Герхард Симон
ПАСТОРСКИЕ ПРОЦЕССЫ
Евангелическая Церковь в царской России
НГ-религии, 5.6.2002, с. 11.
Публикуемый ниже материал представляет собой отрывок из книги
немецкого историка Герхарда Симона «Константин
Петрович Победоносцев и церковная политика Святейшего Синода,
1880-1905 гг.». Мы выбрали из этой книги фрагмент, посвященный политике
государства в отношении Евангелической Лютеранской Церкви в Прибалтике
и укреплению там роли Православной Церкви. Описанные автором события
имеют ключевое значение для понимания современной религиозной ситуации
в странах Балтии. Текст приводится в сокращенном виде.
Евангелическая Церковь в России впервые получила единую организацию
и единое управление в 1832 г. Генеральной консистории в Петербурге
подчинялись сначала восемь, а потом, после отделения в 1890 г. самостоятельных
консисторий Эзеля, Риги и Ревеля, пять консисто-риальных округов:
Лифляндия, Эстляндия и Курляндия (к Ку-ряндии относились Литва,
Витебское, Минское и Могилевское губернаторства), а также два русских
консисториальных округа - Петербургский и Московский. Важнейшими
центрами Петербургского округа были немецкие поселения на Волыни
и на юге России, тогда как немецкие поселения на Волге подчинялись
Московской консистории. Внутри этой организации особое положение
занимали реформированные общины, а за ее пределами оставались Евангелическая
Церковь аугсбургского вероисповедания в Польше и Лютеранская Церковь
в Финляндии.
Церковный закон 1832 г. низвел Евангелическо-Лютеранскую Церковь
в Прибалтике до положения едва терпимого государством религиозного
меньшинства. Последствия этой ситуации во всей своей остроте стали
очевидными лишь в последующие десятилетия. Все же Прибалтийская
Поместная Церковь сохранила свои внутренние структурные элементы.
Сохранилось, в частности, тесное переплетение церковной администрации
с сословной структурой Остзейских губерний, которое выражалось в
том, что светские патроны Церкви (патроном лютеранской церкви обычно
становился тот человек, на чьей земле или на чьи средства она была
построена) оказывали решающее влияние на назначение церковных иерархов
и управление Церковью.
Вплоть до 40-х гг. XIX века Православная Церковь в Прибалтике насчитывала
лишь несколько десятков тысяч членов, большую часть которых составляли
проживающие в Риге русские. В 1836 г. Рига была передана под управление
викарному епископу Псковскому; в 1850 г. она стала центром самостоятельной
епархии, к которой теперь помимо Лифлян-дии относилась и Курляндия;
в 1866 г. к новой епархии наконец присоединили и Эстлян-дию.
Переход в православие
Свой великий, решающий час православие пережило в 1840-х гг., когда
в результате мощного, сопровождавшегося беспорядками движения многие
латышские и эстонские крестьяне лютеранского вероисповедания перешли
в лоно государственной Православной Церкви. Лютеранская Церковь
потеряла как минимум 75 тыс. своих приверженцев (в основном крестьян).
У этого уникального для российской истории XIX века феномена было
много причин. Такие факторы, как неурожаи, голод и малоземелье крестьян,
соединились с темными слухами о «теплой земле» на юге, которую якобы
получат те, кто примет веру императора. Сыграло свою роль и наличие
национальной и социальной пропасти, которая отделяла крестьян как
от немецкого помещика, патрона церкви, так и от лютеранского пастора,
который и по образу жизни, и по социальному сознанию целиком принадлежал
к немецкому господствующему слою.
«Греческая вера» действительно обходилась дешевле. Русское правительство
и государственная Церковь без колебаний делали все возможное, чтобы
максимально облегчить и поощрить переход в православие. 14 мая 1886
г. император подписал закон, который запрещал взимание в Прибалтике
каких бы то ни было податей, включая подати с земли, в пользу Лютеранской
Церкви с лиц, которые были внесены в православные метрики. Правительство
еще в 1840-х гг. и потом снова в 1860-х пыталось освободить перешедших
в православие от податей с земли, но в обоих случаях реализация
соответствующих мер была приостановлена из-за сопротивления дворянства.
Сенат в феврале 1885 г. тоже принял решение, в соответствии с которым
арендаторы, перешедшие в православие, должны были освобождаться
от податей с земли в пользу Поместной Лютеранской Церкви. Тем не
менее закон 1886 г. возбудил в Прибалтике политические страсти:
освобождение от податей воспринималось как своего рода плата или
премия за переход в православие, и в действительности очень может
быть, что пик волны массовых обращений, который падает на 1886-1887
гг., был непосредственно связан с этим законом.
Характерно также, что Победоносцев последовал настойчивым рекомендациям
своего секретаря Крыжановского и не стал вводить вместо поземельных
податей в пользу Лютеранской Церкви твердый налог в пользу Православной
Церкви, как предлагал в ноябре 1885 г. Рижский православный епископ.
Надежды обращенных на получение земли, естественно, не оправдались,
к тому же Православная Церковь оказалась не в состоянии интегрировать
новых членов, которые перешли к ней, движимые в первую очередь отнюдь
не религиозными мотивами. Поэтому уже с 1850-х гг. началось обратное
движение желающих вернуться в Поместную Церковь - движение, которое
Лютеранская Церковь приветствовала. Правительство попыталось разрядить
обстановку, приняв полумеры. Чтобы вернувшиеся к лютеранской вере
могли воспитывать в евангелическом духе своих детей, Александр II
в марте 1865 г. тайным указом отменил для Остзейских губерний действие
закона об отказном обязательстве (пресекающего случаи обратного
возвращения в первоначальную веру после принятия православия). В
июне в качестве своего рода компенсации по просьбе архиепископа
Рижского Платона (Городецкого) был отменен введенный в декабре 1845
г. шестимесячный «испытательный срок» для желающих принять православие.
Как бы то ни было, ситуация обострилась, когда в декабре 1865 г.
впервые к суду были привлечены два пастора по обвинению в удовлетворении
религиозных нужд людей, отпавших от православия. В ближайшие годы
оказалось, что почти все пасторы Лифляндии могли ожидать аналогичных
судебных процессов, проведение которых привело бы к смещению с должностей
их всех, а значит, к недееспособности Лютеранской Церкви и как следствие
-к революционному взрыву. Поэтому, вняв поступавшим со всех сторон
ходатайствам, правительство в 1874 г. прекратило все готовившиеся
тогда судебные разбирательства («пасторские процессы»).
Между тем в Прибалтике в результате роста национального самосознания
эстонцев и латышей обострялись противоречия, и их не удалось сгладить
даже в социально-политическом секторе, несмотря на борьбу за реформу
Конституции, которую вело немецкое дворянство. Русское правительство
разжигало эти противоречия, поддерживая антинемецкие настроения
вплоть до большой волны русификации 1880-х гг., когда оно перестало
принимать во внимание интересы не только немцев, но и эстонцев и
латышей.
Весной 1883 г. новое движение желающих перейти в православие началось
в Юго-Западной Эстляндии, и там до конца года к государственной
Церкви присоединились более двух тысяч человек. Оттуда движение
перекинулось на Перновский уезд (совр. Пярну) в северной Лифляндии,
в 1884 г. оно охватило остров Даго (совр. Хийумаа), а в 1886 г.
-шведов, живущих на острове Вормси. С 1885 г. массовые переходы
в православие имели место также в Курляндии, особенно в Тукумской
и Виндав-ской волостях (совр. Тукумс и Виндавы). Самое большое число
вновь обращенных на этот раз дала Эстляндия, где движение активно
поддерживали губернатор С.В. Шаховской (1885-1894) и Православная
Церковь.
Движение достигло апогея в 1886 г., когда число обращенных составило
5700 человек. Всего, согласно статистическим данным, представленным
Синодом, между 1881 и 1904 гг. православную веру приняли 31 341
человек. При этом с конца 1880-х гг. движение уже не имело массового
характера, и люди часто переходили в православие (как, впрочем,
это нередко случалось и раньше) в связи с заключением смешанного
брака, чтобы избавить семью от конфессионального раскола. В остальном
мотивы обращения были такими же, как в 1840-е гг., только теперь
националистические, антинемецкие настроения играли, кажется, большую
роль.
О подлинной тяге местного населения к православию как таковому можно
говорить лишь с большой натяжкой; зато определенно имела место неприязнь
эстонских и латвийских обращенных к Лютеранской Поместной Церкви,
в которой главенствующую роль играли немецкие патроны и пасторы.
Русификация и возвращение в лютеранство
Ключевое значение в политике Александра III по отношению к Прибалтике
имело не только поощрение переходов в православие, но и русификация
Остзейских губерний. В 1885 г. русский язык был введен как обязательный
язык делового общения в государственно-сословных учреждениях со
смешанным национальным составом служащих и во взаимоотношениях между
местными органами власти и любыми имперскими учреждениями; между
1885 и 1890 гг. правительство ввело преподавание на русском языке
во всех прибалтийских школах, а в 1888-1889 гг. в Остзейские губернии
были перенесены российские системы полиции и судопроизводства.
Особенно гнетущее впечатление производили на жителей прибалтийских
провинций те государственные мероприятия, которые были направлены
против Лютеранской Поместной Церкви. В октябре 1885 г. постановление,
касавшееся Католической Церкви, согласно которому министр внутренних
дел мог дать ей разрешение на строительство нового храма только
после предварительной консультации с православным епископом соответствующей
епархии, было распространено и на Лютеранскую Церковь в Прибалтике.
Конкретным поводом для издания этого циркуляра министра внутренних
дел послужило желание губернатора Эстляндии Шаховского воспрепятствовать
сооружению лютеранской часовни в Иллуке (Везенбергский уезд -совр.
Раквере), ибо неподалеку : оттуда, в Пюхтице, намечалось строительство
православного женского монастыря.
Дальнейшим ограничением свободы Лютеранской Церкви был указ министра
внутренних дел от 23 апреля 1887 г., который обязывал консистории
заранее извещать губернатора соответствующей провинции о повестке
дня ее очередной годичной сессии; при этом публикация повестки дня
и протоколов заседаний была запрещена.
Прочнейшим звеном, которое соединяло Лютеранскую Поместную Церковь
с правящим слоем немецкого дворянства и делало ее зависимой от последнего,
было право патроната, и оно все в большей мере вызывало недовольство
эстонцев и латышей: в 1890-е гг. дело не раз доходило до акций протеста
крестьян против назначений на должность пастора кандидатур, выдвинутых
землевладельцами. В Министерстве внутренних дел в Петербурге уже
в начале 1880-х гг. обсуждались планы упразднения права патроната,
однако не в интересах латышей и эстонцев, а как средство политической
борьбы против немецкого дворянства. Единственная мера такого рода,
которую правительству удалось осуществить, заключалась в том, что
в марте 1891 г. дворяне потеряли право предлагать кандидатуру президента
консистории (сохранив при этом право предлагать кандидатуры генерального
суперинтенданта и членов консистории); президентов отныне назначал
по предложению министра внутренних дел сам император.
В ходе русификации Остзейских губерний в июне 1891 г. Лютеранской
Церкви было вменено в обязанность вести приходские книги на русском
языке, и ко всем выпискам из этих книг в будущем следовало прилагать
русский перевод.
Хотя все вышеперечисленные меры означали чувствительные ограничения
прав Лютеранской Церкви, они все же кажутся второстепенными по сравнению
с восстановлением 26 июля 1885 г. действия закона об отказном обязательстве;
в необходимости этой меры убедил царя лично Победоносцев, и она
была воспринята обеими сторонами как открытое объявление войны.
Таким образом, возвращение к лютеранской вере, которое с 1874
г. молча принималось как данность, хотя никогда не было юридически
легализовано, вновь оказалось в центре межцерковной борьбы. На крестьян,
которые уже на протяжении более чем десяти лет рассматривались местными
чиновниками как лютеране, вдруг предъявила свои права Православная
Церковь на том основании, что когда-то их имена были занесены в
православные приходские книги. Кроме того, государственная Церковь
претендовала теперь на (приблизительно) 16 тыс. детей от смешанных
браков, детей, которые после отмены в 1865 г. закона об отказном
обязательстве были крещены в лютеранскую веру. Губернаторы Эстляндии
и Лифляндии Шаховской и Зиновьев поначалу были полны решимости со
всей строгостью применять в Прибалтике законы, не допускавшие никакой
возможности выхода из Православной Церкви, и грозили вероотступникам
тяжелыми наказаниями, предусмотренными в законе об отпадении от
государственной Церкви: браки и дети таких людей будут считаться
незаконными, детей у них могут даже забрать, а за воспитание детей
в лютеранской вере им грозит тюремное заключение.
Прибалтийское дворянство после 1885 г. многократно и безрезультатно
обращалось к императору, министру внутренних дел и обер-прокурору,
пытаясь добиться легализации положения людей, вернувшихся к лютеранству.
В записке обер-прокурора (март 1887 г.) по поводу одной из таких
петиций немецкие помещики и пасторы, чьи устремления с самого начала
квалифицируются как противоречащие российским государственным интересам,
обвиняются в том, что они агитацией и запугиванием склоняют крестьян
к возвращению в лютеранскую веру.
Те же самые принципы Победоносцев излагал в одном из своих выступлений
(в июле 1895 г.), в котором попытался опровергнуть представленные
лютеранами данные о том, что число вернувшихся к прежней вере составляет
35 тыс. чел. Он заявил, что, по сведениям, поступившим от православной
консистории в Риге, эта цифра может быть снижена до 15 тыс. По его
словам, в последнее время случаи отпадения от государственной Церкви
стали весьма редкими, и, как и прежде, можно надеяться на то, что
благодаря русификаторским мероприятиям и влиянию Православной Церкви
в будущем удастся вернуть в лоно православия даже вероотступников.
Между тем к применению уголовных законов против лиц, вернувшихся
к лютеранству, власти прибегали редко, так как опасались беспорядков
среди местного населения. И теперь, как во времена Александра II,
чиновники придерживались того принципа, что наиболее строго следует
обращаться с пасторами, судебные же процессы против самих лиц, вернувшихся
к протестантской вере, возбуждались лишь в исключительных случаях
- «ради острастки».
Государственная власть, наказывавшая самих вероотступников лишь
в исключительных случаях, тем с большей беспощадностью обрушилась
на немецких пасторов. К 1894 г. общее число «пасторских процессов»
достигло двухсот, так что опять почти все лифляндские пасторы оказались
втянутыми в судебные разбирательства, которые по большей части велись
русскими судьями. Чаще всего такие процессы заканчивались отстранением
виновного пастора от должности на несколько месяцев, однако девять
лифляндских пасторов были высланы из Прибалтики, а несколько человек
вообще лишились права заниматься пастырской деятельностью.
Сенат, однако, как это не раз бывало и раньше при разбирательстве
уголовных дел религиозно-политического характера - во многих случаях
отменял приговоры, вынесенные низшими судебными инстанциями, или
снижал меру наказания.
Другой ужесточающий меры наказания закон приравнивал принятие православными
конфирмации (миропомазания) к уголовному преступлению и включал
соответствующую статью в Уложение о наказаниях.
Поворот в отношении к обострившейся проблеме «пасторских процессов»
произошел в 1894 г., возможно, не без влияния новой петиции, с которой
лифляндское дворянство обратилось к министру юстиции Н.В. Муравьеву;
как бы то ни было, в Петербурге тоже наконец осознали противоестественность
такой ситуации, когда против 101 из 120 лифляндских пасторов были
возбуждены уголовные процессы.
Вначале императорским указом от 27 июня 1894 г. было предусмотрено,
что в будущем вопрос о возбуждении или прекращении «пасторского»
судебного процесса в каждом отдельном случае будет решаться лично
министром внутренних дел после консультации последнего с министром
юстиции и обер-прокурором. Затем «Манифест о помиловании» Николая
II, изданный 14 ноября 1894 г. по случаю бракосочетания царя, привел
к прекращению многих таких процессов, а из немногих оставшихся большинство,
так сказать, «ушло в песок».
Укрепление позиций Православной Церкви
Православная Церковь в Прибалтике, помимо участия в борьбе против
Лютеранской Церкви, занималась еще и тем, что пыталась укрепить
собственные позиции, приобрести новых прозелитов и вновь вернуть
в свое лоно тех, кто от нее отпал.
Численность православных верующих в Прибалтике возросла от 200 тыс.
в 1879 г. до 282 тыс. в 1904-м, и теперь приверженцы государственной
Церкви составляли около 10% всего населения. Примерно на четверть
православная община состояла из русских, на три четверти — из латышей
и эстонцев.
С 1883 по 1900 г. Синод открыл в прибалтийских провинциях 49 новых
церковных приходов; на жалованье клира выделялось в общей совокупности
от 1500 до 2900 руб. в год - это была довольно большая по российским
меркам сумма, но все равно недостаточная, чтобы обеспечить православному
духовенству такой же уровень жизни, какой был характерен для лютеранских
пасторов. Православное духовенство в Остзейских губерниях было гораздо
более образованным и безупречным в плане своего поведения, чем духовенство
других российских губерний. В 1902-1903 гг. Православная Церковь
в Прибалтике имела 243 священника, 32 диакона и 390 певчих - вместе
они обслуживали 198 церковных приходов.
С открытием новых православных приходов в Прибалтике возникла
потребность в строительстве большого количества церквей, и Победоносцеву
удавалось получать необходимые дополнительные средства из казны.
С 1886 по 1888 г. государство ежегодно выделяло для этой цели 100
тыс. рублей.
Чтобы облегчить для латышей и эстонцев переход в православие,
государственная Церковь во многих отношениях сознательно пыталась
приспособиться к культу и обычаям Лютеранской Церкви. Так, например,
при строительстве православных церковных училищ воспроизводили архитектурные
особенности лютеранских школ; Православная Церковь также придавала
большое значение как можно более частому совершению богослужений
с проповедями, потому что проповеди нравились местным жителям. В
Прибалтике читались катехетические поучения для молодежи и даже
была введена православная конфирмация. И наоборот, Православная
Церковь не настаивала здесь, например, на строгом соблюдении постов.
Одной из тяжелейших внутренних проблем Православной Церкви в Прибалтике
было наличие напряженности в отношениях между эстонско-латышской
и русской группами православного духовенства. В начале 1880-х гг.
русское духовенство, по большей части переведенное сюда из Пскова,
сосредоточило в своих руках все руководящие должности в Риге, консистория
целиком находилась под контролем русских священников, и епископскую
кафедру всегда занимали только русские иерархи. Знание эстонского
и латышского языков у учеников Рижской духовной семинарии было минимальным,
и Победоносцев, который во время своей первой инспекционной поездки
летом 1880 г. посетил эту семинарию, нашел уровень преподавания
в ней весьма низким (что отчасти объяснялось разногласиями между
местными и русскими преподавателями). В 1882 г. ректор семинарии,
латыш, был смещен с должности.
Подводя итоги, можно сказать, что Православная Церковь в Прибалтике
с 1880-х гг. не только выросла в количественном отношении, но одновременно
сумела значительно улучшить свою организационную структуру. В этом
ее поддерживали как российское правительство в Петербурге, так и
влиятельные русские чиновники в Остзейских губерниях.
Расширение сферы влияния государственной Церкви происходило не только
за счет Лютеранской Поместной Церкви, но и сопровождалось массовыми
репрессиями против последней; русское высшее церковное руководство
и обер-прокурор одобряли эти репрессии, потому что им было выгодно
поддерживать дело православия, которое они идентифицировали с русскими
государственными интересами. В представлении же Победоносцева и
националистически настроенной общественности государственные интересы
были неразрывным образом связаны с интересами русско-национальными,
требовавшими русификации западных пограничных территорий империи.
•
Герхард Симон - специалист по истории Церкви в России и Советском
Союзе, сотрудник Федерального института восточноевропейских и международных
исследований в Кельне (Германия). Перевод с немецкого Татьяны Баскаковой.
|