Мф. 5,34. А
Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий;
№50 по согласованию. Cтихи предыдущий - последующий.
См. клятва.
Мф. 5,34: «Не клянись»… Это не означает: «Не обещай». Просто надо остановиться
и не давать обещаний, пока не выполнишь данные ранее - хватит как раз на пару
жизней. «Вспомнить все обещания. Их было много дано в течение жизни и не исполнено,
позабыто. Если б удалось разбудить их снова, все опять наполнилось бы жизнью»
(Канетти Э. Человек нашего столетия. М.: Прогресс, 1990. С. 333).
Климент Александрийский писал, что христианин не клянется, потому что вся его
жизнь "является одной нерушимой и верной клятвой. Своим образом жизни
и поведением он демонстрирует нерушимость своих утверждений, силою своего постоянства,
делами и словом" (Строматы,
VII, 50). Вообще говоря, замечательна мысль о том, что некоторые вещи запрещено
делать лишь потому, что их нельзя "делать", их надо сделать раз и навсегда.
Вера в то, что крещение неповторимо, есть исполнение этой мысли (как и теория
Климента, что, сойдясь для рождения ребенка, христианские супруги более сходиться
не должны). Те христиане, которые крестят человека заново, потому что предыдущее
крещение считают "недействительным", "совершенным не по правилам",
тоже веруют в однократность крещения. Только от этой веры веет бесчеловечностью,
как и от католической манеры называть развод - признанием предыдущего брака вовсе
не браком, а так... нулем без палочки ("аннулировать", "обнулять"
брак). Лучше уж вернуться к дохристианскому и честно омываться (креститься) хоть
по пять раз на дню, честно менять жен и мужей как перчатки... Правда, тут сразу
становится несколько не по себе: если лицемерие есть нечестная честность, когда
клятву не соблюдают, объявляя ее небывшей, то разврат есть честная бесчестность
- но это же ничем не лучше, это же то же самое. Если лицемерие это правое, это
консерватизм, а разврат это левое, либерализм, то лучше утопить и правое, и левое,
и жить на кончике иглы, не отклоняясь. Но столпничество есть, а игольничество
невозможно. Более того: стоит возомнить о себе, что ты своим поведением демонстрируешь
что-то там христианское, как уже ты падаешь ниже уровня каннибала. Остается одно,
присутствующее в любой религиозной жизни: балансировать, самое главное не повторяя,
чтобы не дать себе послабки, но укреплять себя, без конца повторяя ничтожные,
незначительные, фиктивные подобия этого главного - обряды, добрые дела, молитвы
- повторяя их и повторяя себе, что это все ничтожно и незначительно, и драгоценно
именно потому, что ничтожно. А как только мы поверим в то, что наши клятвы, обряды
и поступки имеют хоть какое-нибудь значение, так сразу они потеряют и то значение,
которое имеют.
*
Предание гласит, что однажды Рабба бар Бар Ханна сумел попасть на Синай (что в Средние Века было непросто). Тут он услышал Бога, говорящего: «Горе Мне!
Я поклялся, что дети Мои будут в изгнании, и разве может кто-нибудь освободить Меня от этой клятвы?!»
Когда Рабба рассказал об этом другим раввинам, они закричали нас него: «Идиот! Ты должен был крикнуть: «Освобождаю Тебя от Твоей клятвы!» (Шварц, 2004,
39).
Поверхностная мораль проста: не всякий формально риторический вопрос является подлинно риторическим. Иногда нужно отвечать, хотя отвечать, вроде бы,
невозможно и чревато опасностью.
Чуть глубже: освобождение от клятвы есть освобождение от греха. Собственно, обряд отпущения греха и есть обряд освобождения от клятвы, которая в данном
случае превращается в проклятие. Человек согрешил и тем самым попал под собственную клятву. Потому что для человека, в отличие от животного, жизнь по
определению есть исполнение некоего обета, клятвы, обещания. «Я буду человеком, а если согрешу и сделаю нечто бесчеловечное, то…». То десять раз поклонюсь,
или поеду в Иерусалим, или уеду из Иерусалима, или обреюсь наголо.
«Прощаю и разрешаю тебя от всех грехов» есть формула именно освобождния от клятвы совершить нечто во искупление греха (от греха-то освободить нельзя,
он, как и всякое зло, не существует). Человек может принести клятву, но другой человек может освободить от клятвы. Всякий ли? Это уже не так важно. Конечно,
нет – освобождающий должен быть сильнее освобождаемого. Он должен стоять выше, ближе к Богу. В пределе-то только Бог может простить невыполненную клятву.
Иисус призывал вообще не приносить клятв, обосновывая это тем, что человек, мягко говоря, не Бог. Что ни пообещает человек, всё не вполне в его власти.
Чем больше обещает, тем больше вероятность, что не выполнит. Клянётся Богом – не выполнит точно.
Уподобление Бога человеку означает, что Бог может приносить клятвы. Собственно, всё происходящее можно рассматривать как исполнение клятвы Божией. Безгрешность
Бога означает, что Он не может сотворить ничего, за что Ему придётся раскаиваться. Тем не менее, Библия упоминает, что Бог раскаивается в Своей суровости
по отношению к допотопному человечеству. То, что со времён Ноя Бог активно подготавливает спасение человечества от греха, можно тогда рассматривать как
исполнение Богом некоей клятвы: если не утоплю, то… То вытяну на берег, то есть, к Себе.
Что же до изгнания, то был ведь и второй вариант, более простой. Раввин мог и должен был сказать Богу: «Не переживай! Выполняй Свою клятву!! Ты дал
нам Святую Землю, Ты взял у нас Святую Землю, но Ты остаёшься Собой, и это важнее всего!!!» В конце концов, что важнее – какая земля дана тебе или какой
земле дан ты?
Идея клятвы пагубна не тем, что в ней присутствует идея иерархии, некоей карающей или милующей инстанции. Идея клятвы пагубна тем, что лишает бытие
уникальности. Один поступок оказывается возможно заменить другим. Не накормил голодного – и за это вечно мучаюсь. Но вечные мучения одного не равны сытости
другого. Не был в храме – бью десять поклонов. Но быть в храме и отбить дома десять поклонов, - разные действия, их нельзя уравнять.
Человек это чувствует и пытается возместить уникальность, качество – размером. «Кому что должен, воздам вчетверо». Опоздаю на встречу – пусть Бог спалит
мою квартиру. Вот нечего больше Богу делать! Вовремя прийти на встречу не больше и не меньше обладания квартирой, это просто совсем другое и обмену не
подлежит. Этой уникальности каждого события не чувствует вера в ад, уверенная в том, что существует некая тарифная сетка, по которой предательство равно
тому-то, а ложь тому-то.
|
