|
Оглавление книги
Ио. 12, 47 И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел
не судить мир, но спасти мир.
№136 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.
Вот где "евангельское противоречие". Особенно противоречие с синоптиками, с впечатляющими "скрежет зубовный", "идите, проклятые, в геенну огненную"
и т.п. Добрый христианин - точнее, шотландский кальвинист - Джеймс Баркли умудрился и эту фразу обернуть так, что кто отвергает Иисуса, тот пойдёт в
ад. Ну как же: Иисус - Спаситель? Не веришь в это? Значит, погиб. Ах, Иисус говорил именно о том, что не осудит не поверившего, что веровать в Отца достаточно?
Ну так Он же тем самым поставил людей перед выбором. Или, ещё хитрее: Иисус не осудит, человек сам себя осудит. Ну да, так и с точки зрения Иуды, Каиафы,
Пилата Иисус сам себя осудил на смерть неразумным поведением...
Судья и спаситель - профессии не пересекающиеся. Судья вносит в жизнь смерть. Конечно, сам судья не убивает, а может, он и смертную казнь не использует.
Но считать тюрьму прогрессом в сравнении со смертной казнью могут лишь людоеды, каковыми мы все и являемся. Тюрьмы - это сублимированная смертная казнь.
Жизнь без свободы - как мясо без воды. Встаёт, в конце концов, вопрос: что такое жизнь? "Объективно" её не существует. С точки зрения науки, датчиков,
классификаций жизнь - крайне условное выделение ряда состояний, не имеющее большого значения или основания.
Человек не свойственно задумываться над тем, жив он или мёртв. Различие кажется самоочевидным, пока не приходит пора редких и крайних случаев, как физических
(кома), так и душевных (состояние "смертного греха", когда можно говорить, что "совесть" "умерла" - но всё в кавычках, в кавычках, потому что не докажешь).
Суд состоит в том, что человеку говорят: "Ты мёртв" (так, между прочим, и звучал смертный приговор в древнем Риме). Этим и оправдывают смертную казнь:
она-де лишь приводит второстепенное (состояние тела) в соответствие с главным (духовным состоянием).
Судья может показаться спасителем, если он освобождает обвиняемого, оправдывает его. В этом соблазн метафоры "оправдания", "освобождения", которая есть
уже в Евангелии. Проблема же в избирательности. Чувство солидарности человечества протестует против самой идеи избирательного спасения как чего-то, оскорбляющего
Бога. Ну и нам, конечно, людишкам - невыгодно. Ещё больше сопротивляется знание Бога идее, что Податель жизни может лишать жизни. Делать бывшее
небывшим, как говорит богословие. Бог делает небывшее существующим - это да. Не наоборот.
Спаситель не тот, кто выносит оправдательный приговор. Спаситель тот, кто похищает меня из здания суда и освобождает не от приговора, а от суда вообще.
Спаситель не тот, кто избавляет меня от смерти, а тот, кто помогает мне жить. Жизнь - во всяком случае, человеческая - такая странная штука, что она
нуждается в помощи. Отсюда самый страшный грех - уныние. Оно же и самая страшная болезнь. "Усталость от жизни". Неопределимая, туманная, но крайне острая
усталость или, ещё хуже, безразличие. Нет различия между жизнью и смертью, - уныние говорит ровно то же, что говорит наука. Ну, какие-то там слабые электрические
импульсы... Ну, какие-то состояния вещества... Специфические формы коллоидных растворов... Ну и что? Своеобразной формой такого уныния является вера
в "бессмертие души". Что-такое остаётся... сухой остаток... Ну да, и молекулы тела бессмертны, и что с того? Впрочем, надо отдать должное вере в бессмертие
души: обычно она рисует это самое "загробное существование" серым и тоскливым, безжизненным, бескровным. "Бессмертие души" есть одновременно "безжизненность
души". Унылый отказ от воскресения - а зачем оно, если "душа бессмертна"?
Спасение делает то же, что делает творение - оно преображает смерть в жизнь. Тогда и становится ясно, что такое жизнь - некоторый вектор, направление,
благодаря которому мёртвое становится живым. Спасение не в том, чтобы поддерживать жизнь, а в том, чтобы дать живому существу поддерживать окружающий
мир. То, что поддерживают - это существование, а существует и мертвое. Живёт то, что поддерживает других. Судья может выпустить заключённого, но если
заключённый через неделю умрёт с голоду, разве он - спасён? Вот здесь и пролегает разница между многовековым чаянием спасения (которое очень ярко отразилось
в синоптических евангелиях) и очень новой, необычной жаждой жизни - которое больше в Евангелии Иоанна. Вот почему Иисус связывает спасение с Отцом: Отец
даёт человеку жизнь как состояние, в котором человек не только не нуждается в прямой, принудительной помощи Божией, но может помогать другим, так же
мягко, косвенно, непринудительно как это делает Бог.
Спасению противоположна не смерть, спасению противоположен грех. Грех есть попытка победить смерть, поддержать жизнь - обкрадывая других. У меня кончилось
вдохновение, кончилась любовь - сменю-ка я пластинку. Начну по новой. Если, конечно, найдётся, с кем начать. Похоже на древнее земледелие: спалил лес,
посадил пшеницу, истощил почву - переселяемся в другой лес, сжигаем его. Ложь, насилие, измена, месть, предательство, - всё оправдывает себя как средство
поддержания жизни. Лишь бы не искать Бога, либо не искать настоящей, вечой жизни.
Всякая смерть логична, только смерть Бога есть противоречие по определению. Масло немасляное. Бездвижное движение. Такое ведь возможно, если по Эйнштейну,
да и в жизни. Взрослый человек, который идёт медленно, потому что ведёт за руку младенца... Мотоциклист, который ездит по вагону поезда взад и вперёд,
а не по дороге... Так и Господь - в гробу Он сравнялся с нами, чтобы взять нас за руку, чтобы оказаться совсем ближним, совсем соседом. Из привычного
Бога на горе Он становится Богом в гробу. Из Бога внешнего - Богом внутри. Из Бога, Которого можно превратить в идола, пусть и бесплотного, перед которым
можно преклоняться - в Бога, над Которым можно лишь склониться и плакать.
Справедливо ли спасение? Да, только не так, как суд. Суд справедлив, потому что перераспределяет правду от лжеца к оболганному, от ударившего к избитому,
от убийцы к убитому. Перераспределяет, но не творит. Восстанавливает, но не излечивает и не воскрешает. Правда суда есть правда мести, правда избирательности,
правда смертная. Правда спасения есть правда творческая, правда не перераспределения, а создания, воскрешающая убитого человека и воскрешающего человека
в убившем. Правда суда есть правда реальности, правда спасения есть правда веры, чудо правды и правда чуда.
Проповедь 1447
|
