Мф 24 43 Но
это вы знаете, что, если бы ведал хозяин дома, в какую стражу придет вор, то бодрствовал
бы и не дал бы подкопать дома своего.
Лк. 12, 39 Вы знаете, что если бы ведал хозяин дома, в который
час придет вор, то бодрствовал бы и не допустил бы подкопать дом свой.
Фома 25. Поэтому я говорю: Если хозяин дома знает, что приходит вор, он будет бодрствовать
до тех пор, пока он не придет, и он не позволит ему проникнуть в его дом царствия его, чтобы унести его вещи. Вы же бодрствуйте перед миром,
препояшьте ваши чресла с большой силой, чтобы разбойники не нашли пути пройти
к вам. Ибо нужное, что вы ожидаете, будет найдено.
Фома 107. Иисус сказал: Блажен человек, который знает, [в какую пору] приходят разбойники,
так что он встанет, соберет... и препояшет свои чресла, прежде чем они придут.
№138 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.
Иисус сравнивает себя с вором -
по неожиданности появления, не по отсутствию права на наше имущество. В Лк. это
сравнение поставлено после призыва раздавать имение. Христос, конечно, не вор.
Но вор, конечно, - Христос, во всяком случае, для христианина. О чем замечательно
написал Гюго в "Отверженных", изобразив епископа, который пришедшему
к нему вору дарит и то, что вор найти не сумел, и спасает от полиции. Бдительность
не в том, чтобы заметить Христа в славе, а в том, чтобы заметить Христа в незваном
госте. Там, где обычный человек чувствует себя изнасилованным - а после кражи
это обычное и нормальное чувство - верующий чувствует, может быть, то же самое,
но знает, что чувство чувством, а все же слава Богу, что у нас украли, а не мы
украли, что у нас было, чем поделиться, да еще против своей воли, без своей воли,
абсолютно смиренно, без малейшего повода собой гордиться.
ЧЕРНЫЙ ХОД
Часто поражаются тому, как можно святого сравнить с мошенником
(в притче о "благоразумном" управителе), но вот эта
притча - Бог как грабитель, который вламываеся в дом - куда поразительнее.
Извините, "господ" для верующих нету. Есть Господин
или, если угодно традиционнее, Господь. Все принадлежит ему.
Иисус не ввязывается в эти тонкости, Он обращается к тому, как
человек воспринимает ситуацию, а не к тому, как оно есть на самом
деле. Человек проходит - как хозяин, вот и разговор с ним как
с хозяином. Христос не только "стоит и стучит", Он еще
и вламывается, чтобы похитить самое ценное, что есть в доме --
то есть, хозяина дома, человека. Кража со взломом - вот что такое
"обращение", "благодать" и т.п. Бог взламывает
человека. Как ни загораживается человек имуществом, интеллектом,
чувствами, а остается внутри нас какой-то черный ход, по которому
в любой момент - опаньки, и из неверующего вышел верующий. Как
создатель компьютерной программы иногда оставляет в ней "черный
ход", несколько строчек кода, благодаря которым в любой момент
может войти в нее и после того, как программа уже закодирована
новыми пользователями - так и Бог в любой момент может вломиться
в человека, даже если тот обвешался всевозможными щитами и защитами.
Единственное, что может утешить особо нервных, это то, что человек
отвечает Богу тем же. К Богу тоже ведет "черный ход".
Только это не какие-то окультные благоглупости - они-то как раз
и не парадный ход, и не черный, а просто околесица и садово-парковый
лабиринт, к дому отношения не имеющий. Можно к Богу идти через
обряды, иконы, интеллектуальные изыскания. А можно вломиться напрямую.
Это и называется мистикой.
На самом деле, в этом "черном ходе" человек и Бог обычно
сталкиваются где-то посередине. Поэтому рационально рассудить,
что "сперва" - наш интерес к Богу или интерес Бога к
нам - совершенно невозможно. Кажется, что первый человек - но
это потому, что Бог, в отличие от человека, ничем не защищен от
посягательств, беззащитен, раскрыт. Однако, если человек действительно
полагает, что он - первый, то выходит обычный ханжа и фарисей,
и черный ход обращается в черную непроходимость.
В Мф. 24, 43 Иисус сравнивает себя с вором, который роет подземный
ход, чтобы похитить деньги из кладовой. Конечно, точнее другое
сравнение - Бога с хозяином, Который не даст злу украсть верующих
в Него людей (Ио. 10, 29). Но в данном случае Иисус подыскивает
аналог не для Бога, да и не для человека, а для очень конкретного
эмоционального состояния, которое польские харцеры выражали в
лозунге: "Чувай!" (не отсюда ли "чувак"),
а Козьма Прутков - "Бди!" Хотя, если вспомнить еще и
притчу о вороватом (или, как деликатно принято называть его, "неправедном")
управителе, то слишком часто всплывают в речах Спасителя образы
воровства. Как будто Он действительно ощущает себя вором. Впрочем,
действительно: в Иисусе осуществились такие языческие интуиции,
как вера в "солнечное божества", вера в "воскресающее
божество", - да и вера в божество хитрое, крадущее (Гермес,
Локи). Потому что слишком часто в перевернутом мире грехопадения
надо украсть, чтобы спасти. К примеру, из Янтарной комнаты уцелели
лишь те предметы, которые немецкие солдаты украли, прежде чем
весь этот раритет отправили в Германию фюреру. Из людей спасутся
лишь те, кого Бог сумеет украсть, прежде чем они будут отправлены
своему фюреру - не в Германию, а намного дальше. Разумеется, это
делает воровство обычное не меньшим, а большим грехом - ведь вор,
таким образом, не просто насилует человека, он еще и с Богом конкурирует.
"Если бы ведал хозяин дом, в какую стражу придет вор, то бодрствовал
бы и не дал бы подкопать дома своего".
Догадаться, в какое время придет вор - нетрудно: ночью. Ночь
- любопытное время. "Спящие спят ночью, и упивающиеся упиваются
ночью" (1 Фес 5.7). Ночь, как лошадь, делает подлеца подлее, а
благородного - благороднее. Видения чаще происходят ночью. В посланиях
апостольских уже пословицею выговаривается, что "день Господень
так придет, как тать ночью" (2 Пет 3.10; 1 Фес 5.7). Молитва ночью
углубленнее от обычной. Целиком ночной молитве посвящен 133 псалом.
Монахи полагали ночную молитву обязательной каждоднево - отсюда
остались в наших утренних молитвах слова "полунощную песнь приношу"
- эту молитву читали, просыпаясь среди ночи. Мирянам обычай Церкви
предлагает в два важнейших праздника - Рождество и Пасху - ночное
богослужение.
Обычно богослужение ночью объясняют тем, что Церковь снисходит
к нетерпению членов Своих, которым хочется поскорее встретить
Воскресение или Рождество. Но, во-первых, может в древности и
были такие благочестивцы рьяные, но мы вполне потерпели и бы и
поспали бы, а во-вторых, ночные молитвы должны быть не исключительными
- ради больших праздников - а постоянными в нашей практике.
Другое объяснение, распространенное среди монахов и культурологов,
связывает ночь с господством сил зла. Господь с горечью теребит
заснувших апостолов, Господь предупреждает: "все вы соблазнитесь
обо Мне в эту ночь" (Мф 26 31). Ночь - время соблазнов, время
- по статистике - самых тяжелых и скверных преступлений. Молящийся
ночью, следовательно, как бы выходит на передовую сражаться с
бесами. Но это ведь еще не объяснение. А почему, собственно, ночь
- время бесов и гадостей? Падшие ангелы - существа не от мира
сего, не какие-нибудь вампиры, и не должны быть в зависимости
от смены света и тьмы. Действительно, если вдуматься, днем зло
не слабее, чем ночью, и грешим мы в основном все-таки днем - только
днем у нас хватает сил не только на грех, но и на самообман, на
успокоение собственной совести - а ночью сил хватает на что-то
одно.
В этом, наверное, разгадка. Ночь - время зла не потому, что бесы
особенно сильны ночью, а потому, что люди ночью особенно слабы.
Мы устаем, мы спим или хотя бы клюем носом. Так человек совершенно
физиологическим путем получает то, что лишь с огромным трудом
дается путем духовным: освобождение от мирских попечений. Бодрствуя
всю ночь или хотя бы просыпаясь среди ночи, мы оказываем вырванными
из потока суеты; наши способности суетиться - мыслить, чувствовать
суетно - спят, открыты лишь глаза. Мы ощущаем в себе некую пустоту
и беспомощность. Ночь - не наше время, она ничейная.
Но хозяин всегда находится. Либо приходит зло на эту ничейную
территорию и захватывает ее, либо приходит Бог. Именно в расчете
на человеческую слабость и растерянность именно ночью устраивались
не так давно обыски и допроса: чтобы легче было проникнуть внутрь
наших домов и наших мозгов. Именно в расчете на те же слабость
и растерянность встречаются ночью Рождество и Воскресение: чтобы
Богу легче было - как вору ночью - проникнуть в дом нашей души.
Это не значит, что, бодрствуя, мы всегда настроены против Бога.
Нет, мы часто очень даже желаем Его, - а Он почему-то медлит.
Мы прикладываем все усилия, чтобы верить в Него - а Он не откликается.
И вдруг, ночью, приходит откровение. Ведь со времен Авраама откровение
Бога о Себе происходит именно ночью!
Мы слишком много сил прикладываем днем, чтобы встретить Бога.
Мы превращаем религию в суету. Мы хотим верить, а средство выбираем
самое неподходящее - заботу о Боге. В результате усилий наших
чувств может родиться вера в человека-спасителя, ложная, разумеется.
В результате усилий нашего разума может родиться вера в Бога Творца
- истинная, разумеется. Но именно ночью, когда и чувства и ум
наши спят, вера не творится и не открывается нами, а открывается
нам: вера в Богочеловека, вера одновременно и безрассудная, и
невероятная чувствам, вера, вершина которой - Воскресение, но
ничуть не менее невероятно Рождество - начало Пасхи. Эта вера
- не наша собственность, не наше достижение, и Господь приходит
как разбойник - только не чтобы взять, а чтобы дать сокровище
веры.
Почему бы не придти днем? И что это за вера, которая ждет, пока
уснут наши чувства и ум, которая предпочитает полусонных раззяв?
Ответ прост: наши сознательные усилия часто являются главной причиной
наших неудач в задуманном деле.
Вспомним: ведь ночь ассоциируется не только со всякими религиозными
явлениями. Ночь - время любви, любви в самом полном смысле. Но
подросток, рассуждающий о любви сугубо логически или только переполненный
любовными чувствами, испытывает страх, неприятие, даже отвращение
от мысли о том, что любовь - не только то, что происходит днем,
не только прогулки, поцелуи, цветы, но и то, что происходит ночью...
Ведь это может быть противно, если сосредоточенно размышлять об
этом: и, действительно, такие корифеи как Мопассан и Толстой оставили
замечательные тексты, где отвращение к ночной стороне любви выражено
с замечательной силой и искренностью.
Ночь - время любви, той любви, которая выше наших чувств и нашего
разума, которая, на взгляд не любящего или любящего только сердцем
и умом, противна и делает нас подобными животным. Чтобы войти
в тайну этой любви, нужно, чтобы многие части нашего существа
- особенно нашей психики - заснули и отключились; слишком часто
импотенция начинается с того, что человек позволяет своему рассудку
или чувствам господствовать в любви. А от нас ночь любви требует
совсем другого - не чувств или рассудка, а всего нашего существа.
Усталость упраздняет наши представления о любви как платоническом
восхищении и/или (одновременно!) зверином скотстве - и тогда,
ночью, приходит к нам подлинная любовь, соединяя несоединимые
днем души и тела в единую плоть.
Подобна этому ночная усталость упраздняет и наши дневные - логичные,
ясные - представления о том, что есть человек и что есть Бог.
И тогда, ночью, как приходит к нам таинство любви, приходит нам
и таинство веры в Богочеловека, соединяя несоединимое для дневного
нашего разума. И мы достигаем вершины Божией любви к нам - та
вершины, которую рождественский гимн называет "свет разума". Это,
разумеется, не наш разум и не наш свет, и для нас часто этот свет
разума приходит в молчании ума и в ночной тьме. Приходит вера
- дар, вера в невозможное, в соединение человека и Бога. Ночью
мы настолько устаем, что теряем способность сопротивляться Богу,
и Он преодолевает наше недоверие: "Как возможно Невидимому стать
видимым, Творцу - полюбить меня до такой степени, чтобы стать
такой же тварью, как я?". Он приходит как разбойник, и дом нашей
души наполняется Его присутствием, и мы понимаем, что - да, так
и должно быть, происходит невероятное для самого яркого света
мира сего. Христос рождается и воскресает - и ночным таинством
веры и любви преодолеваемся мы как тварь и Бог соединяется с нами,
становится Сыном Человеческим и делает нас Сынами Божиими.
Проповедь на рождественскую всенощную нач. 1990-х
гг., кажется.
Образы в притче Иисуса об ожидании противоречат друг другу. Можно сделать вывод, что виноват редактор, который механически соединил сказанное Иисусом в разное время по сугубо внешнему признаку – во всех случаях речь идёт об ожидании. Вот о редакторе мы что-то знаем, неважный редактор. Об Иисусе ничего не знаем. При этом учёный исходит из того, что хороший текст – непротиворечивый текст. Это означает, что учёный плохо знаком с ораторским искусством, с поэтикой речи. Он хорошо знаком с поэтикой академического языка, с правилами построения студенческих работ, вот с такими, мягко говоря, неполными представлениями и к Евангелию подходит. Причём, если такой горе-филолог начнёт «исследовать» Мандельштама, ему даже диплома не выдадут, а уж в профессора ни за что не допустят, а с Иисусом – пожалуйста, тут контроль профессионалов ослаблен, потому что вмешивается авторитет религиозных администраторов. Иногда это вмешательство «от противного», но результат тот же.
Перескакивание с одного образа на другой абсолютно оправдано и разумно, если цель говорящего – не описание ожидаемого, а призыв к ожидающим. Да ждите кого хотите, фантазируйте себе хоть Бога, хоть вора, хоть майя лысого, хоть хозяина, хоть слугу, - только ждите! Так ждите, чтобы искры во все стороны! Чтобы кто ни попадёт к вам, имел с вашего ожидания немедленную практическую пользу!! Вам для ожидания нужен стимул, нужно кем-то себя воображать? Воображайте кем угодно – всё правда! Считай себя Богом, считай себя рабом, если не можешь вырваться из садомазохистской плоскости, только другому пусть от этого будет лучше!
«Пусть будет лучше другому» - вовсе не самоцель, это лишь лакмусовая бумажка. К счастью, другому далеко не всегда плохо, и не так уж часто в нас нуждаются. Дай Бог, настанет время уже и на земле, когда наша помощь будет никому не нужна. Вот зачистим всех экстремистов, националистов и взяточников… И что тогда? Тогда окажется, что у филантропии есть одно слабое место – она паразитирует на чужом несчастье и на чужой силе, заполняя внутреннюю пустоту филантропа. Конечно, не всякого – Гааз свидетель! Но – бывает. Человек словно таскает воду из колодца к страждущему, добро от Бога к нуждающемуся. Подъехали к Богу словно к бензоколонке, подзаправились – и к больным. Вроде бы и при деле, а по сути – паразиты. Не симбионты, а именно паразиты. Избыточное звено, а должны быть – недостающим.
Проверяется это старостью. Пока были силы – был приличный человек, а нет сил – и налицо довольно мерзкий и эгоистический старикашка. Или старушка. Помочь никому не может, а сам по себе он никогда и не существовал. И к Богу ему теперь незачем обращаться – он ведь для других старался, а сам-то, для себя особой необходимости в Боге не видел. Э, да такие и архиереи есть! Такие состарившиеся эгоисты могут быть счастливы, могут быть несчастны, это уж как повезёт, но окружающим это безразлично.
Вот от такого эгоизма и пытается излечить Господь. Да, благотворите, служите, прислуживайте, бодрствуйте, но – знайте, что всё это не главное, а главное впереди. Человек живёт не для того, чтобы есть, но человек и не для того, чтобы кормить. Человек живёт для встречи с Другим. Уж в каком виде этот Другой явится – в виде трёх подвыпивших соседей, в виде блистания небесного, в виде грабителя, - не суть, суть в ожидании. Душе хочется стабильности, а Богу хочется движения. Вот пусть у тебя стабильно будет нестабильность. Только привыкнешь к одному – ищи другое. Только обустроился – пора углубляться. Или подыматься, неважно, потому что верх с низом постоянно меняются – в отличие от человека, к сожалению для человека.
Жизнь часто сравнивали с песочными часами. Песок сыпется, верхняя чашка пустеет… Так вот нет! Песок-то сыпется, но колба может и не пустеть, а наполняться. Не пустота, а простор. Не вакуум, а Дух. Чем меньше своих сил, тем больше места надежде на Бога и просто Богу. Вот это и есть смысл ожидания. Мы ведь не молодеем, здоровее от ожидания не будем, но само ожидание может и должно быть освобождением от эгоизма, замешанного на силе и самоуверенности. Все, дай Бог, будем старыми, и никому помочь не сможем, и нас уже дети будут возить на каталках, как мы их когда-то катали. Но каталки одинаковы, а вот катающиеся нет. И бывает такой старик, к которому сами врачи подходят, постоят и идут дальше – потому что он умирающий, а жизни в нём больше, чем в них. А бывает старик, которому обходят за версту, хотя он о Боге говорит, потому что, хотя яд в нём высох, а запашок-то остался и даже усилился.
Из проповеди 2012 г.
Есть в Евангелии Фомы такое изречение:
"Да был бы среди вас знающий человек! Когда плод созрел, он пришел поспешно,
- его серп в руке его, - (и) он убрал его. Тот, кто имеет уши слышать, да слышит!"
В переводе Трофимовой оно под №26, в западных переводах №21, объединено с более привычной притчей о том, что слуги должны бодрствовать, чтобы воры не залезли. Впрочем, про серп и в "обычном" Евангелии есть ("обычное Евангелие" - это вроде "ежедневного конца света"), только эта притча не из самых популярных, в идиомы не пошло.
У Марка (4, 29) эта притча - в числе метафор Царства Божия: оно и горчичное зерно - было почти невидимым, стало огромным, оно и тайное, становящееся явным, оно и свеча, которую ставят не под горшок, а на высокий подсвечник, и зерно обычное, которое должно прорасти...
Но есть две синкопы, два сбоя в этом ряду - одно про то, что кому будет дано, тому прибавится, а у кому не дано - у того отнимется (в других евангелиях это совершенно в другом контексте) и вот это - про серп. Сбой, потому что начало - да, как в притче о горчичном зерне или о сеятеле, что-то бросают в землю и оно растет. Но в тех притчах выращенное замечательно тем, что оно выросло, и никто не призывает рубить горчичное дерево или выдергивать колос веры, выросший на хорошо вспаханной душевной почве, а тут - серп.
Составитель мини-хрестоматии из притч тут проявил механичность мышления, подобрал образы по принципу "о каком материале идет речь". Зерно, семена, деревья. А в притче о серпе ключевое слово не существительные, а наречие - "немедленно". Это притча о бдении, о напряженном внимании, и составитель Евангелия Фомы проявил тут лучшее понимание смысла, поставив ее сразу после притчи о грабителях. Чтобы "немедленно" убрать урожай, не дав ему перестояться, надо бдительно следить за состоянием посевов.
Если акцент на существительном - жатва, воровство - то смысл получается весьма кривой. Ну что - Бог разве грабитель? Он хозяин! Таков первоначальный - и только первоначальный - смысл образа у древнего пророка: Бог судит мир как крестьянин косит урожай. Серп и колосья, топор и дерево.
Эта незнаменитая притча решительно отличается от двух других притч, где использована метафора жатвы: знаменитое "жатвы много, а делателей мало" (Мф. 9, 37) и менее знаменитая о терпении к сорнякам: пусть растут до жатвы (Мф. 13, 30). Что ж, такова судьба тех символов, которые взяты из самого привычного обихода.
Так что не стоит спешить зачислять Евангелие Фомы в "гностические". Или, точнее, не стоит делать христианство религией невежд, незнаек. Да, Марк тут не использует термина "знающий человек". Но смысл от этого не меняется: не будь эгоистом, не живи в мире своих фантазий, мечтаний, схемок. Вглядывайся в реальность. Царство Божие - внутри, но Царство Божие внутри нас как воздух внутри нас. Если закрыть рот и нос и не дышать, то начнем задыхаться. Если не вглядываться в мир внешний, то и внутренний мир скукожится и исчезнет. Вглядывайтесь, изучайте, познавайте, исследуйте и не бойтесь от знания потерять веру. Бог не от знания и не от незнания, а от благодати и открытости для благодати. |