УТОПИЯ В СТИЛЕ «РЕТРО»

К оглавлению работ 1980-х годов.
 
Неопубликовано. Писалось в Бовыкине, летом - фантазия от лица старшего сына о жизни в свободной России в начале 21 века.

Родился я в Загорске. Произошло это до известной степени случайно, потому что родители мои были из прихожан знаменитого протоиерея, который и понные (уже в крайне преклонном возрасте) живет под стенами знаменитой обители и по-прежнему не имеет к ней ни малейшего отношения, не считая того, что полвека назад он кончил академию. Поэтому на лето моя мать поехала на дачу под Загорск, поэтому и родила меня в этом городе (который до сих пор не переименовали в Сергиев посад, с отличие от многочисленных Лениных и др. — настолько, в общем-то, естественно подошло к нему это будто старинное и легкое название), поэтому, возможно, переселились туда мои родители сразу после переворота, поэтому там находится редакция «Альфы и Омеги», которую до сих пор официально возглавляет мой отец и которой фактически руковожу я (отцу под восемьдесят и у него масса других дел, как вы понимаете).

Было воскресенье, день выборов, и на шесть часов было назначено заседание редакции (чем-чем, а пуританской набожностью мой отец не отличается). Идти на литургию в лавру равнялось самоубийству, и литургию совершил у нас в домовой часовне один из гостей отца, итальянский священник. По латыни понимали все. Кстати, мы избежали и часового молебна «о даровании премудрости Божией народу», который в Лавре закатывают при каждом правительственном кризисе, а уж в день выборов — сам Бог велел.

Голосовать мы пошли после обеда, затем все разошлись по своим делам, а мы с отцом расположились на веранде, чтобы обсудить предстоящее заседание. Собственно, как с самого начала отметил папочка, особенно обсуждать было нечего, потому что результаты голосования будут известны только в шесть часов.

— Но ведь мы можем просчитать два варианта и предложить любой, — возразил я.

— Почему два, а не три?

— Потому что третий вариант — это существующий порядок, при котором издательство будет работать, как и работало.

Отец покачал головой.

— Вот если чего не будет, так это прежнего порядка. Если победит Кардин, то он станет вдвое сильнее и наглее, и это, рано или поздно, отразится на нас.

— Ладно, пускай будет три варианта. Если остается Кардин — ухудшение в основном, насколько я понимаю, финансовое. Если выплывают черносотенцы, то тут и обсуждать нечего — нам придется закрыться. Если придут демократы, есть шансы на улучшение общей атмосферы, почему мы все за них сегодня голосовали.

— За которых я, напротив, не голосовал.

— Как? А за кого же?— Ни за кого. Но я тебе объясню это позже, а пока лучше скажи, что ты предложишь совету, если мы сможем рассчитывать на демократов. В тебе еще горит юношеский энтузиазм, и я уверен, что ты намерен просто перестроить все издательство. Спорить с отцом было бесполезно. Родовая настойчивость, переходящая в упрямство и не выходящая оттуда, была великолепно представлена у этого главы рода. У него, кроме того, она совмещалась с прекрасной памятью, и можно было верить, что он вернется к теме голосования. Я сразу вспомнил его знаменитый анекдот о первых выборах, в которых участвовал он еще в начале 70-х годов прошлого века. Когда он подошел к столу регистрации, и назвал имя и фамилию, его попросили подождать, а затем к столу медленно стал приближаться человек в штатском. Ареста он боялся не больше пяти секунд — затем человек в штатском вынул из-за спины цветы и поздравил его с первым голосованием. По молодости лет отцу бояться ареста было не за что, но сидел в лагере мой дед — на поколение старше тогдашних диссидентов, но все равно политический. Однако, действительно, за кого же он голосовал?

В издательстве я работал уже пятнадцать лет, но только последние два-три года отец доверил мне прямое руководство советом, и только теперь я намеревался всерьез использовать это свое положение. Без его санкции, конечно, это было невозможно. Мои планы требовали не только денег, но и расширения связей с заграницей — хотя здесь, я уверен, отец мне разрешил бы все, а главное — весь план был основан на полном переводе издательства на издание серий. Серий не слишком больших, — на три-четыре года издания, по объему как раз на книжную полку. В голове у меня уже сложился план нескольких серий: «исповеди», начиная, естественно, с блаженного Августина, «русский ренессанс», и отдельно, кстати, можно было бы повторить собрания Бердяева и других, тем более что на них скоро кончался срок авторских прав. Наиболее денежным был бы выпуск литургической серии. Здесь пришлось объяснять отцу подробнее — дело было слишком связано с патриархией и, соответственно, политикой, и я слишком боялся категорического отказа.

— Я не совсем понял, — спросил он, — ты это мыслишь чем-то вроде газеты? А подписчики?

Хотя я имел в виду не газету, а именно серию, но вопрос о подписчиках от этого становился только острее. Хотя от «советской власти» мы унаследовали пристрастие публики к собраниям сочинений и сериалам — тогда это служило гарантией, что будет что-то интересное — но в данном случае речь шла о слишком большом объеме. На каждый день церковного года должна была издаваться отельная брошюра, а иногда, в силу особенностей календаря, и две. Комбинируя эти брошюры, в соответствии с указаниями церковного календаря, притч мог легко построить богослужение.

— Комментарии?

— Комментарии было бы слишком сложно, но дать литургические очерки работы — наиболее крупные — было бы, возможно, недурно.

— И какой тираж?

— Не меньше пяти тысяч при цене комплекта около тысячи рублей с переплетом. Но человек получает вечную вещь, а уж об оформлении в нашем издательстве можно не беспокоиться.

— И обойдется это удовольствие не меньше, чем в четыре миллиона, а то и все пять. Прибыль не предвидится. И это дело растянется лет на пять. И хотел бы я знать, где ты возьмешь пять тысяч богачей готовых выложить тысячу рублей за новый вариант служебных миней?

— Серия может обойтись и дороже, но именно потому, что она будет идти пять или даже шесть лет, сумма будет казаться меньше. Во-вторых, издание частное и пойдет гражданским шрифтом — это уже привлекательно. Во-вторых, наше оформление.

— Да, конечно, что такое в наше время тысяча рублей! Мой дед за всю немалую жизнь накопил тысячу рублей — это по-теперешнему счету, и это был его пятилетий заработок. Впрочем, это все чепуха. Идея хорошая, и хорошо бы даже сделать ее комментированной, да так комментированной, чтобы это был шаг к пересмотру календаря. Срамота — уж теперь то никто не мешает все это решить, обновленцев вообще забыли, так что идея, можно сказать, девственно чиста, и три собора все еще занимаются бюрократической шелухой. Зачем был только этот переворот? Итак, главное не это — главное, допустит ли патриархия к употреблению в храмах. Собственно, если Никодим еще на месте, то, может быть, удастся выхлопотать даже рекомендации. Что ж, дело благое. Я обязательно подпишусь. Постараюсь я, если удастся, выхлопотать рекомендации. Но все остальное тебе придется делать самому.

— Почему?

— Со следующей недели я выхожу на пенсию.

— Что это значит?

— Я договорился с Филофеем о постриге; как раз придутся на мои именины.

Мы посмотрели друг на друга. Дела мы обговаривали довольно лениво, наслаждаясь при этом устойчивой в этом году весенней погодой, видом на Лавру, вправленную в городскую сумятицу, да при этом еще каждый, по-видимому, наполовину думал о своем. Во всяком случае, я успевал думать об издании семейного архива. Оказывается, думал и отец. Я, естественно, сразу перенесся на несколько дней вперед и представил себе, как мы остаемся без отца, и будущее сверкнуло всей сумятицей итогов. Отец ощутимо — особенно для наших легковесных времен — возглавлял семью, довольно разросшуюся. Его уход с трона рождал сразу трех новых царей — нас, его сыновей — и хотя в этом позднем воцарении была своя привлекательность, но была и опасность самостоятельности, было и чувство вины перед отцом, точно он уже умер, точно его уход — ответ на редкие вспышки подсознательного стремления к освобождению от опеки. Хотя уж как это можно было назвать опекой?! Впрочем, переживания надо оставить на потом.

— А почему тебе вдруг захотелось так отпраздновать именины? Да и вообще такое решение в семьдесят лет напоминает ход конем.

— Дорогой мой, я тебе с удовольствием объясню основные пункты, только сначала должен тебя предупредить, что наша семья лишается и еще одного мужика. Этот вопрос придется решать уже тебе — я отхожу в сторону, чтобы посмотреть, как ты с этим справишься. Павел тоже желает постричься и, наверное, в ближайшем времени это сделает.

Вот тут я ощутил, что мое первое удивление было более вежливостью, хотя и искренней. Павел — мой младший сын. Кстати, холостой. И отец так спокойно об этом говорит, хотя размножение нашей семьи его, как специалиста в генеалогии, чрезвычайно интересовало.

— Я вижу, что твои вопросы иссякли? Сиди, сиди, переваривай. Кстати, парня ты увидишь сегодня и еще до заседания. Так что можешь посидеть и обдумать, о чем ты будешь с ним говорить. Пока можешь сидеть, заниматься аутотренингом и слушать мою апологию.

Я всегда имел перед собой определенную программу действий — ты прекрасно ее знаешь, я ее не скрывал. Я выполнил эту программу семь лет назад, и тогда же мне следовало сделать то, что я делаю только сейчас. Но тогда еще была жива мама, а последние два года я только и занимался, что приводил в порядок все дела — и вы все могли бы это заметить.

А вот объяснить Павлу, почему то, что позволенном не, не позволено ему — предстоит тебе, мне лень этим заниматься. Объяснить это довольно просто, тем боле, думаю, что он и сам это понимает.