно тут и прощупывается сексуальное измерение пошлости. Пошляк не уважает женщину, не верит в её человечность, не верит и в людей вообще, включая самого себя.
Вторая ошибка нравственная – уверенность в том, что принципы всегда чужие. В итоге принципиальность отождествляется с конформизмом, и пафос филиппики направлен именно против конформизма. Между тем, принципы бывают ложными, к сожалению, но они бывают абсолютно незаёмными. Если человек ест других из конформизма, это драма. Но бывают и трагедии – каннибалы, которые едят человечину вопреки мнению окружающих, потому что таковы их личные убеждения. Они готовы и умереть за эти свои принципы! Даже и умирают, Гитлер с Геббельсом свидетели. Среди советских вождей-каннибалов что-то немного заплативших жизнью за принципы… Разве что Троцкий.
Признаком слабости является не принципиальность, а конформизм. Но в принципе дело не в том, слаб человек или силён, а в том, человек ли он. Беспринципность – признак не гибкости и силы, а подлости или, мягче скажем, бесчеловечности. Человек – это обезьяна с принципами.
Наличие принципов может сделать человека несчастным, но кто сказал, что человек – это вечно счастливая обезьяна? Вот отсутствие принципов наверняка сделает несчастными тех, кто человека окружает.
Отождествлять принципиальность с конформизмом («меня так научили» - это конформизм) – все равно что считать всякого человека в одежде - манекеном.
Апология беспринципности в данном случае, конечно, вовсе не декадентская проповедь аморализма. Просто люди, начинающие осваивать психологию, поняли её примитивно. Они уже научились использовать основные категории психотерапии, но ещё не поняли, что психотерапия – лишь инструмент. Они пока используют этот инструмент очень незрелым, инфантильным способом – хотя уже далеко не дети. Это и есть пошлость.
*
ПОШЛОСТЬ НАТУРАЛИЗМА
Плохо образованные люди должны ругать Черный квадрат. Хорошо образованные люди должны ругать Тернера. Правда, и среди плохо образованных людей не все ругаются - умный человек умеет делать поправку на недостаточность своего образования. Тем более, хорошо образованные люди в большинстве не ругают Тернера. Редкий случай намеренно тщательного переписывания картины - как у Ван Гога "Пиета Делакруа". Воочию видна эволюция.
Люди, пытающиеся воочию представить себе, "как это было на самом деле" - оживший Лазарь, Иисус с язвами - сами еще не вполне живы. "На самом деле" в жизни людей - в отличие от жизни обезьян - это не то, что можно увидеть. Сама потребность в яркой, сочной, детализированной картинке, в идеале - трехмерной, чтобы можно было ходить внутри и разглядывать детали - это проявление омертвелости души, порнография духа. Как если бы мужчина искал женщину, которая похожа на модель Плейбоя всегда, 24 часа в сутки. Такой мужчина, конечно, не удовлетворился бы, даже если бы ему выдали под расписку одну из моделей Плейбоя. Ведь она - живая, а он - мертвый, у него мозг из целлюлозы и проволочек.
Натурализм всегда несет в себе пошлость. (Конечно, Гверчино - отнюдь не натурализм, он лишь кажется натурализмом, и Тернер не высмеивает Гверчино, а выявляет в нем суть - игру свет). Пошлость в самом точном смысле слова - дурной эротизм, попытка использовать сексуальное как Наполеон использовал старую гвардию. Одержать победу над сложностью жизни, упростив жизнь до механической простоты физиологии сексуального акта. Ликвидировать неожиданное в жизни, заменив ее механической повторяемостью, свойственной сексуальному акту, когда легко прогнозировать все стадии процесса. Это, конечно, разновидность идолопоклонства - непредсказуемый, невидимый, живой Бог заменяется фантазией противоположного рода, фантазией, не допускающей никаких неожиданностей, импровизаций, блокирующей саму возможность нового, странного, неожиданного.
