1949 год.
Дом был заказан Министерством государственной безопасности для своих сотрудников. Проектировать здание поручили Евгению Рыбицкому, который позже получил за него Сталинскую премию.
Четыре эркера высотой в 9 этажей выступают на фасаде, их верхние части украшают арочные балконы с колоннами, а крышу венчают две башни с ионическими портиками. Для сотрудников МГБ архитектор спроектировал колоссальные по тем временам квартиры – площадью около 100-200 кв.м. Окна многих жильцов выходили на две стороны, а гостей встречал просторный холл, в длинном коридоре мог поместиться солидный шкаф-купе.
Уже при хрущеве это жилье для чекистов подвергли резкой критике. А их квартирные запросы стали основой для архитектурной реакции в 1955 году. «Особенно большие излишества были допущены архитектором Рыбицким в построенном доме по ул. Чкалова, для отделки которого применены дорогостоящие материалы, сложные архитектурные украшения и декоративные аркады; при планировке квартир недопустимо завышены площади передних, коридоров и других вспомогательных помещений. Стоимость 1 кв.м жилой площади в этом доме составляет 3400 руб., что в 2-3 раза превышает стоимость жилой площади в экономично запроектированных домах», - говорилось в постановлении «об устранении излишеств»
Как и после войны, двор дома закрыт, что риэлторы тактично объясняют высоким социальным статусом его жильцов, однако посмотреть на двор можно с колоннады, которая соединяет здание с домом 44 по Земляному валу.
Немецкое качество
Непростая судьба дома на улице Чкалова была предопределена в момент рождения - заказчиком его строительства было Министерство государственной безопасности, всемогущее МГБ (преемник НКВД). Ведомство, державшее в страхе всю страну, заказало в 1946 году проект дома известному советскому архитектору Евгению Рыбицкому. Что двигало им - желание угодить заказчику, страх создать что-то недостаточно внушительное или просто стремление держаться мейнстрима — сейчас уже не выяснить (архитектор скончался в 90-х годах прошлого века). Но результат оказался выдающимся даже на фоне господствовавшего тогда триумфального, нарядного стиля, получившего название сталинского ампира. Колоннады, портики, надстройки, башенки - все это в огромном количестве появилось на парадном фасаде дома, выходившем на Садовое кольцо. До сих пор бросаются в глаза балконы в два этажа, внутри которых балкончики поменьше...
Цоколь дома облицован красным гранитом. Есть версия, что это — малая часть камня, заготовленного гитлеровцами для монумента по случаю взятия Москвы. Часть материала для несостоявшегося сооружения пошла на отделку домов на Тверской улице, часть досталась "чекистскому" жилью. В доме вообще было много трофейного, его и строили пленные немцы.
— Сантехника, кафель на кухне и в ванной комнате, выключатели, розетки, — рассказывает Вадим Цибин, живший в доме еще ребенком. — И великолепный дубовый паркет. Сливные бачки были чуть ли не со свастикой и отличались от наших, фаянсовых, большим объемом и малой толщиной стенок. Бабушка рассказывала, что, когда въехали, лестница в вестибюле была выстлана ковром, а у тумбочки с телефоном сидела вахтерша и расспрашивала посетителей, кто они такие и к кому идут.
В доме были невероятных размеров квартиры — по 200—250 метров, с черным ходом. В них жили важные чины из НКВД. Про эти, как их называли, генеральские квартиры шутили, что их хозяева ходят по ним с путеводителем — чтобы не заблудиться. Балконы, выходившие на Садовое кольцо, опечатывались — вдруг Сталин проедет, а кто-нибудь выстрелит? Участковый милиционер регулярно ходил и проверял печати.
— Я однажды был в такой квартире у одноклассника — тогда они уже стали коммуналками, — вспоминает Цибин. — Для меня, школьника, это был просто лабиринт. Еще в доме был двор в два уровня, изолированный от улицы огромными воротами. Потом, конечно, их перестали запирать...
"Генеральские" и "дворницкие"
Обитатели дома делились на две категории: сотрудники органов и прочие демобилизованные военные, в основном пограничники. Первые считались "белой костью" и занимали самые гигантские квартиры. Остальных по возвращении с фронта селили в относительно скромные апартаменты, не превышавшие 60 метров (спесивые соседи презрительно называли их "дворницкими"). Некоторые сразу становились коммуналками — как двухкомнатная квартира Татьяны Андреевны Мироновой, прошедшей всю войну шифровальщицей СМЕРШа (советская контрразведка, расшифровывалась как "Смерть шпионам") и вернувшейся домой в 1951 году.
— В органах я оказалась случайно, — вспоминает она. — Жила в Ленинграде, всю блокаду работала в полку связи, была активисткой. Однажды после комсомольского собрания подошел ко мне офицер из Дома на Литейном (питерский аналог московской Лубянки) и предложил пойти на курсы шифровальщиц. Мама сказала: "Иди, может, с голоду не умрешь". Через два с половиной месяца курсов я оказалась на фронте, под Псковом. Я была важным человеком, поскольку владела шифрами, поэтому меня охраняли сразу 3 человека — даже в туалет за мной ходили...
Самым большим страхом на войне для Татьяны был не страх смерти, а боязнь не расшифровать сообщение. Но такое случилось всего один раз, да и то по вине другого шифровальщика. Правда, чтобы это выяснить, ей пришлось скакать верхом в другую часть — тогда она первый раз в жизни села на лошадь. Войну она вообще вспоминает с ностальгией: какие были строгие нравы ("мы с мужем познакомились на фронте, а поженились только через несколько лет, после войны"), как бережно относились к девушкам, которые, кстати, носили только юбки — никаких брюк. Страшная репутация организации, в которой работала Татьяна Андреевна, ее не коробит, она остается верна присяге и готова яростно защищать честь родной "конторы":
— Я никогда не стыдилась своей организации. Это благодать, что Сталин создал СМЕРШ — наших солдат брали в плен и готовили из них диверсантов. Я видела одного такого, у него даже орден Красной Звезды был поддельный (на настоящем солдат в сапогах, а у него — в обмотках...) Говорю ему: "Как тебе не стыдно?" А он ничего не отвечает, голову опустил...
Мирная жизнь в послевоенной Москве для многих высокопоставленных жильцов дома закончилась в 1953-м, когда арестовали и расстреляли Берию. Стихи на детских утренниках ("Что за праздник у ребят? Ликует пионерия: это к нам пришел в отряд Лаврентий Палыч Берия") сменились суровыми строками в сообщении "Правды" о "преступных антипартийных и антигосударственных действиях" всесильного чекиста. Для дома на улице Чкалова это имело самые прямые последствия: вскоре после этого из подъездов исчезли хрустальные люстры и ковровые дорожки. По рассказам старожилов, жильцов роскошных квартир, пытавшихся удрать через черные ходы, ловили и выселяли в места не столь отдаленные вместе с семьями — борьба со сторонниками Берии велась в лучших традициях ведомства. Некоторых просто разжаловали — повезло. Они доживали свой век, донашивая генеральские шинели без погон. Потом в коммуналках поселили обычный народ.
Долой излишества!
Чистка в доме была не последней неприятностью этих лет: в середине 50-х в стране начались гонения на "архитектурные излишества". Власти осознали, что строить так, как это делали при Сталине — помпезно, вольно, не стесняясь в средствах, нельзя: слишком дорого. Одновременно с концом культа личности произошло осознание: простой народ живет плохо и с этим надо что-то делать.
Из постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР "Об устранении излишеств в проектировании и строительстве" от 4 ноября 1955 года: "Получила широкое распространение внешне показная сторона архитектуры, изобилующая большими излишествами. (...) Ничем не оправданные башенные надстройки, многочисленные декоративные колоннады и портики, заимствованные из прошлого, стали массовым явлением, в результате (...) на жилищное строительство перерасходовано много государственных средств, на которые можно было бы построить не один миллион квадратных метров жилой площади для трудящихся... Так, например, в г. Москве в жилых домах по улице Горького (архитектор Жуков), по Можайскому шоссе (архитектор Чечулин), по Ленинградскому шоссе (архитекторы Готлиб и Хилькевич) в угоду показному украшательству применены многочисленные колонны, портики, сложные карнизы (...). Особенно большие излишества допущены архитектором Рыбицким в доме на улице Чкалова… На строительстве гостиницы "Ленинградская" на 354 номера в г. Москве затрачено столько же средств, сколько понадобилось бы на строительство экономично запроектированной гостиницы на 1000 номеров".
Архитектора лишили Сталинской премии, а дом постепенно утратил свой спецстатус. Правда, разрушать башенки и портики не стали. Позже в декоративных надстройках на крыше располагался Центр спутниковой связи ДОСААФ. Торчащие на крыше антенны в сочетании с помпезными украшениями были настолько живописны, что привлекли внимание киношников: дом снялся в знаменитом советском фильме про шпионов "ТАСС уполномочен заявить".
Сейчас дом на Земляном Валу вернул себе звание элитного: квартиры нетиповой планировки рекламируются как "эксклюзивные", а место на Садовом кольце считается очень престижным. Из первых обитателей дома в живых остались единицы. Вместо вахтерши с тумбочкой в подъездах решительные квадратные охранники, на окнах стеклопакеты, а двор снова накрепко заперт — там теперь паркуются дорогие иномарки. Коммунальщики на дом не нарадуются: "Все крепкое, немцы строили". Только вот башенки на крыше мешают: снег счищать трудно.
Как "старые чекисты" уживаются с "новыми русскими"
Перестройку как конфликт "старого" и "нового" миров дом на Земляном Валу переживал довольно остро — как, впрочем, любой более или менее удачно расположенный московский дом. Старожилы, принадлежавшие к государственной элите, резко обеднели вместе с государством. Многие ветераны продали квартиры, сменив район на менее престижный. А оставшиеся встречали новоселов в штыки и презрительно-опасливо сторонились "новых русских".
— Первое время нас просто преследовали требованиями продать квартиру, — вспоминает Татьяна Миронова. — Потом перестали, поняли, что мы как жители представляем из себя ценность. Во всяком случае для моих соседей я очень уважаемый человек.
Сейчас во всем доме осталось всего 3 квартиры, обитатели которых получали самые первые ордера. Новые жители дома берегут их, как реликвию.
