Мф 26 11ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете;
Мк. 14, 7 Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете.
Ио. 12, 8 Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда.
№128 по согласованию. Фраза предыдущая - следующая. См. христианство и социальный вопрос.
Слова "нищих всегда имеете" хочется истолковать как: "Ах мы, бедненькие, несчастненькие, не избыть нам нищеты своей...". Между тем, сказано без малейшей жалости к тем, кто всегда "имеет нищих". Господь знает - и, кажется, только Он один это и знает - что нищих может не быть. "Нищих всегда имеете" - это печально-трезвая констатация факта: "Съели фрукт, съели...". Шелкопряд выпускает из себя шёлк, человечество - нищету. Прямое следствие грехопадения, если не его цель. Матфей опять обрезывает Марка - и опять многозначительная редактура, ведь у Марка есть совершенно коммунистическая, социалистическая, марксистская проповедь Христа: "Когда пожелаете, можете благотворить нищим". Марксизм тут - в ехидстве. Ведь не желают! Не считать же благотворительностью подачки, о которых удачно сказала Керсновская (применительно к советской номенклатуре): "Жить не позволят, но и умереть не дадут". Бессовестным людям нужны нищие, больные, калеки, заключённые - это громоотвод, они надеются, что гнев Божий уйдёт в землю по этому громоотводу, коли они будут заботиться о несчастненьких. Только Бог не зевес, Он плевать хотел на омерзительную "благотворительность", которая есть прямой результат греха: сперва плодим нищету, сперва сажаем, сперва калечим, а потом обихаживаем - но так, чтобы нищие остались нищими, зэки - зэками, больные - больными. Чужие нищета, несвобода, болезнь - три кита, на которых стоит счастье "нормальных людей". Иисус демонстративно призывает забыть про несчастненьких и обратиться к Нему, чтобы потом - оплакивая распятие и радуясь воскресению - радикально изменить отношение к нищете и болезни, к чужому несчастью. Пока этого радикализма любви - любви, а не "по-пе-че-ни-я" - в мире так мало, что и говорить, в сущности, не о чем. Хотя нетрудно видеть, что радикализма этого больше там, где меньше ханжества, где больше свободы, где меньше лицемерного холопства, сюсюкающего с сиротками, которых исправно поставляют правящие сюсюкантами генералы и президенты.
*
Эту фразу легко понять как оправдание гламура. Давайте побольше умащивать Христа! Церкви покрупнее, золото посамоварнее, миро попахучее!
Не выходит. Контекст слишком важен. Иисус говорит это перед Распятием. Гламур украшает себя, отказываясь страдать. Гламур отказывается и видеть чужое страдание. Поскольку нищие, действительно, всегда рядом, гламур не может нищих игнорировать, он их инкорпорирует. Нищие в гламурном православии – тихие, нежно стремящиеся к вере, хотя не всегда, по слабости, достигающие её. Берутся они, видимо, с небес. Нищих приносят ангелы – ведь не может гламурное православие сказать самому себе, что нищие – результат, помимо прочего, и траты денег налогоплательщиков не на социальные программы, а на храмы. Что нищие многие – пенсионеры, от пенсий которых хапнули две трети и отдали побольше на войну, а поменьше на военную религию.
Гламур сказать ничего не может, ему остаётся лишь умиляться бабулькам, которые якобы вынесли тяжесть гонений (что неверно, далеко не все бабульки выдерживали гонения, и многие бабульки предавали и разрушали Церковь, не отставая в этом от духовенства). Особенно хорошо умиляться нищим бабулькам. Дай бабке бабок, она сразу начнёт «выступать»… Пусть уж остаётся двумерной фигуркой, которой легко манипулировать. Правда, и сам гламур превращается в нечто не только глазурное, но и двумерное, условное.
Иисус призывал забыть о нищих, но сам-то Иисус был нищим. Знаменитый (и дорогой) плащ из цельного куска ткани так же смотрелся на нём, как на ином бродяге смотрится пожертвованная ему гламурная куртка.
Иисус призывал забыть о нищих, чтобы вспомнить о Боге, гламур же предлагает помнить о нищих, чтобы забыть о зле. О, конечно, гламур тоже говорит о Боге, только это такой Бог из посудомоечной машины. Бог для детишек. Гламур не случайно инфантилен. Это инфантильность, а не детскость. Разница такая же, как между ребёнком, которому дают уроки сексуального просвещения, и ребёнком, которому дают вместо этого детскую «библию». Второй ребёнок тоже узнает «всё», только узнает таким способом, что из него вырастет типичный викторианский ханжа, Джек Потрошитель в улыбающейся маске.
Гламур «бережёт» ребёнка, не берёт его на похороны, даже если родная мать ребёнка умерла. Инфантильность гламура в религии проявляется в страхе перед всяким говорением правды о зле и грехе. Фи! Это не конструктивно! Умный сам поймёт, дураку и объяснения не помогут!
Иисус принимает помазание, потому что собирается погибнуть и воскреснуть, гламурное христианство мажется, чтобы не умирать, а жить вечно. В результате и получается Церковь торжествующая – торжествующая злобная, глупая старуха с кожей нежной, как у нимфетки и с глазами пустыми, как у черепа.
Можно ли спастись в гламурной Церкви, которая, к примеру, в России сейчас стала господствующим исповеданием? Да можно, конечно, что за вопрос! Что за эгоистический и глупый вопрос – «можно ли спастись». Успокойтесь, погибнуть трудно, а спастись – раз плюнуть, с таким-то Богом. Только неужели всё богатство, весь объём жизни стоит суживать до вот этого вздорного «можно ли спастись»… Перед лицом Иисуса других забот нету…
*
К числу евангельских противоречий можно отнести то, что Иисус говорит "блаженны нищие духом", но Он же - и в самый критический момент, в столкновении с Иудой - говорит "нищие у вас всегда есть, а Я - не всегда" (Мф. 26, 11). Марк делает уточнение: "нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить". Уточнение, прежде всего, напоминает, что благотворительность появилась не с христианствам, а намного ранее. Выеденного яйца не стоят апологетические повествования с придыханием - какие-де были бессердечные язычники, как они сжигали детей, бросали их со скал, убивали рабов и не рабов. Доброта и сострадание - закон природы, как говорил апостол Павел, он написан не в Евангелии, а в сердце у человека. Потому и удивлялись все тому, что кто-то слабых детей уничтожает, или новорожденных девочек выкидывает на улицу, или бедному не подаёт на жизнь, что это - ненормально в любую эпоху и в любой стране.
Конечно, бывают иногда такие пазухи греха вроде современной России, где человек возмущается тем, что от нищего дурно пахнет, и требует его удалить из города подальше. Но это - результат военной психологии, которая долго сооружалась и поддерживается стараниями многомиллионного "народа". Кстати, православные христиане России - хороший пример того, что доброта и милосердие могут начисто отсутствовать в христианах или, в крайнем случае, принимать какие-то уродливые однобокие формы - как любовь исключительно к людям, лишённым свободы, ума, каких-то частей тела, денег. Греху, впрочем, нет преград на суше и на море, пазухой бессердечия может и вся Церковь стать. В средневековой христианнейшей Европе, и в современных католичестве и протестантизме до ужаса (буквально) много людей, которые говорят добрые слова и которые добры к тем, кто отдаёт себя в их распоряжение, но которые с людьми независимыми держатся либо холуйски-подобострастно, либо высокомерно. Проповедуют доброту, но делают это таким сухим голосом, настолько казённо, что от этих проповедей хочется податься в йоги и посидеть на гвоздях, - всё приятнее бессердечия, которое считает себя добротой. Говорят о покаянии, а сами не могут понять, почему слово "добрый" в современных языках имеет своим синонимом "гуманный", а не "христианский". Причина-то проста: гуманисты, как верующие, так и неверующие, никого не жгли, а христиане-то - которые не гуманисты, а "настоящие церковники" - жгли или, если дров не было, били, издевались над бедняками, детьми, да и взрослыми. И сегодня, лишь только общество ослабит контроль, снова тянут проповедники доброты шаловливые ручонки к чужим подзатылкам и zadniza'м.
Люди структуры, которые пошли на сделку с совестью ради делания добра, добро понимают очень специфически. Они видят в больных, увечных, слабых - бедняков, и возмущаются теми, кто недоволен существованием этих несчастных. А как же, разве не сказал Иисус, что бедняки всегда рядом? Нет! Иисус сказал, что беднякам всегда можно благотворить! Это означает, что бедность - нечто, что может быть компенсировано. Если кошелёк пуст, в него можно положить деньги. Но если кошелька нет - это не бедность, это естественное состояние человека. Граница между естественным и неестественным далеко не всегда так ясна, как кажется многим профессионалам благотворительности. Например, если человека изуродовала оспа, "добрый человек" поможет несчастному, умилённо на него взирая, а гуманист будет сидеть в лаборатории и изобретать такое лекарство, что оспа просто исчезнет как болезнь. Изобрели! Ай, какой ужас: исчезли люди, изувеченные оспой! А может, Бог хотел, чтобы они были?! А вдруг эти ужасные гуманисты сделают так, что исчезнут аутисты, дауны, калеки, шизофреники, параноики, слепые, паралитики? Не обеднеет ли мир?
Не обеднеет! Богатство мира - не в болезнях и несчастьях, а в доброте. Человек, который помогает инвалиду, борется не с бедностью инвалида - инвалид вовсе не бедняк. Он борется с собственной бедностью, с бедностью своих чувств. И правильно делает, только неправильно понимает, что делает. Если исчезнут аутисты, слепые и паралитики, доброта не исчезнет, потому что доброта - не спасательный круг, который бросают утопающим, а сама суть человека. Доброта была в раю и будет в раю, хотя там не будет убогих. Убога та доброта, которая обращена лишь к тем, кто слабее, кто имеет какой-то "недостаток". Почему-то именно в христианстве отстойник для носителей именно такой, сверху вниз направленной доброты. К слабым - с удовольствием, к равным себе - с чёрствостью или даже с озлобленностью, к тем, кто выше - с холуйством (на церковном жаргоне именуется "почитание старшего").
Помогать беднякам прекрасно, но истинное христианство - в гуманизме, который старается сделать так, чтобы вообще не было бедности. Успешно добивается! Столетиями христиане были добры к тем, кто выжил - а выживал ничтожный процент появлявшихся на свет. Это гуманизм создал цивилизацию, в которой детская смертность во много раз меньше, чем в "добрые" Средние века. При господстве же "христиан" никого не волновало, как относиться к даунам, потому что дауны попросто помирали, едва родившись, и их, по возможности крестив, зарывали от греха подальше.
"Она меня за муки полюбила, а я её за состраданье к ним", - сказано не кем-то, а Отелло, персонажем довольно страшным. Нельзя любить человека ни за муки, ни за состраданье к ним. К инвалиду или умственно отсталому можно быть добрым, но любить его нельзя. Болезнь есть зло, а зло есть зло, любить его недопустимо. Когда же приходит любовь, то это любовь не к "инвалиду", а к человеку, у которого может не быть ноги, а может быть шесть пальцев на руке, - для любви это безразлично. Любовь любит аутиста не потому, что он - аутист, а потому что он - живой. Любовь и камень любит, потому что камень - существует, а значит, в какой-то степени живёт. Мир не обеднеет, если исчезнут бедняки. Рай не там, где изобилуют обделённые. Мир обеднеет, если исчезнут люди, способные любить равных себе и тех, кто сильнее, мудрее, добрее - то есть, прежде всего, любить Бога.
*
(По проповеди №2200 в Вербное воскресенье 5.4.2015)
К сожалению, нищета и сегодня есть. Материальная нищета, тяжелая и беспросветная, отравляющая все человечество. Быть человеком вообще означает быть нищим – в сравнении с животными. Нет у нас клыков тигра, когтей льва, шерсти медведя, шкуры, острых глаз орла. Мы преодолеваем эту нищету, делая себе искусственные клыки, когти, шерсть и глаза. Эти протезы, возмещающие природную недостачу, оказываются лучше того, что мы заменяем. Телескоп и микроскоп позволяют нам видеть лучше любого животного. Своим оружием мы истребляем больше живых существ, чем все тигры и львы, вместе взятые. Наши искусственные шкуры, наши искусственные пещеры, а вместо крыльев пламенный мотор с железными досками…
Но как возместить то, чего недостает нашему духу? Мы же не на животных равняемся, мы ощущаем себя духами во плоти, и правильно делаем, ибо дух в нас важнее плоти, он делает нас из животных людьми.
Нищие есть и будут всегда, и помогать им будет нужно всегда, даже когда нищетой будет отсутствие яхты – вот у всех есть, а у нищего нет, поэтому он страдает. Поможем! Что ж мы, нелюди, что ли!
Но как помочь тому, у кого яхта есть, а радости, счастья, любви – нет? Это у апостола Павла был дух бодр, а тело калечное, а у нас-то наоборот. Самый главный нищий всегда при нас – это наше собственное сердце. Мы не можем дать другому того, чего сами не имеем, хотя знаем, что это наше по праву – любви без верха, доброты бездонной, знания бескрайнего.
В этом – все мы нищие, а кто этим богат – тот, вот странность, часто куда беднее и слабее нас материально. Вот такие и названы «нищие духом». Нищие духоносцы. Кошелек пуст – а сердце полно, и это сердце – не человеческое, а Божье.
В Церкви – в собрании людей с Богом – и делится с нами Бог Своей любовью. Причащение – как переливание крови, покаяние – как пересадка сердца. И уже не я говорю «хочу любить» - говорю, но не любви, а Бог во мне любит.
В православной традиции эти слова вспоминаются в Вербное воскресенье. Тогда дети кричали Иисуса «Осанна!», сегодня мы это повторяем. Как дети, мы не совсем понимаем, что радуемся-то доктору, скорой помощи, и доктору придется самого себя нам вживлять, чтобы из калек сделать здоровыми, чтобы из безнадежных сделать надежных, из подпрыгивающих – парящих, из размахивающих ветками – сделать ветвь Дерева Жизни.
•
(По проповеди №2200 в Вербное воскресенье 5.4.2015)
К сожалению, нищета и сегодня есть. Материальная нищета, тяжелая и беспросветная, отравляющая все человечество. Быть человеком вообще означает быть нищим – в сравнении с животными. Нет у нас клыков тигра, когтей льва, шерсти медведя, шкуры, острых глаз орла. Мы преодолеваем эту нищету, делая себе искусственные клыки, когти, шерсть и глаза. Эти протезы, возмещающие природную недостачу, оказываются лучше того, что мы заменяем. Телескоп и микроскоп позволяют нам видеть лучше любого животного. Своим оружием мы истребляем больше живых существ, чем все тигры и львы, вместе взятые. Наши искусственные шкуры, наши искусственные пещеры, а вместо крыльев пламенный мотор с железными досками…
Но как возместить то, чего недостает нашему духу? Мы же не на животных равняемся, мы ощущаем себя духами во плоти, и правильно делаем, ибо дух в нас важнее плоти, он делает нас из животных людьми.
Нищие есть и будут всегда, и помогать им будет нужно всегда, даже когда нищетой будет отсутствие яхты – вот у всех есть, а у нищего нет, поэтому он страдает. Поможем! Что ж мы, нелюди, что ли!
Но как помочь тому, у кого яхта есть, а радости, счастья, любви – нет? Это у апостола Павла был дух бодр, а тело калечное, а у нас-то наоборот. Самый главный нищий всегда при нас – это наше собственное сердце. Мы не можем дать другому того, чего сами не имеем, хотя знаем, что это наше по праву – любви без верха, доброты бездонной, знания бескрайнего.
В этом – все мы нищие, а кто этим богат – тот, вот странность, часто куда беднее и слабее нас материально. Вот такие и названы «нищие духом». Нищие духоносцы. Кошелек пуст – а сердце полно, и это сердце – не человеческое, а Божье.
В Церкви – в собрании людей с Богом – и делится с нами Бог Своей любовью. Причащение – как переливание крови, покаяние – как пересадка сердца. И уже не я говорю «хочу любить» - говорю, но не любви, а Бог во мне любит.
В православной традиции эти слова вспоминаются в Вербное воскресенье. Тогда дети кричали Иисуса «Осанна!», сегодня мы это повторяем. Как дети, мы не совсем понимаем, что радуемся-то доктору, скорой помощи, и доктору придется самого себя нам вживлять, чтобы из калек сделать здоровыми, чтобы из безнадежных сделать надежных, из подпрыгивающих – парящих, из размахивающих ветками – сделать ветвь Дерева Жизни.
|
