Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Эрнест Лависс, Альфред Рамбо

ИСТОРИЯ XIX ВЕКА

К оглавлению

Том 7. Часть 1. Конец века. 1870-1900.

ГЛАВА IV. АВСТРО-ВЕНГРИЯ. 1871—1900

В политической эволюции Австро-Венгрии с 1871 года можно ясно различить три момента. До 1878 года противники существующих конституции в Австрии покоряются необходимости, в Венгрии — принимают эти конституции: дуализм упрочивается. С 1879 по 1896 год вследствие изменения правительственной системы в Австрии преобладание Венгрии выступает более рельефно, и дуализм функционирует без перебоев. Стремясь обеспечить себе беспрепятственное возобновление соглашения (“компромисса”), срок которого истекал в третий раз, австрийское правительство совершило, начиная с 1896 года, ряд ошибок, вызвавших кризис, в который вслед за Австрией были последовательно вовлечены и монархия и сама Венгрия. [Многонациональная Австрийская империя в XIX веке являлась ареной все более развивавшегося и крепнувшего национально-освободительного движения, успехи которого создали в конечном счете непосредственную угрозу самому существованию австрийского государства. Чтобы удержаться у власти, правящие круги Австрии пошли на сделку с господствующими классами Венгрии и договорились с ними о совместном угнетении других национальностей. На этой основе родился австро-венгерский дуализм. Вся последующая внутренняя политическая история Австро-Венгрии строилась на выделении одних наций в целях угнетения других.

“Есть старая специальная система управления, когда буржуазная власть приближает к себе некоторые национальности, дает им привилегии, а остальные нации принижает, не желая возиться с ними. Таким образом, приближая одну национальность, она давит через нее на остальные. Так управляли, например, в Австрии. Всем памятно заявление австрийского министра Бейста, когда он позвал венгерского министра и сказал: “ты управляй своими ордами, а я со своими справлюсь”, ты, мол, жми и дави свои национальности в Венгрии, а я буду давить свои. Ты и я — привилегированные нации, а остальных дави. То же самое было с поляками внутри самой Австрии. Австрийцы приблизили к себе поляков, давали им привилегии, чтобы поляки помогли укрепить австрийцам свои позиции в Польше, и за это давали полякам возможность душить Галицию. Это особая, чисто австрийская система — выделить некоторые национальности и давать им привилегии, чтобы затем справиться с остальными. С точки зрения бюрократии — это экономный образ управления, потому что приходится возиться с одной национальностью, но с точки зрения политической — это верная смерть, ибо нарушать принципы равенства национальностей и допускать какие-нибудь привилегии одной национальности — это значит обречь свою национальную политику на смерть” (Сталин И. В., Марксизм и национально-колониальный вопрос, 1934, стр. 121—122).

Эта своеобразная политика буржуазно-помещичьего разрешения национального вопроса окончилась полным крахом Австро-Венгерской монархии. — Прим. ред.]


I. Немецкая либеральная эра. (1871—1879)


Министерство Ауэрсперга.

Непредвиденная опала Бейста омрачила для немецкой либеральной партии радость ее победы над Гогенвартом. Она показала этой партии, что ей не следует слишком полагаться на свои собственные силы. Поэтому партия поспешила признать сделку, которую ей предложил князь Адольф Ауэрсперг, назначенный главой нового кабинета; условиями этой сделки были строго конституционная внутренняя политика и полная самостоятельность двора в военных вопросах. Председатель совета, младший брат принца Карлоса [См. т. VI, гл. II.], был известен своей верностью конституции; его энергия и характерная для отставного кавалериста резкость нравились большинству, пока он обращал их только против оппозиции. Лассер, бывший коллега Шмерлинга, более всех других государственных деятелей Австрии был способен исполнять трудные обязанности министра внутренних дел; министром вероисповеданий и народного просвещения был назначен инициатор отказа от возобновления конкордата Штремайр. Венский университет дал кабинету двух самых выдающихся своих профессоров — Глазера в министры юстиции и Унгера, назначенного министром без портфеля в качестве “министра печати” и оратора кабинета. Тотчас по сформировании правительство обеспечило себе большинство: для этого по обыкновению понадобилось лишь распустить несколько местных сеймов и соответственное число раз произвести новые выборы. Сессия парламента открылась 28 декабря 1871 года, и тронная речь двумя выразительными фразами характеризовала новую политику: “Несмотря на мое твердое намерение сделать с согласия рейхсрата все уступки, совместимые с единством государства, до сих пор не удалось восстановить столь желанный внутренний мир. Мое правительство, составленное из людей, избранных среди вас в силу моего доверия, считает первой своей обязанностью упрочить законный конституционный порядок и обеспечить закону безусловное повиновение во всех сферах общественной жизни”.

Первым актом нового министерства была избирательная реформа. Либералы давно ее требовали. Будучи убежденными сторонниками единства австрийской монархии, они не могли примириться с тем, чтобы имперский парламент походил на конгресс делегатов отдельных провинций и чтобы какой-нибудь местный сейм путем отказа от избрания своих депутатов (чешский сейм только что вновь прибег к этому приему после падения Гогенварта) мог урезать национальное представительство и тем лишить его всякого морального престижа. Временный закон (13 марта 1872 г.) уполномочил кабинет замещать путем прямых выборов всякое депутатское место, ставшее вакантным в течение сессии. Политика отказа от участия в выборах стала отныне бесцельной, так как депутаты от немецких округов Чехии заняли свои места в рейхсрате. Окончательный закон, утвержденный 3 апреля 1873 года, не только санкционировал прямые выборы, но и увеличил число депутатских мест с 203 до 353 и перераспределил их. Представительство городов и торговых палат, где главенствовала либеральная партия, было увеличено на шесть процентов, доля сельских общин была уменьшена на два процента, доля крупных землевладельцев — на четыре процента. Неравенство и несправедливости в сфере представительства интересов не были устранены и теперь.

Немецкие либералы не только являлись рьяными приверженцами централизма, они, кроме того, по традиции были антиклерикалами. Отказ от возобновления конкордата, вызывавший необходимость перестройки отношений между церковью и государством, дал им случай применить свои воззрения на практике. Тотчас по открытии парламентской сессии 1874 года Штремайр внес четыре законопроекта: о верховном надзоре государства над духовенством разных исповеданий, о монашеских орденах, о доходах церквей и духовенства и об утверждении религиозных обществ (в пользу старокатоликов). [Под старокатоликами понимались те католики, которые отказались признать догмат о папской непогрешимости, принятый на Ватиканском соборе в 1870 году. — Прим. ред.] При том духе, который царил в австрийских придворных кругах, уже самое разрешение поднять эти жгучие вопросы являлось для министерства победой. Ауэрспергу и Штремайру было ясно, что от императора нельзя ожидать большего, чем то, что давали эти законопроекты, и это вскоре подтвердилось на деле. Законы, принятые по соглашению с правительством, получили санкцию, но закон о монашеских орденах не был утвержден императором из-за поправки, направленной против учреждения новых орденов.

Всемирная выставка, от которой ждали больших результатов для промышленного развития Австрии, едва успела открыться, как в Вене (май 1873 г.) разразился ужасающий финансовый кризис. Период бешеной спекуляции завершился грандиозным венским “крахом”. В течение месяца банкротства без перерыва следовали одно за другим; все классы общества были ими затронуты; их результаты сказались даже в самых отдаленных провинциях. Министр финансов проявил большую решительность и этим спас государство от еще более страшной катастрофы: он категорически отверг ходатайства спекулянтов, требовавших во имя спасения общества, а на самом деле чтобы спасти самих себя, усиленного выпуска ассигнаций. Последствия этого кризиса долго давали себя чувствовать в Австрии. Он парализовал деятельность Депретиса по реорганизации финансов и еще надолго водворил дефицит в австрийском бюджете. [Не смешивать австрийского министра финансов Депретиса с итальянским министром финансов и первым министром Агостино Депретисом, действовавшим в то же время (и позже). — Прим. ред.]

Министерство Ауэрсперга продержалось семь лет; это было главной его заслугой. Длительностью своего существования оно утомило противников и отняло у них надежду на внезапное и коренное преобразование конституции — надежду, для которой до того времени имелись основания. “Резолюционисты” и “декларанты” [См. т. VI, гл. II.] сделались скромнее, поляки превратились мало-помалу в правительственную партию. В противоположность Лассеру, стремившемуся обходиться с поляками как можно более сурово, Андраши покровительствовал им как заклятым врагам России; а они не преминули воспользоваться этим уроком и учли выгоды, связанные с положением “государственной партии”. Постепенно они отказывались от чрезмерных своих притязаний — каждый раз за скромную с виду, но реальную уступку. Как только, несмотря на их противодействие, избирательная реформа была принята, они получили представителя в кабинете. В октябре 1876 года выборы в галицийский сейм дали благодаря административному давлению значительное большинство краковской клерикально-феодальной партии, горячо отстаивавшей политику выгодных сделок с министерством; и действительно, в последний период существования министерства Ауэрсперга польские голоса, присоединяясь к правительственной группе, неоднократно доставляли ему победу. Чехи оказались менее ловкими: они упорно отказывались выбирать депутатов в рейхсрат, хотя теперь этот отказ уже не имел смысла. Это ослабило их и внесло раскол в их среду: депутаты Моравии в 1874 году под давлением необходимости решились занять свои места в рейхсрате; в Чехии младочехи, склонные последовать этому примеру, натолкнулись на яростное противодействие со стороны старочехов. Последние только в сентябре 1878 года решились снова занять свои места в чешском сейме, и отныне их возвращение в рейхсрат было уже только вопросом времени. Этим крупным успехом монархия была обязана энергии и твердости министерства Ауэрсперга; но эта заслуга была приписана преемнику Ауэрсперга, графу Тааффе. Граф Тааффе извлек из этого успеха все те выгоды, которые можно было получить.


Слияние партий в Венгрии. Министерство Тисы.

Венгерский кабинет, как и партия Деака, не без сопротивления принял преемника Андраши, Лоньяя, начиная с 1867 года бывшего венгерским, а с 1870 года — имперским министром финансов. Его способности как экономиста и администратора были общепризнаны; но о нем ходила молва, что он недостаточно строго разграничивает свои личные дела от государственных. [И свои личные финансы от государственных: его даже в печати весьма прозрачно и неоднократно укоряли во взяточничестве и хищениях. — Прим. ред.] Оппозиция с самого начала подвергла Лоньяя резким нападкам, а правительственное большинство, смущенное репутацией своего вождя, защищало его очень вяло. После восемнадцати месяцев шаткого существования он вынужден был оставить министерство. Его преемник Слави снова образовал чисто деакистское министерство. Но некоторое число недовольных членов партии примкнуло к Лоньяю и вместе с ним стало фрондировать; оппозиция, ободренная своей победой, резко напала на новый кабинет, вследствие тяжелого финансового положения государства очутившийся лицом к лицу с огромными трудностями. В иные годы дефицит достигал 62 миллионов флоринов, т. е. четвертой части доходов. Кредит для Венгрии был закрыт, и министр финансов стал в конце концов занимать деньги где попало, под ростовщические проценты. Тщетно парламент — факт весьма примечательный в стране, где к налогам относятся с такой неприязнью, — разрешил правительству повысить налоги; платежи по займам, заключенным с 1867 года в целях административной и экономической организации страны, были тягчайшим бременем для бюджета. Финансовое разорение страны грозило повлечь за собой политическое ее закрепощение. Тогда один из вождей умеренной оппозиции, Гици, отказался от своей программы, требовавшей личной унии, и согласился вступить в министерство, чтобы содействовать упорядочению финансов. Но кабинет Битто-Гици, образованный 21 марта 1874 года, просуществовал только год. Гици был полководцем без войска. Подлинное слияние с многочисленной и влиятельной партией, во главе которой стоял Тиса, совершилось в феврале 1875 года. Новая либеральная партия тотчас приобрела большинство в палате депутатов, а именно 235 голосов из 444; оппозиция распадалась на четыре группы. 28 февраля было сформировано министерство; премьером согласился стать барон Венкгейм, министр a latere (представитель венгерского министерства в Вене). Ввиду предстоявших через несколько месяцев выборов портфель министра внутренних дел взял Тиса. Вместе с ним в кабинет вошли два члена левой; в общем там оказалось шесть деакистов, из которых самым выдающимся был молодой министр финансов Коломан Шелль. Несмотря на численный перевес деакистов в министерстве и в парламентском большинстве, руководство венгерской политикой перешло к другим. Сам Деак закончил свою карьеру тем, что санкционировал слияние и вступил в число членов нового либерального клуба; он умер 29 января 1876 года.

Тиса был типичным представителем и вождем того мелкопоместного дворянства, которое является ядром мадьярской национальности, подлинным ферментом политической жизни и наиболее влиятельным классом общества. В 1861 году оно образовало партию “резолюционистов”, [См. т. VI, гл. II.] и все время после 1867 года, пока оно упорно пребывало в принципиальной оппозиции, дуализм оставался неустойчивым вопреки видимости. Поддерживая режим соглашения, мелкопоместное дворянство тем самым санкционировало его для Венгрии, сделало его “национальным” во всех смыслах этого слова — как во внешней, так и во внутренней политике. В качестве благовидного предлога для отказа от потерявшей всякий смысл оппозиции Тиса выставил необходимость восстановить кредит страны; отказываясь от политических притязаний, он с тем большей настойчивостью старался осуществить притязания экономические; он хотел отнять у Австрии преобладание, которое она сохраняла в этой области, извлечь из дуализма все те материальные выгоды, какие тот мог принести, обеспечить Венгрии ресурсы и престиж полноправного и влиятельного государства. Во внутренней политике Тиса с целью лишить крайнюю оппозицию самого действенного ее оружия и польстить национальному самолюбию своего собственного класса вступил на путь открытой и строго последовательной мадьяризации. Больше всего пострадали от этой политики “саксы” Трансильвании и сербское население Баната. Все государственные учреждения и связанные с государством общественные организации были вынуждены оказывать содействие министру, организовывать курсы венгерского языка и увольнять тех служащих, по большей части немцев, которые недостаточно быстро усваивали венгерский язык. Эти меры были не новы, но теперь их применяли с небывалой придирчивостью и суровостью.

Министры, всецело занятые возобновлением соглашения и восточными делами, удосужились, однако, произвести несколько неотложных реформ. Шелль упорядочил бюджет, добился от парламента установления новых налогов и сократил дефицит больше чем наполовину; он подготовил конверсию нескольких венгерских займов; это мероприятие должно было обеспечить стране более надежную, более достойную ее и более выгодную форму кредита. Внутри страны Тиса руководил выборами, состоявшимися в июле 1875 года; они привели в палату 350 сторонников министерства, тогда как оппозиция разных оттенков насчитывала всего лишь около 100 членов; в результате этих выборов Тиса официально занял пост председателя совета министров. Несмотря на противодействие крайней правой и крайней левой, он провел частичную реформу управления комитатами. В Хорватии при бане Мазураниче, придерживавшемся умеренной политики, возбужденные страсти улеглись; соглашение, в которое были внесены кое-какие мелкие поправки, применялось без всяких трений; депутаты Загребского сейма входили в Пеште в состав министерского большинства. Целесообразность слияния была доказана на деле; король, неохотно согласившийся призвать Тису в министерство, примирился, видимо, с кабинетом, заслуги которого особенно выделялись рядом с бессилием цислейтанского министерства.


Дуализм с 1871 по 1878 год. Первое возобновление соглашения. Занятие Боснии и Герцеговины.

Торжество Андраши над Гогенвартом знаменовало решающую победу политического дуализма. В последующий период борьба происходит главным образом на экономической почве. Дуалистическая система была связана с целым рядом вопросов экономического порядка, разрешение которых являлось делом гораздо более трудным, нежели разрешение вопросов политических. Между тем в 1867 году их оставили почти без внимания. Корона, которую одну представляли австрийские министры, не интересовалась ничем, кроме дипломатии и войска; венгры, разумеется, давали не больше, чем от них требовали, и считали сохранение возможно полной экономической независимости полезным противовесом на тот случай, если бы двор выказал недобросовестность в применении дуализма. Поэтому экономические соглашения были заключены только на десять лет, а вопрос о банке, несмотря на его первостепенную важность, “забыт”. Вскоре обнаружилось, что с истечением десятилетнего срока экономических соглашений политический договор, формально непрерывный, утрачивал всякое реальное значение.

Первым стал на очередь вопрос о банке. Австрия и Венгрия уже целый ряд лет пробавлялись обесцененными бумажными деньгами. Австрия была главным банкиром Венгрии, главным скупщиком продуктов ее сельского хозяйства и главным ее поставщиком промышленных изделий. Установив таможенную и торговую унию, соглашение тем самым упрочило эти давнишние связи и прибавило к ним новые, вытекавшие для обоих государств из общности расходов и долгов. Поэтому до возобновления платежей звонкой монетой необходимо было сохранять единство денежной системы и кредита — в противном случае величайшие экономические потрясения были неизбежны. Это единство было обеспечено Австрийским национальным банком, получившим в 1862 году привилегию по 1877 год; но Венгрия, категорически отрицавшая обязательность для нее постановлений рейхсрата, возглавленного Шмерлингом, только терпела этот банк. Венгрия не могла серьезно думать о том, чтобы обойтись без него; но, пользуясь юридической погрешностью, допущенной при создании банка, она могла добиться материальных уступок. Лоньяй вступил в переговоры с дирекцией; он добился в ноябре 1872 года увеличения вложений банка в Венгрии и открытия переговоров между обоими государствами, а также и между ними и правлением банка в целях изменения устава банка на основе дуализма и сохранения единства денежной системы.

Таможенные тарифы и косвенные налоги, ставшие на основании соглашения общими для обоих государств, тоже дали повод к разногласиям. Оба правительства, одинаково озабоченные изысканием новых источников доходов, рассчитывали найти их этим путем; но их интересы были прямо противоположны, так как Австрия — страна промышленная, а Венгрия — земледельческая. Венгрия отстаивала свое дело с большим упорством; она в меньшей степени находилась под влиянием двора, яснее представляла себе и свою цель и средства к ее достижению; в результате она одержала верх. В 1878 году соглашение было возобновлено, после того как оно дважды было продлено на известный срок и дважды произошел министерский кризис. С экономической точки зрения новое соглашение дало Венгрии кое-какие преимущества, правда небольшие: банк получил дуалистическое, но не вполне паритетное устройство, некоторые таможенные вопросы были решены в пользу Венгрии. Политическая победа венгров была более значительна: им одним были сделаны положительные уступки, и добились они их собственными силами благодаря своей тактике, благодаря неизменному согласию между министерством и парламентским большинством. Венгрия выступала как единое целое, в Австрии царил раскол.

В отношении восточных дел Австрия и Венгрия в этот период представляли такую же картину. Поскольку внешней политикой монархии руководил венгр, восточные дела, естественно, стояли на первом плане. Все внимание Андраши с того момента, как он занял место Бейста, было обращено на восток. Его западная политика — дружба с Пруссией, “союз трех императоров”, сближение с Италией — была внушена единственно стремлением обеспечить себя от нападения с тыла. На Балканах он продолжал политику Бейста, оспаривая у России симпатии вассальных княжеств Турции. Почет, с которым правители этих княжеств были приняты на Венской выставке 1873 года, оскорбил их властелина — султана; последний тщетно протестовал против непосредственного заключения торговых договоров между империей и его вассалами. При дуалистическом строе разделение власти между несколькими равноправными, а не подчиненными друг другу органами, каковы австрийский парламент, венгерский парламент и делегации, австрийское министерство, венгерское министерство и общее министерство, влечет за собой медлительность действий, ослабляет ответственность и идет на пользу той единственной власти, которая несложна, едина, всюду тождественна и всюду сильна — власти монарха. Искусно направляя делегации против парламентов, пользуясь влиянием Тисы на венгерскую палату, воздействуя на австрийских пэров призывом выполнить желание императора, Андраши сумел без государственного переворота, вопреки воле немцев и мадьяр, провести оккупацию Боснии и Герцеговины. Вместо “одного батальона” оккупация эта потребовала целой армии; вместо того чтобы быть мирной, она оказалась кровопролитной. Свыше ста миллионов флоринов было затрачено на то, чтобы от имени и как бы по милости Турции занять эти провинции.

Расхождение между обещаниями Андраши и результатами его политики способствовало падению его министерства (август 1879 г.). Он осуществил два предприятия, оказавшие решающее влияние на судьбы монархии: первым из них было занятие Боснии и Герцеговины, противопоставившее Австро-Венгрию России и тем самым надолго определившее восточную политику первой; вторым — заключение австро-германского союза, подписанного в октябре 1879 года Гаймерле, но в действительности бывшего делом рук Андраши; этот союз в течение многих лет являлся осью австро-венгерской политики.

Оккупацию Боснии и Герцеговины сделали возможной двое венгров — Андраши и Тиса: один — руководя дипломатией монархии, другой — отдав все свое влияние на службу политике короны, рискуя всей своей популярностью ради ее успеха. Как ни был враждебен этой политике венгерский парламент, однако, когда оккупация стала совершившимся фактом, он признал ее, отказался от всех соображений, не имевших отношения к возможным ее последствиям, и остался, несмотря ни на что, верным правительству, содействовавшему тому, чтобы его обманули. В австрийском парламенте произошел раскол, и в то самое время, когда имперские войска сражались в Боснии, парламент вотировал адрес, казалось, осуждавший их. “Немцы смотрели на свое отношение к кабинету, упрочить который было для них, однако, делом насущной необходимости, так, как если бы они вели с ним гражданскую тяжбу. Политическая точка зрения совершенно стушевывалась для них перед правовой, и доказать свою правоту казалось им более важным, нежели обеспечить дальнейшее существование кабинета”. Результатом было установление в 1879 году новой системы, естественным образом еще усилившей преобладание Венгрии в дуализме.


II. Правление Тааффе


Система Тааффе.

Успех восточной политики, бывшей личным делом императора, сделал его более восприимчивым к антипарламентским влияниям, к нашептываниям придворных, военных и клерикалов. Император был твердо намерен не дать речам и адресам отклонить себя с намеченного пути; но он был готов оставить власть внутри страны в руках прежнего парламентского большинства, лишь бы сохранить полную свободу действий во внешних и военных делах. Министерство Ауэрсперга распадалось вследствие того, что его члены уходили один за другим. Император поручил сначала министру финансов Депретису, а после того как Депретис выказал свою неспособность — одному из своих приближенных, тирольскому наместнику графу Тааффе, составить кабинет по соглашению с прежним большинством: от представителей этого большинства требовали только, чтобы они признали оккупацию как совершившийся факт и санкционировали ее последствия. Но это большинство не захотело капитулировать. Император решил терпеть до предстоявших в скором времени выборов. Кабинет был кое-как подновлен; председателем его стал Штремайр, Тааффе взял портфель министра внутренних дел, чтобы провести выборы. Он надеялся создать путем этих выборов новую партию, в которую вошли бы аристократические и умеренные элементы всех остальных партий и которая формально была бы правительственной. Но ему удалось только — преимущественно благодаря голосам крупных чешских землевладельцев — превратить старое либеральное большинство в меньшинство; в этой курии, где преобладали конституционалисты, из двадцати трех депутатских мест десять были предоставлены по выработанному правительством при поощрении императора соглашению крупнейшим чешским магнатам. Эра парламентского правления при немецком большинстве кончилась.

И действительно, это парламентское правление утратило всякий смысл. Немцы по-прежнему оставались самой культурной и самой богатой народностью Австрии; но они уже не были единственным культурным и богатым народом: чешская буржуазия, медленно сформировавшаяся в общении с ними, стала для них опасной соперницей. Доля немцев в населении Австрии уменьшилась, а вследствие этого их привилегированное политическое положение являлось уже несправедливым. Соображения международного свойства, некогда бывшие причиной того, что немцам предоставили власть, теперь были против них: австро-германский союз, обратив монархию лицом к востоку, побуждал ее к духовному завоеванию славянских народностей, а для этого ей нужно было прежде всего сблизиться со своими собственными славянами. Система, применявшаяся с 1871 года, стала непригодной; сами либералы так ясно это сознавали, что еще до выборов искали союза с чехами; но последние, руководимые примкнувшими к чешской партии магнатами, предпочли войти в соглашение с правительством. Они наконец явились в новый рейхсрат; министерство, нуждавшееся в их голосах для проведения своей восточной политики, обещало им кое-какие уступки. Тааффе призвал в реорганизованный им после выборов кабинет, рядом с либералами, клерикалами и поляками, чеха из Моравии. Это коалиционное министерство заявило, что будет править вне партий, руководствуясь высшими интересами государства. Но либералы, раньше безраздельно пользовавшиеся властью, отказались поделиться ею: они хотели отомстить графу Тааффе. Они пытались свергнуть его при обсуждении вопроса о новом военном законе, который мог быть принят только большинством двух третей голосов, так как им устанавливался контингент на десять лет; но при третьем голосовании правое крыло оппозиции, опасаясь кризиса и страшась императора, голосовало за кабинет. А кабинет, развязав себе руки на десять лет, уже не имел никаких оснований щадить своих несговорчивых и в то же время бессильных противников. Он отделался от последних своих либеральных членов и состоял уже только из клерикалов и славян.

Три группы, приблизительно насчитывавшие пятьдесят пять членов каждая, — чехи, поляки и клерикальный центр, — составляли ядро большинства. Их не связывали ни общность политической программы, ни тождество основных интересов: их объединял только страх перед новым энергичным наступлением либерализма — наступлением, возможность которого всецело зависела от позиции двора. На этом страхе и на разногласиях между всеми тремя группами граф Тааффе построил свою систему. Он с самого начала заявил этому большинству, исповедовавшему автономизм и федерализм, что не допустит никаких существенных изменений конституции, но зато обещал применять ее уже не в интересах какой-либо партии, а исключительно в целях примирения. Тааффе сохранил все, что было в ней централистского, и устранил из нее все немецкое; он уничтожил фактическую монополию, которой пользовался в управлении страной немецкий язык, и широко открыл славянам доступ к государственным должностям. Он не требовал, чтобы они отрекались от своей национальности, но заставлял их безусловно подчиняться тому единству принципов и направления, которое он старался поддержать в бюрократии; он сам был прежде всего типичным австрийским сановником. Для сохранения своего непрочного и плохо спаянного большинства он должен был прибегать к частичным уступкам, удовлетворять личные интересы членов этих групп; отсюда непрерывный торг между правительством и группами. Точно так же в серьезных случаях действовали Бейст и Ауэрсперг. Эти сделки умаляли престиж не правительства, а парламента; народное представительство превратилось в какую-то биржу, министры как будто существовали для того, чтобы раздавать милости. Они приучили все партии рассчитывать не столько на собственные силы, сколько на благоволение монарха, и домогаться этого благоволения угодливостью. Влияние императора и могущество бюрократии возрастали. Таким образом, внепартийность министерства Тааффе выражалась в том, что оно было министерством монарха: под оболочкой строго соблюдаемых конституционных форм оно восстановило абсолютизм.

С течением времени эта система выдохлась. Избирателям надоело, что их бесконечно дурачат ничтожными уступками, депутаты утратили всякий престиж и всякое доверие: их обвиняли в том, что они продают свои мандаты, что правительство подкупает их. На арену политической жизни выступило новое поколение, рассчитывавшее резкой оппозицией добиться большего, нежели предыдущее добилось покладистостью. Народное движение уничтожило партию старочехов, а тем самым — и большинство графа Тааффе. Его долгое министерство имело решающие последствия для политической жизни Австрии. Оно сделало навеки невозможным возврат к централизации, направленной на онемечение страны. Оно заполнило кадры администрации славянами, которые, оставаясь славянами, пользовались своим официальным положением в целях национальной пропаганды. Борясь против либеральной партии, правительство Тааффе восстановило престиж двора, аристократии, церкви и способствовало тому, что клерикализм снова перешел в наступление и завоевал в Австрии ту власть, которой он вплоть до мировой войны там пользовался. Это министерство в одно и то же время и расшевелило и развратило национальности и партии; оно приучило их беспрестанно предъявлять требования и добиваться удовлетворения этих требований не столько собственными усилиями и трудом, сколько интригами. Та деморализация общества, о которой так красноречиво свидетельствовал кризис довоенной Австрии, является прямым следствием системы Тааффе.


Австрия с 1879 по 1890 год.

Немцы, считавшие себя единственными хранителями истинного австрийского патриотизма, непрестанно обвиняли графа Тааффе в том, что он ослабляет и губит государство. Во всяком случае, вещественные результаты его долгого правления не оправдывают этого упрека. Министр финансов Дунаевский, родом поляк, бывший в кабинете самым убежденным представителем автономизма, устранил из бюджета хронический дефицит. Он повысил все существовавшие налоги, прямые и косвенные, и создал новые. Благодаря этому после многих лет баланс 1889 года был сведен с превышением доходов над расходами. Этот результат дал возможность предпринять новую реформу, еще более необходимую для экономического и финансового благосостояния страны: восстановление платежей в звонкой монете. Переговоры с венгерским правительством, начатые при Дунаевском, закончились при его преемнике Штейнбахе в 1892 году. Тогда был вотирован ряд законов, в принципе установивших новую денежную систему в золотой валюте, единицей которой стала вместо флорина крона [Золотой флорин стоил 2 франка 50 сантимов (около 92 копеек). В ходу были только бумажные флорины, курс которых с небольшими колебаниями равнялся 2 франкам 10 сантимам. Крона стоила половину, т. е. 1 франк 6 сантимов.]; но реформа эта не была осуществлена в полном объеме. Путем секвестра за долги и выкупа отдельных линий была создана развитая сеть австрийских государственных железных дорог, сначала в западной части империи, между Веной и баварской границей; с открытием в 1884 году Арльбергского туннеля Австрия приобрела новый, чрезвычайно важный выход в западную часть Европы. Крупные военные кредиты неоднократно тяжелым бременем ложились на бюджет. Следует отметить закон 1883 года, который преобразовал цислейтанский ландвер по образцу гонведов и в ущерб правам парламента поставил это войско в более тесную зависимость от короны, менее бережливой, нежели палаты.

Министерство Тааффе, консервативное прежде всего, положило в Австрии начало консервативной социальной политике. В отношении рабочих эта политика сводилась, по рецепту Бисмарка, к введению, с одной стороны, системы страхования рабочих, скопированной с германской, а с другой — к изданию репрессивных законов, предлогом для которых послужил ряд якобы анархистских покушений. В отношении крестьян эта политика выразилась в ограничении права дробить и закладывать мелкие земельные участки. В отношении ремесленников она привела к восстановлению цехов и звания мастера. [Это очень неточно: австрийские “цехи” имеют довольно мало общего со старинными цехами, существовавшими в Европе до новейшего времени (во Франции их отменили в 1791 году, во время революции, в Пруссии — в 1809—1811 годах, в Австрии они просуществовали до 1848 года, хотя больше в теории, чем на практике). В старинных цехах существовало строго соблюдавшееся ограничение числа мастеров, подмастерьев и учеников в данном округе и в данном производстве, были обязательны строгие экзамены, большие взносы для допущения к этим экзаменам и т. д. В новейших австрийских цехах 1881—1883 годов существенны только некоторые гарантии, которые должны быть даны мастером в том, что он знает свое дело, обязательный стаж для подмастерьев и т. п. — Прим. ред.] В совокупности же эти меры были направлены против экономического влияния крупной и либеральной буржуазии. В целях борьбы с ее политическим влиянием правительство поддержало в 1882 году поправку к избирательному закону, состоявшую в том, что ценз для городских и сельских курий был понижен до пяти флоринов прямых налогов; от этой реформы особенно выиграли ремесленники, послушные политическому руководству церкви. Под влиянием этих реформ рядом с национальными партиями начали возникать партии, выставившие определенную экономическую и социальную программу. Ввиду направленных против них преследований социалисты объединились и провели в Гайнфельде (1888) свой первый общий конгресс. Здесь они формулировали свои требования: секуляризация государства, обязательность и бесплатность обучения, прямое и безусловное всеобщее избирательное право. Они образовали первую в Австрии интернациональную партию. Под руководством духовенства и крупных земельных собственников образовались аграрная партия, выражавшая на крестьянских съездах свои реакционные требования, и объединение ремесленников и мелких торговцев, враждебное все возраставшему распространению капитализма. Это движение мало-помалу приняло ясно выраженный антисемитский характер. Клерикально-антисемитская партия, именовавшаяся также и христианско-социалистической, отвоевала у старой демократической партии венские предместья. В лице адвоката Люгера, перебежчика из демократической партии, она нашла искуснейшего агитатора, благодаря которому она постепенно завоевала венский муниципалитет.

Каждая из групп большинства старалась урвать свою долю в милостях правительства. Поляки, располагавшие почти полной политической автономией, требовали экономических выгод: под предлогом стратегических соображений правительство строило для них дорого стоившие железные дороги, с них неоднократно слагались крупные податные недоимки (однажды 75 миллионов флоринов сразу). Чехи в первую очередь добивались удовлетворения своих национальных требований; в результате проведена была избирательная реформа, обеспечившая им большинство в пражском сейме и в чешской делегации в Вене. Путем разделения старого немецкого университета в Праге (1882) чехи получили свой особый университет, и правительство неоднократно давало им субсидии на средние школы. Указами 1880 и 1886 годов чешский язык был в общественной жизни до известной степени приравнен к немецкому (до тех пор единственным официальным языком в Чехии и Моравии был немецкий). Немецкие клерикалы обратили все свои усилия на овладение школой; закон 1883 года сократил с восьми до шести лет продолжительность обязательного школьного обучения и косвенным путем восстановил принцип конфессиональной школы. В 1888 году они сочли своевременным установить его прямо, и их вождь, князь Алоизий Лихтенштейн, внес соответственное предложение. На этот раз общественное мнение энергично воспротивилось; император лично посоветовал взять назад предложение. Клерикалы просчитались; однако им удалось поколебать положение министерства, и это оказалось непосредственной причиной его падения.

Сначала распавшаяся, потом снова объединившаяся немецкая левая, после того как славянское большинство еще возросло благодаря выборам 1885 года, организовалась в два клуба: клуб немецкой объединенной левой, насчитывавший 112 членов, и клуб немецких националистов, имевший всего 16 членов. Программа второго ставила во главу угла защиту национальных интересов немецкой части населения; интересы австрийского государства были отодвинуты на второй план. Небольшая группа крайних во главе с Шёнерером открыто высказывалась за присоединение всей немецкой Австрии к Германии. Даже бывшие либералы — и те, борясь в рядах оппозиции, становились более радикальными и более склонными к национализму. На первые указы в пользу Чехии (1880) они ответили предложением Вурмбранда, требовавшим объявления немецкого языка государственным языком Цислейтании и отвергнутым в 1884 году; на указы 1886 года они отвечали выходом из чешского сейма, куда вернулись только в 1890 году; на предложение Лихтенштейна — угрозой поголовного выхода из рейхсрата, что сократило бы его состав больше чем на треть; они твердо решили отстаивать всеми силами неприкосновенность школьного закона, который был делом их рук, единственным орудием защиты, которым они располагали, единственной их надеждой на победу над клерикализмом. Впрочем, их противодействие нашло поддержку: перед угрозой клерикальной реакции в Чехии ожил гуситский дух. Младочехи повели яростную кампанию против старочехов, предавшихся дворянству и церкви, и на областных выборах 1889 года отняли у них почти всю сельскую курию. Это устрашило двор и правительство: ведь младочехи были в Вене на очень дурном счету, их там знали как ярых демократов, радикалов, противников могущественных магнатов и союза с Германией. Император публично заявил: “Странная компания берет теперь верх! Надо будет энергично действовать против нее”. Для противоборства этим элементам правительство пыталось устроить соглашение между немцами и старочехами, сплотить все “патриотические и умеренные” элементы против опасности, грозившей со стороны радикалов. Посредниками в этом деле выступили министерство и крупные землевладельцы; ни один младочех не был приглашен к участию в совещаниях. Чешское общество должным образом ответило на этот вызов: ввиду бурных манифестаций большинство старочешских депутатов изменило своему слову и перешло к младочехам. Соглашение, к достижению которого император лично приложил большие усилия, потерпело самую жалкую неудачу, и выборы 1891 года в рейхсрат ознаменовались полным поражением старочехов в Чехии.

Теперь лозунгом в рейхсрате сделалось объединение патриотических и умеренных элементов, но это был абсурд: за отсутствием большинства оказалось невозможным в апреле 1891 года вотировать адрес в ответ на тронную речь, и парламент должен был ограничиться уверениями в своей лояльности. Правительство представило чисто экономическую программу. Славянские министры Дунаевский и Пражак подали в отставку, и в кабинет вступил министр-немец. Как только был поставлен первый вопрос полуполитического характера, он подал в отставку, и левая снова перешла в оппозицию. Потеряв надежду приобрести большинство в этом парламенте, граф Тааффе сделал попытку создать новый парламент: он внезапно, без предупреждения, представил проект избирательной реформы, который, не умаляя привилегии крупных землевладельцев, устанавливал для городских и сельских курий почти всеобщую подачу голосов. Все “патриотические и умеренные” партии возмутились; поляки, клерикалы и левая, одинаково подвергавшиеся опасности, вошли в соглашение между собой с целью низвергнуть графа Тааффе. Но он предупредил их, подав в отставку 28 октября 1893 года.


Министерство Тисы (1879—1890).

В Венгрии осложнения, вызванные оккупацией Боснии и Герцеговины, повлекли за собой всего лишь перемену в личном составе правительства: Шелль подал в отставку, не желая содействовать развалу финансов, им восстановленных; на его место был назначен граф Сапари, а последнего несколько лет спустя сменил сам Тиса, от имени которого министерством руководил ловкий товарищ министра Векерле. Равновесие бюджета было восстановлено тогда же, когда оно было достигнуто в Австрии. Национализация железных дорог проводилась в широких размерах и весьма энергично; государство взяло в свои руки прежде всего главные линии, которые должны были связать Венгрию с железными дорогами Ближнего Востока, и таким образом подчинило себе все сухопутное торговое сообщение между восточной и западной частями европейского материка. Весьма удачным мероприятием оказался введенный министром общественных работ Бароссом на казенных венгерских дорогах знаменитый поясной тариф: стоимость проезда уменьшилась для некоторых участков на 85 процентов, и в первый же год число пассажиров утроилось. Эксплуатация железнодорожной сети начала наконец давать доход. Широкое пользование железными дорогами было полезно для промышленности, которую правительство всячески старалось поощрять и развивать; то обстоятельство, что сельское население получило возможность посещать города и столицу, являвшиеся центрами мадьяризации, пошло на пользу национальной политике министерства.

Словаки и румыны упорно стояли на той пассивной позиции, которой они придерживались со времен соглашения и к которой их вынуждал избирательный закон. Трансильванские “саксы” неоднократно резко выступали против правительства. Но наибольшие затруднения доставили ему хорваты. В 1877—1879 годах они, как и чехи, явились самыми горячими сторонниками оккупации Боснии и Герцеговины и требовали даже формального присоединения оккупированных провинции, так как боснийцы были в большинстве их братьями по языку и религии и присоединение этих провинций приблизило бы хорватов к осуществлению их мечты о Великой Хорватии и “триализме”. Пештское правительство сначала выступило очень энергично против этих вожделений, не составлявших тайны, и против притязаний, заявленных хорватами по поводу возобновления венгро-хорватского соглашения; бан Мазуранич, умеренный националист, был заменен графом Пеячевичем, магнатом, придерживавшимся чисто венгерских воззрений. После долгих переговоров соглашение было заключено. Хорватия отказалась от своих требований, выговорив себе за это включение в состав ее территории бывших пограничных хорватских областей, что увеличило ее народонаселение на 700000 человек. В 1883 году из-за истории с государственным гербом в Загребе снова разгорелись страсти: какой-то не в меру ретивый чиновник вздумал заменить вывески с хорватскими надписями на государственных учреждениях в Загребе вывесками на двух языках — венгерском и хорватском; это вызвало мятеж, народ посрывал новые гербы, и даже правительственное большинство сейма протестовало. Бан Пеячевич, хотя и ярый мадьярский националист, предпочел выйти в отставку, чем опять водворить на место новые гербы. Среди крестьян вспыхнул ряд восстаний, и пришлось на несколько месяцев приостановить действие конституции. Хорваты одержали верх: двуязычные надписи исчезли, а на новых гербах уже не было никаких надписей. В результате этих инцидентов выборы 1884 года значительно усилили меньшинство сейма, враждебное какому бы то ни было соглашению с Венгрией. Сессия 1884 года ознаменовалась бурными сценами: на заседаниях дело доходило до рукопашных схваток, сам бан однажды был побит. Это повлекло за собой ряд политических процессов; Загреб был объявлен на осадном положении; во всей Хорватии временно был отменен суд присяжных. Король (т. е. император Франц-Иосиф) открыто стал на сторону венгерского министерства. В 1889 году было заключено новое финансовое соглашение; но отношения между обоими союзными королевствами оставались крайне натянутыми, и хорватский вопрос продолжал быть больным вопросом для Венгрии.

Один инцидент, не имевший ничего общего с политикой, повлек за собой целый ряд политических реформ. На знаменитом Тиса-Эсларовском процессе (1885), привлекшем к себе внимание всей Европы, обнаружилась наряду с подкупностью венгерского правосудия огромная сила антисемитских предрассудков в Венгрии. Старая земельная аристократия с каждым днем утрачивала свое влияние, престиж и богатство; в своем разорении она обвиняла евреев, составлявших в Венгрии торгово-промышленный класс. Но мадьярский народ слишком малочислен и слишком обособлен от других народов, чтобы он мог отказаться от какой-либо помощи, предложенной искренне и чистосердечно; а евреи с 1848 года принадлежали к числу наиболее убежденных неомадьяр. Надо было примирить с ними народ, а для этого постепенно довести их до полного уравнения в правах с гражданами других исповеданий. Тиса внес законопроект о разрешении браков между евреями и христианами. Этот проект был принят палатой депутатов, но провалился в палате магнатов, где против него выступила коалиция клерикальных реакционеров и разоренных аристократов. Необходимость реформы верхней палаты после этого стала очевидной. Все магнаты, платившие менее 3000 флоринов поземельного налога, потеряли право заседать в верхней палате; им было предоставлено раз навсегда избрать из своей среды пятьдесят человек, которые отныне являлись их представителями, а корона получила право назначать пожизненных членов верхней палаты, числом до пятидесяти. Благодаря этому верхняя палата выиграла в смысле престижа и качества; зато и срок депутатских полномочий был продлен с трех до пяти лет.

Тиса, раньше так горячо обличавший слабость деакистов по отношению к Австрии, теперь, очутившись у кормила власти, в свою очередь стал подвергаться нападкам со стороны людей более радикальных, нежели он сам. Они упрекали его в том, что он жертвует правами и престижем Венгрии. Между тем в единственном серьезном столкновении, которое возникло при нем, — в деле генерала Янского, приказавшего украсить могилы австрийцев, защищавших Буду против Гёргея, — венгерский министр одержал верх над военными влияниями, столь могущественными в Вене: австрийское правительство не посмело бы даже возбудить подобный вопрос. Но Тиса сам некогда показал пример шумных и несправедливых нападок. Своими все более надменными замашками он иногда оскорблял даже свою собственную партию; его система, служившая вначале определенному идеалу, выродилась в коалицию личных интересов; будучи сам человеком безупречно честным, он, однако, в видах сохранения большинства смотрел сквозь пальцы на парламентские подкупы и даже поощрял их. Народу он надоел, а двор не мог больше полагаться на его престиж. В 1889 году голосование военного закона послужило поводом к бурным сценам. В 1890 году они повторились в связи с вопросом о том, является ли Кошут венгерским гражданином. [Автор пишет фразу, которая без пояснений не имеет ни малейшего смысла. Дело было в том, что Франц-Иосиф даровал амнистию всем участникам венгерской революции 1848—1849 годов; это произошло еще в конце шестидесятых годов. Кошут отказался от этого помилования. Желая все-таки вызвать его из эмиграции, Франц-Иосиф провел в 1879 году закон, по которому гражданин, более десяти лет не являющийся в Венгрию, лишается венгерского права гражданства. Срок должен был исчисляться с 1879 года. Поэтому в 1889 году Кошут “перестал быть венгерским гражданином”. На заседании венгерского сейма оппозиция при рукоплесканиях всего сейма заявила, что считает Людвига Кошута славой и гордостью Венгрии и образцом венгерского гражданина. Кошут так и умер в изгнании в 1894 году. — Прим. ред.] Тису травили со всех сторон, в кабинете он был изолирован. В марте 1890 года он подал в отставку.


Законодательство по делам вероисповеданий.

Граф Сапари восстановил кабинет, почти не произведя изменений в личном его составе. Перед ним тотчас встал вопрос о политико-церковном законодательстве. До сих пор новая Венгрия была избавлена от религиозных распрей. Духовенство пользовалось уважением за то, что в годы унижения родины проявило патриотизм; многочисленные и влиятельные протестанты жили в добром согласии с католиками. Эта мирная жизнь была нарушена около 1890 года раздорами, возникшими из-за вопроса о смешанных браках между лицами различных вероисповеданий. По закону 1868 года дети от таких браков должны были следовать: мальчики — вере отца, девочки — вере матери. Но католические священники с течением времени стали крестить всех этих детей и записывать их католиками в метрические списки, ведение которых было возложено на духовенство.

Тщетно министр исповеданий напоминал католическому духовенству о требованиях закона: из Рима оно получало противоположные инструкции. Правительству пришлось вмешаться в это дело — как для сохранения своего престижа, так и для обеспечения правильного ведения метрических книг. Граф Сапари предложил передать ведение этих книг гражданской власти, объявить свободу совести и официально признать равноправие еврейской религии; но его собственная партия выставила требования, гораздо более обширные и равносильные коренной реформе. Венцом реформы должно было быть узаконение гражданского брака, давно уже требуемое венграми и отвергаемое королем, опасавшимся, что под влиянием этой уступки в Австрии будут предъявлены такие же требования. Страх перед королем и опасение оскорбить религиозные чувства побудили Сапари уйти в отставку. Министр финансов Векерле, став президентом совета, добился принципиального согласия короля на узаконение гражданского брака под условием выработки соглашения о некоторых подробностях. Палата депутатов приняла все пять правительственных законопроектов, но магнаты отвергли законопроект о гражданском браке. Это вызвало ряд бурных демонстраций; двор публично обвиняли в том, что он поощряет это сопротивление. Многие высшие сановники голосовали против законопроекта; некоторые из них, никогда не являвшиеся в Пешт, нарочно прибыли для этого из Вены. Министры снова внесли проект в палату депутатов, этим самым призывая представителей народа оказать противодействие аристократам, которые законодательствовали по праву рождения. Палата снова приняла законопроект огромным большинством. Но король отказал министерству в том оружии против магнатов, о котором министерство ходатайствовало: в назначении ряда новых членов верхней палаты. Реакционные магнаты пустили в ход все свое влияние при дворе; королю указывали на опасность конфликта между палатами, на диктаторские замашки и чрезвычайную популярность министерства, подрывающие монархический принцип; были использованы и публичные манифестации, состоявшиеся в марте 1894 года по случаю смерти Кошута, воспринятой мадьярами как общенациональное горе. Кабинет подал в отставку. Но граф Куэн-Хедервари, хорватский бан и доверенное лицо императора, призванный образовать министерство, потерпел неудачу из-за сопротивления либеральной партии. Министерство Векерле снова вступило в управление, пожертвовав министром исповеданий, но сохранив против воли короля министра юстиции Силаги. Новый кабинет был уполномочен заявить палатам, что монарх считает необходимым завершить новое законодательство. В результате верхняя палата незначительным большинством приняла закон о гражданском браке; 21 декабря министерство подало в отставку, которая и была принята 23-го. Против новых законов в короле возмущались совесть католика и самолюбие монарха; однако общественное мнение заставило его принять их. Он вынужден был до конца покориться политике своих министров, но он их возненавидел. Председатель кабинета, вышедшего в отставку, заявил большинству, что кабинет уходит по той причине, что утратил доверие короля; большинство устроило овацию бывшим министрам, но в то же время благоразумно удовольствовалось победой по существу и остерегалось чрезмерной резкостью поколебать свое положение. Восстановление необходимой гармонии между обоими органами законодательной власти, но без каких бы то ни было политических жертв — таков был общий лозунг, и палата выбрала председателем наиболее ненавистного королю министра, Силаги. Граф Куэн-Хедервари, которому снова предложено было образовать министерство, снова потерпел неудачу: доверие короля делало его подозрительным для большинства; оно боялось, как бы он не оказался венгерским Тааффе. Законы по делам вероисповеданий вызвали некоторые изменения в организации партий: радикалы разделились на светских и клерикалов; национальная партия графа Аппоньи, расходившаяся с либеральной партией больше по вопросам личного характера, нежели по программным, и в то время, когда кабинет еще колебался, ратовавшая за новые законы, выступила против этих законов, как только министерство серьезно взялось за их проведение; из либералов человек двадцать отделилось вместе с Сапари. Наконец под руководством графов Фердинанда Зичи и Николая-Маврикия Эстергази образовалась “народная” партия — первая подлинно клерикальная ультрамонтанская партия в Венгрии. Но король был связан с либеральной партией интересами дуализма. После неудачи графа Куэн-Хедервари составление кабинета, ко всеобщему удивлению, было поручено председателю палаты барону Банфи. Искусно лавируя, сочетая властную волю с уступчивостью, он удержался на своем посту, провел, добившись наконец от монарха назначения многочисленных новых магнатов, последние законы по делам вероисповеданий и удовлетворил национальное самолюбие венгров, доставив им реванш за те происки, вследствие которых пал Векерле. Когда папский нунций в Вене, монсиньор Альярди, приехал в Венгрию агитировать против законов по делам вероисповеданий, венгерское правительство потребовало вмешательства министра иностранных дел и, по-видимому, готово было навязать министру свою волю. Возник конфликт, к великой радости венгров завершившийся вынужденной отставкой графа Кальноки.

Законы по делам вероисповеданий были проникнуты не только либеральным духом, но и духом государственности. Отныне серб или румын был вынужден за метрикой для своих детей или за гражданским утверждением своего брака обращаться уже не к соплеменному ему священнику, а к королевскому чиновнику, и это заставляло его в важнейшие моменты своего существования чувствовать себя прежде всего гражданином. Этим по преимуществу и было обусловлено сопротивление национальностей новой вероисповедной политике, а также сближение с народной партией и с клерикальной фракцией партии независимости. Правительство со своей стороны продолжало энергично проводить против национальностей политику Тисы. В знаменитом процессе из-за адреса с жалобами на притеснения, поданного главарями трансильванских румын, эти лица за то, что они представили его не “королю в Пеште”, а “императору в Вене”, были преданы суду венгерских присяжных по обвинению в подстрекательстве к мятежу против властей и приговорены без защиты (они отказались отвечать по-мадьярски, а суд отказался допрашивать их на родном языке) к тюремному заключению на сроки от восьми месяцев до пяти лет. Ряд волнений в Хорватии, в Загребе — на глазах короля — и в Славонии показал, что под пеплом постоянно тлеет огонь. Тысячелетие основания Венгерского государства в 1896 году отпраздновали едва ли не одни только мадьяры.


Дуализм с 1879 по 1895 год.

В основу дуализма была положена идея совместного преобладания мадьяр и немцев. Поэтому немецкие либералы некоторое время надеялись на, помощь венгров против графа Тааффе. Разве славяне не были их общим врагом? Разве победа чехов не являлась опасным примером для словаков и хорватов? И разве не был налицо прецедент 1871 года? Но мадьяры уже не боялись крутого поворота политики в Транслейтании; теперь это уже стало невозможным. Централистические и захватнические наклонности немцев возбуждали в них не меньшие подозрения, чем националистические стремления славян. С этого времени мадьяры усвоили себе новое отношение к австрийским делам: презрительное равнодушие. Лишь бы только Австрия выполняла обязательства, возлагаемые на нее дуализмом, не подвергала риску ни внешнюю, ни внутреннюю безопасность, ни престиж и интересы монархии или Венгрии — тогда венгерскому правительству было почти безразлично, с каким министерством ему приходилось иметь дело в Вене. Для него даже выгоднее было иметь дело с коронным министерством, подчинявшимся главным образом влиянию монарха; ведь корона стремилась во что бы то ни стало сохранить дуализм и общность дипломатии и армии, как бы дорого это ни обходилось подданным. Когда венгерское министерство, опиравшееся на сплоченное и решительное парламентское большинство, чинило затруднения, австрийцам приходилось устранять их путем уступок. Таким образом, новая австрийская система была на руку Венгрии. Дуализм бесперебойно функционировал с 1879 года. Соглашение было возобновлено в 1887 году после долгих переговоров, но без серьезных осложнений. Венгерский парламент и венгерское министерство с каждым годом все более и более притязали на контроль над ведением общих дел и фактически осуществляли его. Возрастающее влияние Венгрии сказывалось даже в мелких вопросах о названиях и этикете; армия утратила свое историческое название “императорской” армии и стала называться (1889) “императорско-королевской”; министерство двора было переименовано таким же образом (1895); даже внутренняя организация двора была изменена с целью приблизить ее к дуалистическому принципу. Все эти формальные уступки доказывали, что правящая династия, убедившаяся в преимуществах дуализма, все более и более привыкала видеть в Венгрии наиболее стойкий оплот монархии. Под руководством сначала Гаймерле, а после его преждевременной смерти — графа Кальноки иностранная политика продолжала следовать по пути, на который ее вывел Андраши. Осью, вокруг которой она вращалась, был союз с Германией. Италия, принятая в тройственный союз позднее, пользовалась и меньшим престижем и меньшими симпатиями. Вопрос о светской власти папы создавал отчуждение между Венским двором и Римским: Франц-Иосиф не отдавал своему союзнику визита, так как итальянский король хотел принять его не иначе, как в Риме. Псевдославянофильская система, проводимая венским правительством, не мешала теплоте отношений между Австрией и Германией. Австро-венгерская монархия фигурировала в обширных замыслах Бисмарка в качестве важного фактора, но австрийским немцам он не придавал никакого значения; германская дипломатия считалась прежде всего с Венгрией. Несколько робкая и колеблющаяся политика графа Кальноки носила ярко выраженный антирусский характер; она стремилась, главным образом, усилить австро-венгерское влияние в Сербии и Болгарии, не отступая в известные моменты и перед угрозой войны. Эта политика увенчалась рядом успехов; наиболее крупными из них были присоединение Румынии к тройственному союзу, воцарение в Болгарии принца Фердинанда и заключение в 1892 году торговых договоров с Германией и Италией. [Кальноки твердо знал, что Александр III воевать не может и не хочет. А царь, его министр Гирс и фактический руководитель внешней политики, директор канцелярии министерства иностранных дел Ламздорф, не отдавали себе отчета, что Австрия еще меньше может воевать, чем Россия. Политика Кальноки была длящимся и всегда удававшимся шантажом. В особенности это сказалось на болгарских делах. — Прим. ред.] При выходе в отставку графа Андраши, замененного австрийцем, было установлено, что впредь на пост одного из общих министров будет назначаться венгр, и вскоре общим министром финансов был сделан Слави. Роль министра финансов, бывшего до тех пор простым казначеем, приобрела важное значение после оккупации Боснии и Герцеговины, так как управление этими двумя провинциями было поручено министру финансов под контролем обоих правительств. Слави был мало подготовлен к своей задаче и, как, впрочем, и его подчиненные, плохо осведомлен о бытовых и экономических условиях оккупированных провинций. При нем вспыхнул ряд восстаний, и положение сделалось вскоре столь же серьезным, как в 1879 году. Назначение Каллая (июнь 1882 г.) знаменовало поворот в политике. Новый министр знал славяно-турецкий Восток и говорил на нескольких восточных языках. Он устранил основную ошибку прежней администрации, которая, по неспособности австрийских чиновников считаться с обстоятельствами, правила, опираясь на католическое меньшинство населения (200000 католиков при 700000 православных и 500000 мусульман). С самого начала Каллай успокоил большинство населения тем, что назначил помощником наместника оккупированных провинций барона Николича, венгра сербского происхождения и православной веры. Приобретя благодаря этому мероприятию симпатии жителей, Каллай издал (август 1882 г.) указ, по которому управление Боснией и Герцеговиной преобразовывалось по образцу прежней турецкой администрации: гражданское управление и военное командование теперь были тесно связаны; тем самым был положен конец раздроблению власти и влияния между различными ведомствами. Новый режим вернул оккупированным провинциям спокойствие и способствовал быстрому экономическому их развитию. Монархия даже не считала нужным делать вид, что намерена когда-либо отказаться от оккупации: она с каждым годом все более бесцеремонно и прочно устраивалась на правах полной хозяйки. В 1882 году, несмотря на суверенитет Турции, в Боснии и Герцеговине была введена воинская повинность, и рекруты, бывшие формально турецкими подданными, должны были присягать императору и королю. [Босния и Герцеговина были формально присоединены к Австро-Венгерской монархии в 1908 году. При распадении монархии в 1918 году они вошли в состав Королевства Югославии. — Прим. ред.]


Коалиция.

Граф Гогенварт — закулисный руководитель министерства Тааффе — и либеральная левая непрестанно боролись друг с другом, тайно и явно, в продолжение четырнадцати лет. Но, охваченные общим гневом и страхом, они примирились в два дня. Польский клуб, всегда проявлявший угодливость, пополнил собой большинство, и было сформировано коалиционное парламентское министерство. Если бы император задался целью обратить парламентарный режим в посмешище, чтобы тем быстрее вернуться к внепартийному управлению, он не мог бы придумать ничего лучшего. Не имея возможности столковаться на какой-либо положительной программе, новоявленные союзники приняли программу отрицательную; они условились не поднимать ни одного из тех вопросов, по которым они были разных мнений; но не было ни одного вопроса, где они сходились бы во мнениях. Их связывал только страх: страх перед всяким новшеством и всяким народным движением, страх перед младочехами и страх перед избирательной реформой.

Эта реформа была опасным наследием, которое граф Тааффе оставил своим преемникам. Волей-неволей они должны были обещать в первых же строках своей программы “широкую реформу, которая, не нарушая представительства интересов, установленного действующей конституцией, и серьезно считаясь со своеобразными условиями различных королевств и провинций, значительно расширит избирательное право, распространяя его на классы, до сих пор им не пользовавшиеся, в частности — на рабочих, но сохранит за буржуазией и сельским населением то влияние, которым они пользовались до сих пор в политической жизни”. Этот неудобопонятный жаргон, эти туманные и противоречивые обещания выдавали растерянность правительства. Система Шмерлинга не заслуживала исправления; ее следовало отмести целиком. Нетерпимая, несправедливая, узкая и мелочная с самого начала, она с течением времени, по мере политического и социального роста Австрии, все резче выявляла свои недостатки и наконец стала совершенно невыносимой. Как все цензитарные системы, она естественно привела к тому, что избирательное, право вследствие постепенного устранения средних классов превратилось в монополию; с 1885 по 1891 год отношение числа избирателей к числу жителей понизилось в городах с 70 до 61 на тысячу, в сельских местностях — с 77 до 75. При всяком пересмотре избирательных списков число недовольных возрастало; самым опасным элементом среди них были рабочие, совершенно не пользовавшиеся правом голоса. Агитация за введение всеобщего избирательного права усилилась: все народные партии, немецкие националисты, венские демократы и, наконец, младочехи были охвачены ею и перенесли ее в парламент, а проект графа Тааффе дал ей официальную санкцию. Но коалиция и слышать не хотела о всеобщем избирательном праве. Либеральная левая рассматривала свои мандаты как свою собственность и отвергала всякую реформу, которая умалила бы ее влияние в парламенте. Для поляков всего важнее было сохранить единство польского представительства и не допускать в парламент независимых галицийских депутатов, которые дерзнули бы заявить с трибуны о насущных нуждах галицийских крестьян и рабочих и могли бы раскрыть перед Западной Австрией закулисные стороны польской политики и администрации. Клерикалы согласны были на реформу при условии, что она распространится только на “средние” классы — на ремесленников и мелких торговцев. В этом затруднительном положении правительство и парламент сваливали друг на друга инициативу и ответственность; усилиями разных комиссий и подкомиссий был наконец выработан законопроект, по которому должна была быть учреждена пятая курия с 47 мандатами: 34— для налогоплательщиков, исключавшихся прежним цензом, 13 — для индустриальных рабочих. Коалиция распалась прежде, чем этот проект поступил на обсуждение парламента. Словаки требовали открытия при немецкой гимназии в штирийском городе Цилли параллельных классов с преподаванием на их языке. Граф Гогенварт поддерживал это ходатайство, чтобы не лишиться голосов семи словаков, принадлежавших к его клубу. Но левая воспротивилась этому. По настоянию министра народного просвещения требуемый кредит был вотирован; тогда левая вышла из коалиции, и кабинет вынужден был подать в отставку. После промежутка в 3 1/2 месяца, когда обязанности министров исполняли директора департаментов, император вернулся к системе коронных министерств, назначив председателем совета наместника Галиции, графа Бадени (октябрь 1895 г.).


III. Соглашение возобновляется в последний раз. (1895—1899)


Министерство Бадени. Избирательная реформа 1896 года. Чешско-немецкий конфликт.

Старые партии постепенно сдавали свои позиции; даже между чехами и немцами намечались — правда, еще робкие — попытки сближения; общественное мнение впервые выступило в качестве политической силы. Никогда еще обстоятельства не складывались так благоприятно для того, чтобы упразднить старые, ставшие негодными установления и создать новую, более разумную систему. Но для этого нужен был настоящий государственный человек, с широкими, современными идеями, смелый и в то же время осторожный, способный понять нужды и чувства различных народностей, одаренный тем тактом, без которого невозможно было руководить ими; а между тем власть была вручена грубому жандарму. Подобно Далмации и Буковине, Галиция как по экономическому развитию, так и по культурному своему уровню стояла на последнем месте среди австрийских провинций. Здесь путем подкупа и насилия властвовала всемогущая аристократическая клика; служба в такой провинции — плохая школа для будущего австрийского министра. Граф Бадени, коренной поляк, всю жизнь провел в Галиции. На всех должностях, которые он последовательно занимал, — помощника начальника округа, помощника наместника и, наконец, наместника — Бадени неуклонно проводил обычную в Галиции систему управления “сахаром и хлыстом”: улещивания одних элементов населения и запугивания других. Его сторонники превозносили его за то, что он способствовал заключению соглашения между поляками и русинами; но его заслуга в этом деле сводилась к тому, что он подкупил часть русинских депутатов и терроризовал избирателей. Двору Бадени особенно угодил тем, что в 1893 и 1894 годах организовал шумные верноподданнические манифестации польского дворянства. С этого времени пост первого министра был к его услугам, и его назначение на этот пост замедлилось только по его собственному желанию. Он сумел подготовить себе почву в Вене искусной рекламой: официозные газеты восхваляли его энергию и мягкость, его консервативные склонности и либеральные воззрения, его уважение к правам национальностей и беззаветную преданность государству; они прибавляли, что императору предстоит в 1898 году праздновать пятидесятилетие со дня своего вступления на престол и что с новым министерством он хочет в последний раз попытаться управлять конституционно: если этот опыт не удастся, “высшие интересы” государства вступят в свои права, и Австрия снова сделается абсолютной монархией. Эти статьи являлись выражением все той же системы улещивания и запугивания. Сперва эта система, казалось, имела в Вене такой же успех, как и во Львове. Правда, ни одна партия не встретила министерство с полным доверием, но почти все они заранее выказали готовность отнестись к нему дружелюбно и уступчиво. Как настоящее коронное министерство, новый кабинет Бадени состоял из людей, принадлежавших к различным группам: тут были поляки, немцы-клерикалы, немцы-либералы, один примкнувший к чешской партии магнат — и ни одного депутата. В своей декларации министерство объявило, что кабинет, стоя над партиями, намерен руководить парламентом, а не подчиняться ему, обещало ограждать равенство всех национальностей перед законом, стремясь к трудному делу “примирения”, и в то же время провозглашало историческое первенство немецкой культуры, т. е. выставило два несовместимых утверждения. Эти высокопарные, пустые и запутанные фразы могли провести лишь тех, кто во что бы то ни стало хотел верить новому кабинету.

Будучи призван управлять Австрией в самый критический момент новейшей ее истории, граф Бадени единственной своей задачей считал восстановление внутреннего мира. За этим должно было последовать заключение нового, на десять лет, соглашения с Венгрией, которое вступило бы в силу 1 января 1898 года. Таким образом удалось бы обеспечить пышное, ничем не омраченное празднование юбилея Франца-Иосифа. Но для восстановления внутреннего мира нужно было прежде всего покончить с неприятным вопросом об избирательной реформе.

18 февраля 1896 года Бадени представил свой проект, придав ему характер ультиматума, не допускающего изменений, и все партии волей-неволей приняли его. Это была уже не реформа, а показная, кое-как состряпанная переделка. К четырем существующим куриям прибавилась пятая; в нее вошли все австрийцы старше 24 лет, включая и тех привилегированных, которые уже обладали избирательным правом. Она насчитывала, таким образом, пять с половиной миллионов избирателей, для которых было отведено 72 новых места, что составляло 17 процентов общего числа мандатов; четыре прежних курии со своими 1700000 избирателей сохраняли своих 353 представителей, т. е. 83 процента общего числа депутатов; в частности 5000 крупных землевладельцев по-прежнему посылали 85 депутатов, что составляло 20 процентов. Эти цифры лучше всяких слов характеризуют “реформу” Бадени. Граф Тааффе хотел дать всеобщему избирательному праву подобающее место и уделить представителям народа наибольшее число парламентских мандатов. Граф Бадени отвел этим представителям небольшой уголок среди депутатов от привилегированных классов; возможно, что он считал это исчерпывающим решением вопроса. У Тааффе была политическая идея, а Бадени прибег к хитрой уловке — ни на что другое он никогда и не был способен.

Еще до новых выборов объединенная немецкая левая, бывшая до того времени наиболее многочисленной партией в парламенте, перестала существовать; депутаты от городов и сельского населения, подстрекаемые своими избирателями к энергичной оппозиции “польскому” правительству, отделились от крупных землевладельцев и крупных промышленников, по самой своей природе готовых угождать любому кабинету. Из этой последней группы в новый рейхсрат вошло 28 депутатов; из первых (т. е. из депутатов от городов и сельского населения), прозванных “немецкими прогрессистами”, — 49, в общей сложности 77 депутатов вместо 110 депутатов прежней немецкой левой, заседавших в старой палате, и это несмотря на учреждение 72 новых мест. Немецкие националисты, именовавшие себя теперь народной партией, христианские социалисты (антисемиты-клерикалы) и немецкие клерикалы поделили между собой места, утраченные немецкой левой, и завоевали более трети новых мандатов. Младочехов в старой палате было 47, в новой их оказалось 60. Социалистическая фракция впервые вступила в парламент в числе 14 депутатов — немцев, чехов, поляков, — образовавших в австрийской палате первый интернациональный клуб. Несмотря на то, что палата распадалась на 24 группы, в ней было прочное славяно-клерикальное большинство. Но это большинство не располагало двумя третями голосов, необходимыми при решении конституционных вопросов; кроме того, его поддержку надо было покупать; наконец, оно не доверяло графу Бадени, как и он не доверял этому большинству и подозрительно относился к его требованиям. Особенно мешало Бадени прочно связаться с той или иной партией опасение вызвать ожесточенную оппозицию против соглашения с Венгрией; эта оппозиция повлекла бы за собой падение его министерства. Угрозой выйти в отставку он добился вмешательства императора, который снова публично выразил ему доверие. Тогда немецкие крупные землевладельцы, неизменно послушные указаниям свыше, “в интересах государства” обещали министерству свои голоса. Обеспечив себе таким образом 30 немецких голосов и обезоружив чехов указами от 6 апреля 1897 года, граф Бадени считал себя спасенным. Но указы, долженствовавшие предотвратить обструкцию чехов, вызвали обструкцию немцев. И эта обструкция продолжалась до мировой войны.

Этими указами предполагалось установить равноправие чешского и немецкого языков как в Чехии, так и в Моравии; с этой целью устанавливалась обязательность знания обоих языков для чиновников, служивших в этих провинциях. Чехи составляли большинство населения обеих территорий; поэтому являлось вполне справедливым, чтобы немецкий язык перестал быть там привилегированным языком. Но немцы выдвинули то формальное возражение, что этот вопрос может быть разрешен только законодательным порядком, а не путем указов, и что великая нация не может ни подчиниться причудам плохо осведомленного или пристрастного правительства, ни признавать те уловки, к которым оно вынуждено прибегать; по существу же они возражали, что на карту поставлено самое существование их нации, так как изучение немецкого языка якобы является для чехов легким и плодотворным делом, тогда как для немцев сложно и бесполезно изучать чешский язык — чрезвычайно трудный, не имеющий, как они утверждали, настоящей литературы, — язык, на котором говорит всего лишь несколько миллионов человек; поэтому чехи еще в большем количестве, чем до сих пор, заполнят ряды чиновников, и администрация еще больше прежнего сделается орудием чешской национальной пропаганды. За исключением нескольких ярых тевтономанов, представители немецкого населения теперь не требовали монополии, которая уже стала невозможной; они настаивали только на том, чтобы государство вместо теорий и отвлеченных фраз руководилось реальными практическими потребностями. Чехия — утверждали они — состоит из трех территорий: чисто немецкой, чисто чешской и смешанной; с этими географическими условиями и должно быть сообразовано законодательство о языках. Но для чехов Чехия — единое и неделимое королевство; в каждой деревне этого “королевства” каждый чех должен быть выслушан и судим на своем родном языке. Граф Бадени счел возможным разрубить гордиев узел. Ввиду того, что указы 1880 и 1886 годов вызвали одно лишь словесное, академическое противодействие, он думал, что с указами 1897 года произойдет то же самое, т. е. что после того, как удар будет нанесен, чехи, овладев ставкой игры, легко добьются ценой нескольких частичных уступок установления в Чехии того мира, которого не удалось достичь немецким либералам и аристократии. Бадени забыл, что система Тааффе сделала массы более радикальными и что рейхсрат 1897 года, где заседали и депутаты, избранные всеобщей подачей голосов, не похож на прежний. В 1880 и в 1886 годах депутаты приняли указы без серьезного сопротивления; в 1897 году избиратели потребовали от них обструкции.

Со времени издания этих указов австрийская конституция перестала действовать. Каждое новое министерство созывало парламент в надежде добиться от него утверждения соглашения с Венгрией, так как двор упрямо настаивал на этом, и каждый раз распускало его, испугавшись шумных сцен и скандалов, которыми ознаменовывалась каждая сессия. Пораженный результатом своей политики, граф Бадени вздумал сыграть роль посредника между чехами и немцами, но его не захотели выслушать; тогда, зная, что его ждет немилость, если он не проведет соглашения, он попытался с помощью славяно-клерикального бюро палаты произвести парламентский переворот. В регламент палаты были неожиданно внесены статьи о закрытии прений, о временном исключении депутатов и о предоставлении председателю права вызывать полицию; председатель Абрагамович, поляк, объявил, что эти изменения приняты единогласно: и в самом деле, все депутаты вскочили со своих мест, но потому, что все они ожесточенно спорили и бранились между собой. Социалисты бросились на трибуну и прогнали бюро; между разными группами депутатов началось настоящее побоище, и президент вызвал полицию. Когда полицейские агенты набросились на депутатов, вмешался народ, и Вена была на волоске от революции. Император поспешно прибыл из летней резиденции и немедленно принял отставку графа Бадени (декабрь 1897 г.).


Возобновление соглашения.

Одному из высших бюрократов, барону Гаутчу, было поручено внести хоть какой-нибудь порядок в этот хаос и прикрыть отступление правительства. После нескольких совещаний с вождями партий сессия рейхсрата была отсрочена, и на основании статьи 14 конституции обнародованы были бюджет и временное соглашение. Статья 14, заменившая статью 13 февральского патента [См. т. VI, гл. II.], уполномочивала правительство во время отсутствия палат издавать указы по неотложным вопросам, с обязательством позднее представить их на утверждение парламента. Устраивать так, чтобы парламент отсутствовал, и тем приобрести возможность законодательствовать путем указов, разумеется, и незаконно и недобросовестно; а между тем австрийские министерства годами только это и делали. Немецкая националистическая агитация усилилась; во главе ее стали студенты немецких университетов Австрии; воспоминания о 1848 годе тревожили двор — ему мерещилось студенческое восстание; кончилось тем, что барон Гаутч закрыл эти университеты, хотя сам не одобрял этой меры. Гаутч занимал свой пост лишь временно: его призвали для проведения самых неотложных и щекотливых мероприятий. Ему пришлось еще взять на себя ответственность за февральские указы 1898 года; ими отменялись указы, изданные в апреле 1897 года. Чехия была разделена в отношении языка на округа чисто чешские, чисто немецкие и смешанные; эти постановления должны были оставаться в силе только до окончательного разрешения этого вопроса законодательным путем. Немцы отказались признать какие бы то ни было, хотя бы временные указы, а чехи протестовали против посягательства на единство чешского королевства. Но двор был того мнения, что главная трудность теперь устранена и что больше нет никаких препятствий к назначению первым министром давно намеченного на этот пост графа Франциска Тун-Гогенштейна (5 марта 1898 г.).

Граф Тун, принадлежавший к одной из знатнейших и богатейших чешских аристократических фамилий, в бытность свою наместником Чехии поссорился сначала с немцами, а затем и с чехами; теперь его назначили премьер-министром, чтобы их помирить. Он пополнил свое бюрократическое министерство двумя представителями враждующих народностей: крупным землевладельцем немцем Бернрейтером и младочехом Кайцлем; это дало повод думать, что у него есть какие-то свои предположения насчет решения чешского вопроса. Но все партии остались на своих позициях, министерство ограничивалось неясными и бесцветными заявлениями, обструкция возобновилась, и бесплодная весенняя сессия 1898 года (март-апрель) была закрыта для того, чтобы спасительная 14 статья могла вступить в действие.

В Венгрии осенью 1897 года барон Банфи, чтобы добиться продления соглашения с Австрией на один год, должен был обещать, что в случае, если оно не будет заключено до 1 мая, он предложит парламенту не договорное, а совершенно самостоятельное законодательство по экономическим вопросам! Это, разумеется, еще не было разрывом между обоими государствами, но могло быть прелюдией к разрыву. Ввиду этого по настоянию двора проект соглашения был внесен 20 апреля и в пештский и в венский парламенты. То была чистая формальность, так как в австрийской палате царила обструкция; поэтому правительство тотчас начало искать другого выхода. Под председательством императора и при посредничестве министра иностранных дел оба премьер-министра сговорились на совещаниях в Ишле (август 1898 г.). Было решено сделать последнюю попытку в австрийском парламенте, а в случае, если бы она не удалась, ввести соглашение в действие путем особого указа. Венгерский закон о соглашении прямо исключал этот способ, как и всякую попытку возврата к абсолютизму в Австрии. Но барон Банфи находил эту предосторожность несвоевременной. Путем незначительного нарушения конституции он рассчитывал снова обеспечить себе благодарность и расположение короля, удовлетворить самолюбие страны, доставив ей так давно требуемое мадьярами автономное экономическое законодательство, и гарантировать ей крупные материальные выгоды, потому что новые венгерские законы должны были закрепить уступки, вынужденные у министерства Бадени: полный дуализм банка, повышение косвенных налогов и новую, выгодную для Венгрии, систему расчета по общим доходам. Двор также выиграл бы при этом новом режиме: в венгерских законах уже не было бы речи о стеснительном десятилетнем сроке; они должны были бы оставаться в силе и впредь — до изменения конституционных форм — и, следовательно, корона имела бы возможность, отказываясь санкционировать какую бы то ни было поправку, сделать соглашение в его новой форме бессрочным.

Никакой австрийский парламент не мог пойти на это соглашение. На это и рассчитывал граф Тун, и указы уже были заготовлены; оставалось только выждать, когда обструкция даст повод к закрытию рейхсрата, чтобы можно было свалить на нее ответственность за новые жертвы, которые стране придется нести. Сделка в Ишле была разоблачена, и когда открылась сессия парламента (сентябрь 1898 г.), оппозиция отказалась от “технической” обструкции, искусно заменив ее “тактической”. Речи и поправки играли теперь ту же роль, как раньше шум и свалки. Таким образом, обстоятельные прения затянули дело до декабря, и министерству, связанному этим предельным сроком, необходимо было закрыть сессию, чтобы применить статью 14; но у него уже не было никакого формального повода к этому, и оно должно было само нести всю ответственность за неконституционный акт. В Венгрии оппозиция применила ту же тактику и этим поставила правительство в такое же затруднительное положение. Не имея в своем распоряжении ничего аналогичного статье 14, барон Банфи решил просто-напросто фактически продлить существующий порядок вещей; покровитель кабинета, Коломан Тиса, предложил заранее отпустить ему этот грех специальным законом и, боясь бурной вспышки обструкции, возбудил ходатайство, чтобы этот закон не был представлен на утверждение палаты, а просто подписан в заседании либерального клуба депутатами большинства. На это двойное нарушение конституции самые влиятельные члены партии во главе с президентом палаты Силаги и сыновьями графа Андраши, в общем около тридцати депутатов, ответили открытым отпадением. Их поступок был вызван желанием сохранить действительное оружие на случай возможного в будущем посягательства на конституцию, а также отвращением к насильственной и раболепной политике барона Банфи и к закулисной диктатуре Тисы. Системе Банфи это событие нанесло смертельный удар. Корона была вынуждена капитулировать перед конституцией. Король поручил бывшему министру финансов, Коломану Шеллю, политическому преемнику Деака, вступить в соглашение с большинством и с оппозицией; последняя обещала не препятствовать принятию соглашения. Министерство вышло в отставку, и во главе кабинета стал Шелль. Вместо ишльской сделки появилась новая формула — формула Шелля, выработанная венгерским министерством совместно с оппозицией. Эта формула давала следующее решение вопроса о соглашении: законы по экономическим вопросам будут вотированы в Венгрии и останутся в силе до 1907 года, и только до этого срока могут быть продлены и торговые договоры, срок действия которых истекал в 1903 году; к тому же времени должен быть выработан и новый таможенный тариф. Приурочение к одному и тому же сроку трех важнейших мероприятий давало Венгрии тройную возможность добиться исполнения своих требований в 1907 году; она не теряла ни одной из этих выгод, если бы в течение означенных десяти лет с Австрией было заключено формальное соглашение. Либеральное большинство, слившееся теперь с национальной партией графа Аппоньи, вотировало эти мероприятия без всяких затруднений. В Австрии они были постепенно введены в действие путем императорских указов. Министерство Туна пало в октябре 1899 года, так как оно не сумело добиться от парламента избрания делегации. Министерство Клари, сменившее его, выполнило эту щекотливую задачу, но по причине открытой вражды парламентского большинства его положение с самого начала было очень шатко, и младочехи скоро возобновили обструкцию, от которой отказались немцы.


Австро-Венгрия в конце XIX столетия.

Политическая, религиозная и социальная борьба нигде не носила такого бурного характера, как в Австро-Венгрии, где она осложнялась и обострялась национальным антагонизмом. Церковь полновластно распоряжалась в Австрии. Она поддерживала и направляла антисемитское движение, и не только в Вене, где оно в лице Люгера захватило муниципалитет, но и в Чехии, где оно еще только организовалось, и в Галиции, где оно в 1898 году привело к кровавым погромам. Немецкие клерикалы вступают в союз со славянами; в ответ на это пангерманская группа Шёнерера открыла поход за “отпадение от Рима” и обращение в протестантизм. Мелкая буржуазия, организованная и руководимая духовенством и аристократией, всеми силами старавшаяся сохранить свое социальное положение и избежать “пролетаризации”, ожесточенно боролась под антисемитскими лозунгами против социал-демократического пролетариата. В 1897 году социалисты, главным образом благодаря давлению органов власти, были побеждены антисемитами в пяти округах Вены по пятой курии; но их усилия вернуть себе перевес сулили ожесточенные бои в будущем. Средние классы, которым со всех сторон угрожала опасность, колебались между своими либеральными традициями и боязнью демократических новшеств. Только передовая демократия и социалисты энергично и успешно боролись с дворянством и духовенством, соединенными силами старавшимися вернуть себе “наследственное руководительство” народами. Старые партии постепенно теряли почву и исчезали: немецкой левой более не существовало; младочехов, после того как они стали союзниками чешских магнатов и приспешниками клерикализма, постигла судьба, в свое время уготованная ими старочехам. Верность династии, бывшая некогда самым надежным оплотом Австрии, слабела и колебалась; патетические призывы к преданности подданных вызывали лишь слабый отзвук в их сердцах. А поскольку эта преданность еще уцелела, она связывалась с личностью семидесятилетнего монарха.

Венгрия была с виду сильнее, единодушнее и решительнее. Но хотя грозившие ей опасности и не так резко бросались в глаза, однако они были не менее серьезны. Альфельдские стачки (сентябрь 1897 г.) ярко обнаружили бедственное положение сельскохозяйственного пролетариата. Промышленность по мере своего развития создавала городской пролетариат, социал-демократический, так сказать, по самой своей природе. В политической жизни Венгрии главную роль все еще играло мелкопоместное дворянство; только коренные реформы могли мирным путем приспособить ее политический строй к новым социальным условиям. Церковь, непримиримо враждебная правительству со времени издания законов по делам вероисповеданий, подстерегала всякое политическое осложнение, чтобы использовать его против государства. Народно-католическая партия протягивала руку словакам, среди которых начиналось брожение, и вечно обиженным, всегда чувствовавшим себя обделенными хорватам. Ненадежны были и сербы, а брожение среди румын улеглось лишь на поверхности. Избирательная реформа являлась первейшей потребностью и предметом самых настойчивых желаний большинства страны, а эта реформа неминуемо должна была привести в рейхсрат национальных и революционно настроенных депутатов и положить конец спокойному хозяйничанью мадьярской аристократии в ее тесном кругу.

Дуализм продолжал существовать, но только по имени. Конечно, вместо него возможны были другие комбинации; распадения империи можно было избегнуть, да если бы оно и произошло, оно явилось бы, как полагали оптимисты, лишь этапом к новому единству, более достойному, более прочному и более долговечному. Однако этот опыт был рискованным, а гарантий, что он не будет вызван жизнью, не было. Разъединенные Австрия и Венгрия были бы немыслимы: только союз обеспечивал им влияние, силу, самое существование. Порознь ни та, ни другая не могла бы долго сопротивляться честолюбивым и алчным соседям. Это было ясно для всякого мыслящего человека в Австро-Венгрии и вне ее; а в то же время для всякого внимательного наблюдателя было очевидно, что этот раскол грозил им постоянно, с минуты на минуту. Идея — вот чего недоставало австро-венгерской монархии! Империя Габсбургов слишком долго опиралась исключительно на жандарма церковного и жандарма светского. Теперь идеи начали мстить за себя. Ближайшее будущее как монархии в целом, так и Австрии и Венгрии в отдельности в конце XIX века было туманно и неопределенно. Можно было предвидеть, что если государственные деятели обеих стран окажутся неспособными решить этот вопрос, то он вскоре встанет перед политиками и дипломатами всей Европы. [Единству Австро-Венгрии мешало не отсутствие “идея”, как почему-то полагает наш автор, а угнетательская национальная политика господствующих наций и отсутствие сколько-нибудь серьезных экономических причин, которые могли бы оправдать это единство в глазах многочисленных народов, попавших в течение последних пяти столетий по разным превратностям исторических судеб в руки династии Габсбургов. Напротив, причин, которые побуждали бы большинство народов Австро-Венгрии желать полной политической и экономической самостоятельности, было сколько угодно. Собственно, только австрийцы и венгры (в лице эксплуататорских классов обоих этих народов) имели основание дорожить существованием “двуединой” монархии, да еще разве польские помещики Галиции Восточной и Западной — да и то главным образом с точки зрения интересов обороны в случае нападения русских войск. Мировая война и быстрое, без малейшего сопротивления, последовавшее распадение Австро-Венгерской империи обнаружили воочию, что в последние годы это искусственное политическое сооружение держалось лишь по инерции. — Прим. ред.]

ГЛАВА V. ШВЕЙЦАРИЯ. 1848—1900


I. Краткий обзор предшествующего периода. Швейцария и иностранная политика. (1848—1870)


Введение в действие конституции 1848 года. Невшательское дело.

Конституция 1848 года вместо союза двадцати двух вполне суверенных кантонов установила союзное государство, состоявшее из двадцати двух кантонов, пользовавшихся только автономией. С 1291 по 1814 год кантоны эти постепенно вошли в состав союза в следующем порядке: сначала основные кантоны — Швиц, Ури, Унтервальден; затем — Люцерн, Цюрих, Гларус, Цуг, Берн, Фрейбург, Золотурн, Базель, Шаффгаузен, Аппенцель; наконец — Сен-Галлен, Граубюнден, Ааргау, Тургау, Тессин, Ваадт, Валлис, Невшатель и Женева. Каждый из этих кантонов составлял и составляет еще и поныне отдельное государство, за исключением трех, разделившихся каждый на два государства, или полукантона: Унтервальден (Обвальд и Нидвальд), Аппенцель (Роден Внутренний и Роден Внешний), Базель (Базель-город и Базель-область). Каждый из этих полукантонов управляется вполне самостоятельно. Таким образом, союз насчитывает двадцать два кантона или двадцать пять “государств”, но участниками союза являются только кантоны.

С 1848 года центральная власть в Швейцарии представлена союзным советом из семи членов; он является одновременно учреждением исполнительным и кабинетом министров, между которыми распределены различные отрасли управления. В распоряжении совета состоит канцелярия, где сосредоточена вся деловая переписка. Законодательная власть принадлежит союзному собранию, избирающему союзный совет. Союзное собрание представляет собой парламент, состоящий из двух палат, образуемых на различных основаниях. Совет кантонов составляется из депутатов двадцати двух кантонов, по два от каждого кантона; таким образом, он олицетворяет старое федеративное начало, подобно древнему сейму, с той разницей, что депутаты от кантонов перестали быть представителями суверенных государств, действующими в силу специальных инструкций, и превратились в членов представительного собрания, или сената, независимых от какого бы то ни было мандата своих избирателей. Другая палата — национальный совет — нечто вроде законодательного корпуса или палаты депутатов, избирается всеми швейцарскими избирателями, распределенными с этой целью на округа, по двадцати тысяч жителей в каждом. Наконец, высшая судебная власть вверена новой коллегии — союзному суду, компетенция которого вначале была ограничена. Члены всех этих учреждений избираются на трехлетний срок.

Права центральной власти, организованной на этих началах, были довольно обширны уже в 1848 году. Союзу (этим именем обозначается центральная власть) вверена вся иностранная политика, право войны и мира, армия и, в частности, задача подготовки специальных родов оружия помимо пехоты. Ему же поручено было дело объединения системы мер и весов и денежной, до того времени различных в разных кантонах. Наконец, ему подчинено было и почтовое ведомство. Вместе с установлением центрального правительства население, без различия кантонов и классов, получило полноту гражданских и политических прав. Всем швейцарским гражданам обеспечено было гражданское и политическое равенство, равно как и свобода печати, собраний, союзов и право петиций. Однако даже после 1848 года свобода поселения [Сопряженная с принятием в гражданство кантона и союза. — Прим. ред.], свобода совести, торговля и промышленность еще подвергались некоторым стеснениям, а именно евреи не сразу добились первой из этих свобод; иезуиты были окончательно изгнаны из Швейцарии; еще остались в силе некоторые сборы на внутренних заставах в пределах самого союза. Как бы то ни было, образовалась свободная нация с центральным правительством, на которое была возложена обязанность защищать эту нацию от внешних опасностей, поддерживать ее права во внутреннем управлении и охранять в кантонах подавляемое меньшинство. Союз должен воспрещать всякие отдельные соглашения кантонов между собой или кантонов с иностранными державами, скреплять своей гарантией кантональные конституции или отказывать им в ней; эти конституции могут пересматриваться под тем условием, чтобы производимые в них изменения соответствовали системе непосредственной или представительной демократии.

Отдельным кантонам по конституции 1848 года предоставлены лишь те полномочия, которые союз не оставил за собой. В этих пределах кантоны сохраняют еще некоторое подобие суверенной исполнительной власти, осуществляемой их собственными кантональными советами, а кроме того — более значительную долю внутренней законодательной власти и право финансового контроля, осуществляемое большим советом каждого кантона. В общем, кантоны управляются самостоятельно, а их судебная власть осталась почти неприкосновенной. Если они и обязаны отдавать союзу таможенные доходы, поставлять ему известное количество войск и вносить известную сумму денег, то конституция 1848 года дает им целый ряд компенсаций.

Как видим, конституция 1848 года установила в Швейцарии устройство, среднее между лигой, союзом или постоянной федерацией суверенных государств, договаривающихся между собой при посредстве представителей (прежние депутаты сейма), с одной стороны, и демократической республикой, единой и неделимой, управление которой вверено представительным собраниям, состоящим из выборных нации, с другой. В течение второй половины XIX века общественное сознание все более и более давало перевес второму началу над первым.

Конституция была принята 12 сентября и обнародована 12 декабря 1848 года; старый сейм разошелся 22 сентября; новые палаты собрались 6 ноября в городе Берне, объявленном столицей союза, и, объединившись в союзное собрание, избрали 16 ноября союзный совет. Это правительство, в которое входили вначале Фюррер, Оксенбейн, Дрюэ, Мюнцингер, Франсчини, Фрей-Херозее и Неф, стояло во главе Швейцарии в сравнительно счастливую эпоху ее истории — с 1848 по 1856 год. Конституция отвечала демократическим стремлениям нации, проявившимся во время предшествующих революций. Теперь дело шло о ее применении на практике. За этот период союзное собрание приняло органические законы, которые должны были ввести конституцию в действие. С этих пор в Швейцарии исчезла категория жителей, лишенных определенной оседлости (heimatlosen), лишенных всех политических прав, а с 1860 года каждый швейцарский гражданин должен был прежде всего принадлежать к какой-нибудь общине; это положение имело целью ослабить значение кантонов. [Так как каждый принятый в состав общины (любой деревни) уже тем самым являлся гражданином Швейцарского союза и вовсе не нуждался в том, чтобы его согласился принять предварительно данный кантон. — Прим. ред.] Смешанные браки объявлены были действительными, несмотря на сопротивление епископов. Свобода торговли и занятия промыслами признаны были в конце концов и за евреями. Хотя народное образование входило в компетенцию главным образом отдельных кантонов, однако в Цюрихе была основана и открыта в 1855 году предусмотренная конституцией союзная политехническая школа. Для новой союзной монеты принята была десятичная система (франки и сантимы). Центральное правительство прекрасно организовало почтовое и телеграфное дело и постепенно вносило в него все новые улучшения. Что касается железной дороги, то она впервые появилась в Базельском кантоне в 1844 году. Одно время полагали поручить постройку и эксплуатацию железных дорог союзу, но вследствие трудностей этого дела решили предоставить его частной инициативе.

Центральная администрация, отличавшаяся большой простотой своего устройства, вначале удовлетворяла всех. Свобода торговли и промыслов способствовала обогащению Швейцарии. Кантоны, по-видимому, не жалели об утраченном суверенитете. Лишь в очень немногих из них сделаны были попытки вернуться к прежнему порядку. Так, в Берне в 1860 году вследствие дурного ведения финансового хозяйства радикальными советами управление кантоном на некоторое время перешло в руки консерваторов; подобное же событие произошло 16 лет спустя в Женеве, где Джемс Фази [Джемс Фази, буржуазный демократ, друг Герцена (которому Герцен посвятил несколько замечаний в “Былом и думах”), много сделал для того, чтобы превратить Швейцарию в страну убежища для гонимых революционеров всех тогдашних стран континентальной Европы. Он упорно боролся с другими, консервативно настроенными, властями Швейцарии, которых Герцен назвал “гнездом кретинов”. — Прим. ред.] со времени кантональной революции 1846 года пользовался почти диктаторской властью. Произведенный во Фрейбурге кантональным советом арест епископа Мариллея привел к восстанию, а затем к окончательной победе консерваторов над радикалами в этом кантоне. В Тессине, где страсти вообще разгорались сильнее, волнения приняли хронический характер. Наиболее серьезные затруднения возникли в Невшателе.

Древнее Невшательское княжество, находившееся в наследственном владении прусского короля, по постановлению Венского конгресса было окончательно включено в состав Швейцарии, с которой его связывали только узы совершенно особого характера. Невшатель образовал двадцать первый кантон союза. Его двойственное положение уже раньше вызывало волнения. 1 марта 1848 года Невшатель по примеру Парижа провозгласил у себя республику. Лишившись своего владения, прусский король ограничился тем, что обратился к Европе с платоническим протестом, но его приверженцы оказались энергичнее его самого.

В ночь со 2 на 3 сентября 1856 года один из главарей королевской партии, граф Фридрих Пурталес, заручившись помощью многочисленных приверженцев, захватил Невшательский замок и значительное селение Локль. Но он не сумел удержать захваченное, и 4 сентября республиканцы отбили замок еще прежде, чем успели прибыть союзные швейцарские войска. Чувство чести не позволяло прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV ни отказаться от своих прав, ни тем более покинуть тех из бывших своих подданных, кто ради него затеял это дело. Он прибегнул к посредничеству Наполеона III, тогдашнего вершителя судеб Европы, чтобы добиться по крайней мере освобождения четырнадцати человек, арестованных за участие в этом отчаянном предприятии. Но союз представил возражения и отправил из Женевы в Париж генерала Дюфура, которого император, прежде сам служивший в Швейцарии капитаном артиллерии, знал лично. Дело шло уже не о посредничестве, а о воине. Обе стороны вооружались. Пруссия могла поставить под ружье 300000 человек, Швейцария — всего 200000, но зато воодушевленных подлинным патриотизмом. В конце декабря 1856 года союзное собрание передало верховное командование пользовавшемуся полным его доверием генералу Дюфуру, победителю Зондербунда (союза католических реакционных кантонов в 1847 году), и 30-тысячное войско было размещено на всем протяжении швейцарско-германской границы вдоль Рейна, от Базеля до Романсгорна.

Вмешательство бывшего тургауского гражданина Наполеона III и примирительное настроение бывшего невшательского властителя Фридриха-Вильгельма IV предотвратили конфликт. Успокоенное устными обещаниями французского императора, бравшего на себя ручательство за полную независимость кантона Невшатель, союзное собрание отказалось от намерения возбудить дело против заговорщиков. Оно отдало приказ освободить заключенных и даже распустить войска (16 января 1857 г.). В Париже (в марте) состоялось совещание четырех нейтральных держав, в результате которого прусский король отказался от своих верховных прав на Невшатель.

9 июня 1857 года заключительный протокол был окончательно утвержден, и дело закончилось с честью для всех тех, кто принял участие в его разрешении.


Швейцарский нейтралитет с 1848 года. Савойский вопрос.

Невшательский вопрос чуть было не вызвал столкновения Швейцарии с иностранными державами. Но в общем Швейцария после 1848 года с каждым днем все более проникалась сознанием необходимости для нее быть нейтральным государством и выполнять обязанности, налагаемые нейтралитетом. Главным препятствием к этому для нее являлось так называемое право убежища, осуществляемое ею по отношению к людям, преследуемым у себя на родине за политические преступления. Это право, в котором можно видеть не столько право, сколько обязанность оказывать покровительство, перестает им быть тогда, когда оно из проявления гуманности по отношению к изгнанникам превращается в средство, используемое агитаторами для новых попыток вызвать волнения. Нельзя допускать, чтобы думающие только о своих делах смутьяны, приезжающие из-за границы, могли своими действиями подвергать риску независимость страны, оказывающей им гостеприимство, и быть причиной враждебного к ней отношения соседних государств. В этом смысле нельзя возлагать на Швейцарию больших обязанностей и требовать от нее больших жертв, чем от других государств. [Либерально-буржуазный швейцарец Крю (собственно — де Крюз), написавший эту главу, сам происходит из южно-французской дворянской семьи гугенотов, бежавших в конце XVII века из Франции в Швейцарию после отмены в 1686 году Нантского эдикта о веротерпимости. Он, очевидно, забыл об этом, когда так укоризненно пишет о “смутьянах” (brouillons), укрывающихся в Швейцарии от преследований деспотических правительств и этим причиняющих неприятности Швейцарии. Во всяком случае, нынешняя Швейцария, любезничающая с гитлеровским гестапо и снисходительно позволяющая ему красть людей и увозить их в Германию на пытки и казнь, нисколько не похожа на Швейцарию, некогда дававшую приют политическим изгнанникам и борцам за свободу. — Прим. ред.]

Центральное правительство, созданное после ряда революций середины XIX века, в своем стремлении соблюдать сопряженные с нейтралитетом обязанности не всегда пользовалось поддержкой всех кантонов; отдельные местные правительства оказывали покровительство агитаторам. Несмотря на это, союзному совету удалось добиться соблюдения в стране принципов международного права. Совет сумел предотвратить нарушение нейтральности швейцарской территории во время сильных потрясений, какими были ломбардская революция 1848 года и восстание в Бадене и Пфальце в 1849 году. Совет отклонил своекорыстные предложения о союзе со стороны короля Карла-Альберта, добился разоружения и интернирования бежавших в Швейцарию гарибальдийцев и маццинистов, мобилизовал ополчение для защиты границ от прохода как революционных отрядов, так и императорских войск. Из всей массы политических эмигрантов были допущены только те, которые обязались уважать швейцарские законы и учреждения; остальным пребывание в Швейцарии не было разрешено. Наполеон III, сам попавший на престол “революционным” путем, заявил, однако, протест против того права убежища, которым некогда воспользовался. После 1852 года Маццини, более популярный во французской Швейцарии, причинил много хлопот народу, у которого он укрылся от преследований.

За сравнительно спокойным периодом с 1848 по 1856 год последовали тревожные времена с 1856 по 1864 год. Швейцария оказалась непосредственно заинтересованной в Итальянской войне и в присоединении Савойи Францией. Накануне открытия враждебных действий между Францией и Сардинией с одной стороны и Австрией с другой — союзный совет потребовал от воюющих сторон соблюдения нейтралитета Швейцарии. Обе стороны дали соответственные обязательства. Считая, кроме того, что нейтралитет Швейцарии распространяется и на северную Савойю, совет заявил, что занятие этой области является правом, которое Швейцария вольна осуществить или не осуществить, но не ее обязанностью. В швейцарских областях, пограничных с итальянскими озерами, всякое нарушение нейтралитета швейцарской территории пресекалось, и вступавшие на нее гарибальдийцы, так же как и австрийские беглецы, подвергались немедленному разоружению; затем их интернировали в Швейцарии или отпускали, взяв с них слово не участвовать более в этой войне. Наконец предварительные переговоры в Виллафранке в июле 1859 года и мир, подписанный в Цюрихе, положили конец военным действиям, столь опасным для целости Швейцарии.

Вскоре, однако, возник другой очень серьезный вопрос. Северная Савойя, а именно бывшие области Шаблэ, Фосиньи и Женева, вплоть до местностей, расположенных к югу от Савойских озер, была окончательно нейтрализована Венским конгрессом в пользу Швейцарии (Женева) и сардинского короля (остальная северная Савойя). Ввиду политической перестройки Италии и присоединения Савойи к Франции союз полагал, что эта область должна быть передана ему для того, чтобы международное положение Швейцарии и ее нейтралитет остались такими же, какими они были установлены по договорам 1814 и 1815 годов. В марте 1860 года союзный совет обратился по этому поводу ко всем державам, подписавшим постановления Венского конгресса, с соответствующей нотой, а для поддержания ее разослал всюду чрезвычайные миссии; среди других в Лондон был отправлен женевский физик Огюст де ла Рив. Наполеон III как будто благосклонно принял соображения, сообщенные ему в Париже генералом Дюфуром и швейцарским посланником Керном; однако нота его министра Тувенеля свела швейцарские притязания почти на нет. В конце концов могущественный император согласился заявить, что Франция обязуется соблюдать политический нейтралитет северной части Савойи, равно как и особое таможенное положение этой полосы в пределах, установленных предшествующими договорами.

Однако в Швейцарии существовала партия настолько пылкая, что требовала разрешения конфликта посредством оружия. Вождями ее были главари патриотических обществ Гельвеция и Грютли — член союзного совета Штемфли в Берне, член женевского кантонального совета Фази и его радикальные друзья. 30 марта 1860 года несколько женевцев, принадлежавших к этой партии, с целью захватить Тонон отважились на отчаянное предприятие, окончившееся самым смехотворным образом. В апреле Савойя народным голосованием присоединилась к Французской империи, а в июне 1860 года последняя вступила во владение ею.

Добрососедские отношения снова приняли более прочный характер и были скреплены новыми соглашениями, как, например, разделом юрской долины Дапп в 1862 году, а в особенности франко-швейцарским торговым договором 28 июня 1864 года. Соблюдение нейтралитета северной части Савойи, имеющее такое важное значение для швейцарцев, является одним из лучших доказательств дружбы, какое Франция может дать своим соседям.

В продолжение двух-трех лет еще кое-какие инциденты нарушали мирное течение политики Швейцарского союза. Теория национальностей, созданная Наполеоном III, представляла собой угрозу союзу, в котором объединились три различных народности, а притязания Италии способны были, особенно в 1862 году, возбудить в Швейцарии некоторую тревогу. Вслед за тем политические эмигранты, как итальянцы, так и поляки, были причиной новых осложнений. Однако с 1864 года в Швейцарии началась эра относительного спокойствия. Ее воинственные представители эпохи 1860 года — среди них Штемфли в Берне и Фази в Женеве — были смещены. Фази не был выбран в 1861 году в совет своего кантона, а в 1864 году был окончательно вытеснен своим соперником Шеневьером, который обеспечил прежней консервативной партии, переименованной сначала в независимую, а затем в демократическую, такой авторитет, что она с тех пор неизменно оспаривала в Женеве влияние радикалов. Это вызвало со стороны последних отчаянную попытку 22 августа 1864 года, после которой союзное правительство приложило много стараний к успокоению умов, сделав это, правда, несколько в ущерб той справедливости, какую следовало бы воздать жертвам этого происшествия.

Швейцария была избавлена от страданий, вызванных войнами, терзавшими цивилизованный мир с 1864 по 1870 год, и она за этот период достигла значительных успехов в деле применения принципов нейтралитета. Освободившись от всякой внешней опеки, она располагала достаточными силами, чтобы заставить уважать эти принципы. Ввиду того, что конституция 1848 года воспрещала военные соглашения с иностранными державами, союзный совет добился в 1859 году роспуска швейцарских полков в Неаполе. Правда, служба в других государствах доставляла Швейцарии испытанных офицеров, но, упразднив эту службу, она зато сохраняла за собой всех своих солдат, так что армия сделалась лучшей гарантией ее собственной безопасности. В случае войны между соседними державами она окажется достаточно сильной для того, чтобы воспрепятствовать переходу через свою территорию войск воюющих сторон, воспретить военную контрабанду, помешать вербовке солдат, интернировать у себя не только беглецов и дезертиров, но и целые отступающие армии, которые вздумали бы отойти на ее территорию. Таким образом, она способна выполнить все те требования, которые только может предъявить ей европейское международное право. И она доказала это во время франко-прусской войны 1870—1871 годов. Уведомив державы перед началом военных действий о своем нейтралитете, она поставила под ружье достаточные военные силы под командой генерала Герцога, занявшего место генерала Дюфура во главе федеральной армии. 1 февраля 1871 года эта армия приняла на границе отступавшие войска генерала Бурбаки и, согласно подписанному в Верьере соглашению, за которым последовало разоружение этих войск, 85000 французских солдат нашли спасение на швейцарской земле. Великодушие швейцарцев, сказавшееся уже в той помощи натурой, какую Швейцария оказала осажденному Страсбургу, выразилось затем в заботе и внимании, проявленных сострадательным населением по отношению к интернированным французам. Франция признала этот новый род услуг; она добросовестно выплатила официально установленную сумму издержек, вызванных этим неожиданным нашествием. Таким образом, Швейцария поставила свой нейтралитет на службу гуманности и добрым чувствам народов друг к другу.


II. Швейцария с 1870 по 1900 год. Внутренние дела. Конституция 1874 года


Борьба за пересмотр конституции (1864—1874). Культуркампф.

За спокойным периодом введения в действие союзной конституции, продолжавшимся с 1848 по 1856 год, последовал более бурный период, с 1856 по 1864 год, во время которого Швейцария была вовлечена в международные осложнения. С установлением внешнего мира швейцарский народ отдался делу внутренней реформы, которое заполнило собой третий период, с 1864 по 1874 год, и привело к новой конституции. Конституция 1848 года не представляла собой ничего законченного; она допускала возможность пересмотра, причем всегда, независимо от того, будет ли он частичным или общим, этот пересмотр подлежал всенародному голосованию, и вполне естественно, что в стране, где политические голосования происходят часто, народные требования рано или поздно заявляют о себе и приводят к известным результатам. Новаторы испытывают реформы в кантонах, — на ограниченном, но ценном для политических опытов поле, — а потом уже они стараются применить эти реформы в крупном масштабе, во всем союзе. В этом деле поборникам новшеств помогают руководимые ими патриотические общества Гельвеция и Грютли, которые ведут деятельную пропаганду по кантонам. Таким образом, начиная с 1848 года, новые идеи прокладывают себе путь, обнаруживается стремление к постоянно возрастающей централизации власти, ко все более и более полному применению демократических учреждений, наконец, к проведению “государственного социализма” или огосударствления тех или иных отраслей экономической деятельности.

Эти стремления сказываются уже в 1865 году, когда делается попытка частичного пересмотра конституции. Пересмотр был отвергнут 14 января 1866 года, за исключением статей, разрешающих евреям свободу поселения в силу подписанного с Францией в 1864 году торгового договора.

Приходится констатировать, что кантоны проявляют гораздо больше смелости. В некоторых из них путем пересмотра в местные конституции вводятся три новых принципа: референдум, или апелляция к народу, согласно которому большинство граждан может одобрить или отвергнуть законы, принятые законодательными большими советами кантонов; народная инициатива, позволяющая группе избирателей, если последняя достаточно многочисленна, предложить издание того или иного закона или частичный пересмотр конституции; наконец, непосредственное избрание исполнительной власти уже не одним представительным собранием, а всем народом.

Одновременно с этим и социализм, появившийся в Швейцарии в середине века и постепенно проникший в кантональные и союзные собрания, как и всюду, формулирует свои требования, хотя его сторонники в Швейцарии и отказываются следовать лозунгам иностранных проповедников социализма и подчиняться влиянию Международной ассоциации рабочих. Акционерные компании, владеющие крупнейшими предприятиями, обслуживающими важнейшие отрасли народного хозяйства, подверглись ожесточенным нападкам. Для борьбы с банковским капиталом в ожидании учреждения правительственного союзного банка были созданы кантональные банки; некоторые из них влачили жалкое существование. Подобного же рода опыты и с такими же неудачными результатами сделаны были по части железных дорог. Социалисты возмущались, что это дело предоставлено частной инициативе. Первые компании, вначале находившиеся в стесненном положении, а потом неизменно процветавшие, возбуждали зависть; но очень скоро соперничавшие с ними железнодорожные линии, построенные городами, потерпели неудачу. Как бы то ни было, в 1872 году член союзного совета Дубс провел закон о железных дорогах. Государство заинтересовалось крупными железнодорожными предприятиями и приняло участие в них. Постройка Сен-Готардской линии с ее грандиозным туннелем, спроектированная в Люцерне, изученная особыми комитетами, вызвана была успешным проложением путей через Мон-Сенис и Бреннер. С 1869 по 1871 год между Германией, Италией и Швейцарией были заключены необходимые для постройки Сен-Готардской дороги соглашения, и началась работа по осуществлению этого грандиозного предприятия.

Швейцария сознает, что, для того чтобы быть на равной ноге с окружающими ее великими державами, она должна провести возможно полную централизацию. В 1870 году союзный совет уже выработал проект пересмотра конституции.

Франко-прусская война помешала заняться рассмотрением этого проекта, и вопрос был поднят двумя годами позднее. Два важных события выявили необходимость политической реформы. Во-первых, война 1870—1871 годов, убедившая народ в том, что ему следует усилить свое единство и свою армию для охранения нейтралитета в случае, если у самых ворот страны вспыхнет новый конфликт. Во-вторых, декрет о непогрешимости папы, обнародованный в июле 1870 года и пробудивший в Швейцарии, как и в других местах, старинные притязания духовной власти в ущерб светской. Разразился культуркампф. Государственные деятели Швейцарии, Августин Келлер и Вижье в кантонах, где господствовал немецкий язык, а в Женеве — кантональный советник Картре, новый вождь радикалов, сыграли выдающуюся роль в этой распре, причем их противниками были базельский епископ Лаша в Золотурне и епископ Мермильо в Женеве. Положение викарного епископа, которое Мермильо занимал в городе Кальвина, противоречило договорам и заставляло опасаться распадения единой Лозанно-Женевской епархии, кафедра которой находилась во Фрейбурге. Либеральное католическое движение, так называемое старокатоличество [Отрицающее догмат о папской непогрешимости. — Прим. ред.], особенно сильно проявилось в Женеве под влиянием отца Гиацинта Луазона. Для сопротивления ультрамонтанским притязаниям и для ограждения себя от опасностей, могущих угрожать со стороны других государств, швейцарский народ решил изменить свою конституцию в смысле объединения преподавания, объединения права, централизации армии.

Единая школа, единое право, единая армия! Таков был лозунг сторонников пересмотра. Первый проект унитарной конституции, принятый обеими палатами 5 марта 1872 года, показался, однако, всей стране чересчур радикальным, когда он был поставлен на всенародное голосование. Проект был отвергнут 12 мая 1872 года большинством 260859 голосов против 255606 и 13 кантонов против 9. Поражение не было значительным, и союзному совету предложено было представить более умеренный проект, который и был принят два года спустя.

Все более и более энергичная борьба против ультрамонтанского духовенства ускорила движение в пользу пересмотра. С целью пропаганды централистических идей в 1873 году, ознаменовавшемся смещением епископа Лаша и изгнанием епископа Мермильо, был устроен ряд собраний. Приняты были новые законы о церковном устройстве; было постановлено, что священники будут избираться прихожанами, и даже избран был национальный швейцарский епископ, независимый от Рима, епископ Герцог. Вначале 1874 года папскому нунцию были возвращены его верительные грамоты, и он навсегда покинул Швейцарию. В результате всех этих событий антиклерикальные романцы (т. е. население французских и итальянских кантонов Швейцарии) оказали поддержку немецким централистам. Новая конституция, являющаяся компромиссом между конституцией 1848 года и проектами крайних новаторов, была вотирована 31 января 1874 года обеими палатами союза и принята народом 19 апреля. За нее высказалось 340199 жителей, против нее 198013 и 14 кантонов с одним полукантоном против семи с половиной кантонов.


Конституция 1874 года. Успехи демократии и централизации.

Про конституцию 1874 года было сказано, что это — конституция 1848 года, но усовершенствованная (Гавар). Она является воспроизведением прежней, но с изменениями, благодаря которым она, обеспечивая успех более централизованной администрации, более непосредственной демократии, более выраженного государственного социализма, в большей степени отвечала новым запросам. Организация союзных властей была оставлена та же, но их компетенция расширена. Единство еще только намечается, прежде всего — единство армии; единство права обещано, и все кантоны прежде всего вынуждены были отменить у себя смертную казнь. Снова провозглашается начало свободы, хотя она и подвержена некоторым ограничениям в отношении религии, а также торговли и промыслов. Открыт путь к унификации преподавания и к установлению всенародного голосования (референдума). Гарантированные союзному правительству средства составлялись из доходов от дорожных сборов, от почтового ведомства, от продажи пороха, из половины дохода, получаемого от нового военного налога, уплачиваемого швейцарцами, не отбывающими действительной службы, наконец, из денежных взносов, уплачиваемых кантонами. Само собой разумеется, что запрещение договоров между отдельными кантонами и военных соглашений с иностранными державами остается в силе. В конституции перечислены также и права, предоставленные кантонам; но в ней больше подчеркиваются права всего народа, индивидуальные права отдельных граждан, право гражданства, право приобретения оседлости, свобода совести.

Основные законы, принятые в результате принципов, провозглашенных в новой конституции, еще не осуществили всех тех требований, сущность которых заключена в девизе 1872 года: единое право, единая армия, единая школа.

Централизация армии, однако, была достигнута посредством новой организации военных сил, бывшей главным образом делом Вельти — члена союзного совета. Военным инструкторам, назначенным центральным правительством, поручено было ввести во всех войсках единообразное обучение и единообразное устройство. Специальные роды оружия — артиллерия, саперы, кавалерия — находятся в исключительном ведении союза; кантоны сохраняют еще за собой привилегию устраивать жандармерию так, как это им угодно, набирать в случае надобности некоторое, весьма ограниченное, количество войска и, наконец, назначать офицеров. Назначение на высшие военные должности находится в руках союзного совета. Благодаря этой реформе Швейцария приобрела внушительную милиционную армию; армия эта проходит обучение в рекрутских школах и на повторительных курсах, проделывает большие маневры, за которыми с интересом следят иностранные офицеры, одним словом — вполне способна померяться с постоянной армией. Швейцарская армия насчитывает несколько разрядов: отборное войско, в котором граждане служат от 20 до 32 лет, и ландвер (запас), в котором они состоят с 32 до 44 лет; оба эти разряда установлены были с самого начала. Ландштурм (ополчение), в котором числятся все годные к военной службе швейцарцы, не вошедшие в состав первых двух разрядов, был несколько позднее организован по-военному, с ежегодными смотрами. Ландвер недавно разделен на два призыва, причем первый более связан с отборным войском, а второй предназначается для пополнения ландштурма. В настоящее время существует стремление сократить ландштурм численно с целью улучшить его качество. Швейцария может поставить под ружье около 150000 человек отборного войска, распределенного на четыре армейских корпуса, около 90000 человек ландвера первого и второго призывов, наконец, 275000 человек ландштурма, из которых 50000 вооруженных, т. е. круглым счетом 300000 комбатантов и 200000 пионеров и других вспомогательных войск, Значительные кредиты были вотированы на вооружение, обмундирование, продовольствие войск и на сооружение превосходных укреплений: одни сен-готардские укрепления обошлись в 13 миллионов франков. Магазинное ружье Феттерли, введенное в армии во время ее преобразования, заменено было более совершенным, модели 1889 года, на производство которого сразу был ассигнован двадцатимиллионный кредит. Укрепления являются предметом неусыпных забот, и в создании корпуса крепостной стражи, как и корпуса военных инструкторов можно усмотреть зачатки постоянной армии. Эта реорганизация была встречена сочувственно.

Завершение унитарной системы наталкивается на более сильное сопротивление. Однако объединение права, по-видимому, обеспечено, несмотря на разнообразие кантональных законов, а в особенности — на различие народностей, населяющих Швейцарию. Для достижения этой цели необходимо слить воедино романский и германский элементы. В настоящее время в Швейцарии уже действует некоторое количество общих для всего союза законов, в том числе кодекс об обязательствах и закон об ответственности по долгам и о несостоятельности. И, наконец, швейцарский народ уже высказался за установление уголовного и гражданского кодексов, общих для всего союза. В настоящее время союзный совет вырабатывает соответственные законопроекты.

В области воспитания и обучения более резко проявляется партикуляризм как отдельных кантонов, так и самих жителей; поэтому при проведении мер, рассчитанных на то, чтобы доставить торжество централистическим стремлениям, союзные власти наталкиваются на более сильное противодействие. Некоторые кантоны, справедливо гордящиеся превосходной постановкой в них народного образования, отказываются передать это дело в руки центральной власти, которая, разумеется, привела бы все к одному уровню, к выгоде для тех кантонов, где это дело поставлено хуже, и к ущербу для тех, где оно стоит наиболее высоко, и недостаточно стала бы считаться с традициями различных народностей и вероисповеданий. Внесенное в 1882 году предложение создать должность секретаря по учебным делам, соответствующую должности главного начальника по делам народного просвещения (grand maitre de l'Universite) во Франции, потерпело полную неудачу. Школа и поныне еще находится в руках общины.

Несмотря на то, что в смысле объединения еще далеко не все достигнуто, сторонники его имеют полное право утверждать, что они являются подлинными руководителями страны. Компетенция кантональных властей суживается с каждым днем; их большие советы теперь уже законодательствуют лишь в очень узкой области, обнимающей главным образом местные финансы, прямые налоги, общественные работы, суд и полицию, народное просвещение; советы кантонов располагают ограниченной исполнительной властью скорее административного, чем политического характера; первые рискуют обратиться в подобие департаментских генеральных советов (во Франции), вторые — в департаментские управы, назначаемые избирателями соответствующих кантонов; жизнеспособной остается одна только община. Община сохраняет то значение, которое придавали ей в древней Германии, в силу чего в немецкой Швейцарии она считается единственным посредником между гражданином и центральной властью; в результате создается угроза для самого существования кантона, который в общей системе управления страной может показаться бесполезным звеном. Союзный совет является единственным существующим в Швейцарии правительственным органом, достойным этого названия; союзные палаты — единственные сохраняют всю полноту законодательной власти. Отдельные народности, населяющие союз, теперь так же мало могут проявлять в них свое влияние, как и отдельные кантоны. Как в парламентах централизованных государств, так и в Швейцарии теперь имеются только чисто политические партии; их насчитывается четыре: католическая правая, либеральный консервативный центр, радикальная левая и социалистическая крайняя левая; последняя растет с каждым днем не столько за счет правой, сколько за счет радикальной партии: она содействует отнятию у радикальной партии власти, находящейся в ее руках с 1848 года.

Подобно тому как пошел на убыль авторитарный радикализм 1848 года, так и всемогущество союзных палат вскоре подверглось урезке путем вмешательства народа в область законодательства. Непосредственная демократия становится полезным коррективом представительной демократии, впервые появившейся в кантонах около 1830 года, а в союзе — в 1848 году. Впрочем, непосредственную демократию можно проследить уже в ранней истории Швейцарского союза. В исконных кантонах Ури, Обвальде, Нидвальде, Гларусе, в Анпенцеле, состоящем из двух полукантонов (Родена Внешнего и Родена Внутреннего), ее органами являются общие собрания граждан (Landsgemeinden), созываемые в определенные сроки для принятия решений, обычно входящих в компетенцию представительного совета или палаты депутатов. В одном или двух других кантонах существовало уже до 1848 года право референдума или обращения к народу для получения его согласия на законы пли на распоряжения власти. После 1848 года некоторые из других союзных кантонов начали следовать этому примеру, и принцип этот в конце концов был включен и в союзную конституцию. Законодательный референдум в некоторых кантонах, обязателен, в других факультативен; для общесоюзных постановлений он только факультативен. Но если 30000 швейцарских граждан, полноправность которых надлежащим образом проверена канцелярией, подписали ходатайство о том, чтобы тот или иной законопроект союзных палат подвергнут был в последней инстанции всенародному голосованию, то этот закон вступает в силу лишь в том случае, если он получает большинство голосов граждан, созванных на общие народные собрания. Такова первая форма прямого вмешательства народа в законодательные вопросы.

Но существует и другая его форма: конституционная инициатива, принадлежащая избирателям в вопросах, касающихся отдельных кантонов, а с 5 июля 1891 года — и в делах союза. Достаточно, чтобы 50000 полноправных швейцарских граждан подписали соответствующую петицию, и проект частичного пересмотра конституции должен быть подвергнут всенародному голосованию. Народ не злоупотребляет своей непосредственной законодательной властью. С 1848 по 1898 год, на протяжении полустолетия, народ созывался 34 раза, причем ему предложено было высказаться в различной форме по поводу 53 проектов союзных законов; из них он принял 20, а отвергнул 33, проявив таким образом меньше пристрастия к новшествам, чем его депутаты, заседающие в союзных палатах. Что касается самого правительства, то и тут наблюдается склонность избирать его не через посредство представительных собраний, а путем всенародного голосования. Так обычно обстоит дело в кантонах, где кантональные исполнительные советы избираются непосредственно большинством голосов общего собрания граждан. Такого же способа избрания требуют теперь и для выборов союзного совета.

Наконец, последним мероприятием, еще более определенно свидетельствующим об уважении к демократии, является пропорциональное представительство, в силу которого всякая группа граждан, произвольно образовавшаяся, имеет право быть представленной в законодательных органах таким числом депутатов, которое соответствует численному значению этой группы. Пропорциональное представительство уже существует в кантонах Золотурне, Тессине, Невшателе и Женеве, где в силу более или менее одинакового соотношения сил кантональные большие советы представляют собой точное отражение значения отдельных партий. Эта система рано или поздно несомненно будет принята при избрании депутатов в национальный совет. Таким образом представительная демократия, нередко обманчивая, уступит место справедливой системе непосредственной демократии.


Политические и экономические затруднения. Успехи государственного социализма.

[Государственный социализм как течение социально-политической мысли не имеет ничего общего с научным социализмом. Общим для всех теорий государственного социализма является игнорирование классового характера государства.

Под государственным социализмом автор разумеет мероприятия буржуазного государства, направленные к государственной организации производства и сбыта и ко вмешательству в отношения между трудом и капиталом. — Прим. ред.]

Конституция 1874 года вызвала в стране избирательную горячку. Союзный суд, сделавшийся постоянным, начал действовать 22 декабря 1874 года; его компетенция была значительно расширена, число его членов должно было увеличиться вследствие изменений, внесенных в организацию этого верховного судилища. Что касается союзного совета, избранного в тот же период, то он проявил кипучую деятельность в области законодательства, и эта необычайная активность впоследствии еще усилилась; член союзного совета Рюшонне особенно усердствовал в этом отношении двенадцать лет подряд, с момента своего вступления в совет (1881) и до самой своей смерти. Многие законопроекты были отвергнуты путем референдума, например учреждение должности секретаря по учебным делам. Четыре союзных проекта, отвергнутых в 1884 году, явились четырьмя поражениями для союзной политики; действительно, палаты законодательствовали чересчур ретиво. Зато проекты частичного пересмотра были приняты. Закон, воспрещающий смертную казнь, был изменен в том смысле, что кантоны получили возможность по желанию восстановить ее у себя.

Можно признать, что период с 1874 по 1890 год способствовал упрочению престижа Швейцарии за границей. Впрочем, и в период с 1874 по 1890 год возникали затруднения — главным образом политического характера.

Внутри страны Тессинский кантон все время находился в состоянии брожения. Когда в этом кантоне у власти находилась консервативная партия под председательством члена кантонального совета Респини, радикалы жаловались на произвол правительства и клерикалов, а главным образом — на ограничения избирательного права. Конфликт, возникший в Стабио между консерваторами и радикалами, привел к длительному процессу, закончившемуся оправданием всех, кто был привлечен по этому делу. Затем союзный совет вмешался мирным путем с целью добиться более справедливого распределения избирательных округов и новой организации церковных епархий. Тессин, в котором в 1883 году было учреждено викарное епископство, в 1888 году был присоединен к швейцарскому епископству Базель-Лугано. Когда в 1889 году новые выборы снова обеспечили консерваторам большинство, побежденные, стали оспаривать эти выборы. 11 сентября 1890 года радикалы восстали в Беллинцоне и Лугано и захватили власть; этот день стоил жизни молодому кантональному советнику Росси. Главе правительства, Респини, в начале восстания заключенному в тюрьму, уже не удалось вернуть себе законную власть. Союзный совет подверг страну военной оккупации, назначив туда комиссаром полковника Кюнцли. Начавшийся в Цюрихе процесс закончился оправданием восставших, и было установлено смешанное правительство по системе пропорционального представительства.

Во внешней политике Швейцарии снова пришлось испытать затруднения из-за права убежища, этого вечного камня преткновения в отношениях Швейцарии с другими державами. После карбонариев и революционеров — французских, итальянских и немецких, — деятельность которых в Швейцарии вызывала протесты Меттерниха, а за ним Луи-Филиппа и Наполеона III, появились новые политические эмигранты в лице нигилистов и анархистов, непрестанно ставивших в затруднительное положение страну, давшую им приют.

Союзный совет, уверенный в поддержке общественного (буржуазного) мнения, начал применять к эмигрантам строгие меры. В 1878 году он закрыл печатавшуюся в Невшателе газету Авангард (L'Avant-Garde); в 1881 году выслал из пределов Швейцарии русского революционера Кропоткина; в 1885 году приступил к изгнанию анархистов; 18 апреля 1888 года по его распоряжению были высланы редакторы газеты Социал-демократ (Social-Demokrat), печатавшейся в Цюрихе при благосклонном отношении начальника полиции. С другой стороны, 3 мая 1889 года он без всяких колебаний выслал немецкого полицейского Вольгемута по доносу лица, которым последний пользовался в качестве провокатора. В результате всех этих инцидентов стала ощущаться необходимость в создании союзной полиции, и, несмотря на протесты социалистов, была учреждена должность генерального прокурора союза.

К политическим осложнениям присоединились затруднения экономического порядка. Изобилие новых законов, агитация политиканов, требования социалистов порождали некоторую тревогу. Уже в 1878 году констатируется, что армия обходится слишком дорого, что почта и таможни приносят мало дохода. Крах на заграничных биржах роковым образом отзывается в Швейцарии. Железнодорожные компании, даже некоторые города близки к разорению. Пришлось преобразовать эти компании. Союз и кантоны вынуждены были принять на себя в 1879 году тяжелые обязательства, чтобы закончить постройку Сен-Готардской линии. Протекционистское направление в торговой политике угрожало сбыту швейцарских товаров. Германия, первая приступившая к изданию повышенных таможенных тарифов, явилась застрельщицей и в другой области: своей проповедью “государственного социализма” она побудила Швейцарию изучать способы применения его у себя. [Тут автор не очень ясно разбирается в двух различных явлениях. С одной стороны, бисмарковская политика рабочего законодательства, проводившаяся в Германии с целью привязать отсталые слои рабочего класса к гогенцоллернской монархии, величается нашим автором “государственным социализмом”. С другой стороны, именно в двенадцатилетие 1878—1890 годов, когда в Германии царили исключительные законы против социалистов, в Швейцарии издавались германские социал-демократические органы, устраивались тайные и открытые съезды — и все это очень сильно способствовало распространению социалистических идей в Швейцарии. — Прим. ред.]

За время с 1891 по 1900 год социалистической партии удалось осуществить некоторые из своих требований. Влиятельные общества пропагандируют в стране новые учения: общество Грютли, устраивающее профессиональные курсы и располагающее многочисленными кассами взаимопомощи, насчитывает тысячи членов. Лига рабочих и другие общества содействуют этому делу. После Ольтенского конгресса (7 апреля 1890 г.) был основан Союз швейцарских рабочих; он добился учреждения бюро с двумя уполномоченными — одним для немецкой Швейцарии, другим — для областей с романским населением.

Меры по охране труда уже были вотированы в силу конституции 1874 года. Закон 1 июля 1875 года установил ответственность акционерных компаний за несчастные случаи, происходящие при эксплуатации железных дорог и пароходов. 23 марта 1877 года этот принцип был распространен и на промышленные предприятия. Законами 25 июня 1881 года и 26 апреля 1887 года установлена была ответственность предпринимателей. Наконец, 21 ноября 1890 года новый закон сделал обязательным страхование наемных служащих от увечий и болезни. Впоследствии палаты издали тройной закон о страховании рабочих на случай болезни, страховании их от увечий и военном страховании; проведение этого закона возложило на союзный бюджет ежегодный расход, исчисленный в 8 миллионов франков.

За этими справедливыми, но дорогостоящими мероприятиями, задача которых — улучшить участь рабочих, последовали другие, имевшие в виду единственно обогащение государства за счет коммерсантов, капиталистов, акционерных обществ. Начиная с 1891 года чрезвычайно высокий таможенный тариф затруднял торговые сделки, а значительный доход, доставляемый таможнями, настолько возбудил алчность отдельных кантонов, что в 1894 году была поднята оживленная кампания с целью добиться передачи части этого дохода каждому из кантонов союза. Эта кампания, прозванная походом за добычей (Beutezug), при всенародном голосовании потерпела неудачу. Акционерные банки подвергались жестоким нападкам. То обстоятельство, что им было предоставлено эмиссионное право, вызывало все усиливавшееся недовольство, и в 1891 году был принят закон, по которому союз получил исключительное право выпуска бумажных денег. Однако в 1897 году народ отверг проект создания единого государственного банка; но сторонники его учреждения все же занялись разработкой проекта центрального банка, задуманного на более примирительных началах. Еще более ожесточенный характер носит борьба с железнодорожными компаниями, владеющими сетью швейцарских дорог. Закон о выкупе железных дорог союзом, не раз уже вносившийся, в конце концов был принят (20 февраля 1898 г.). Закон об отчетности еще раньше подчинил компании контролю государства.

Осуществив, таким образом, часть своих требований, социалисты стали стремиться провести другие, более обширные. Добиваясь в полном согласии с другими партиями обязательного референдума и избрания союзного совета всенародным голосованием, рабочие сверх того требуют создания обязательных союзов, организации для трудящихся медицинской помощи и снабжения лекарствами, установления ряда государственных монополий, в том числе для продажи табака и зерна, подобно уже введенной монополии производства, спирта. В соответствии с этими требованиями, государственная власть приступила к монополизации целого ряда чрезвычайно важных для народного хозяйства предприятий: газовых заводов, электрических станций, трамваев, силовых установок. Кантоны и общины ожесточенно оспаривают друг у друга право собственности на эти предприятия, но возможно, что в один прекрасный день союз водворит общее согласие тем, что присвоит это право себе.

По мере осуществления всех этих мероприятий — выкупа железных дорог, замены частных предприятий государственными — возрастает и задолженность союза. Швейцарские города в общей сложности обременены долгами на сумму в 300 миллионов франков, долги кантонов составляют такую же сумму; долг союза равняется почти миллиарду. Для покрытия расходов, вызываемых новыми законами, власти рассчитывают прежде всего на рост таможенных доходов, а затем в последней инстанции — на повышение налогового бремени. Вслед за пропорциональным налогом мало-помалу всюду устанавливается прогрессивный налог, и возможны случаи, когда в каком-нибудь кантоне казна взимает с частного лица около трети его доходов.

В свою очередь и анархисты становятся смелее в своем безрассудном и преступном деле. В мае 1898 года среди многочисленных в Швейцарии итальянских рабочих возникли волнения, вызванные волнениями в Милане. В июле большая стачка принудила женевское правительство поставить свои войска под ружье, а в сентябре того же года было совершено убийство австрийской императрицы, павшей от руки итальянца.


Положение Швейцарии в конце века. Международная роль Швейцарии.

Переживаемый Швейцарией период политических и социальных преобразований мог бы внушить вопрос: что угрожает стране — внутренние волнения или потрясения извне? Традиции страны, кантональное начало, либеральные идеи, по-видимому, сильно подались под натиском социалистической демократии. Устанавливаются государственные монополии. Чрезмерная регламентация, излишний бюрократизм, развитие милитаризма вызывают недовольство народа.

Создается впечатление, что нацию тянут в противоположные стороны. Интересы протекционизма оказываются в конфликте с свободой торговли, старые консервативные кантоны — с социалистическими городами, партикуляристы — с централизаторами, дух романской народности — с духом германской, бургунды — с аллеманами.

Нельзя, однако, не констатировать того успокоительного факта, что все эти многообразные элементы в Швейцарии скорее взаимно уравновешиваются, чем борются друг с другом, потому что над интересами и распрями партий царит пламенная любовь к родине, осмысленная здравым рассудком и шестивековым опытом республиканского правления. Исторические традиции древнего союза, основанного в 1291 году, все еще живы. Само строение территории, конфигурация ее долин, разделенных неприступными горами, одинаково хорошо разграничивают страну как в политическом, так и в географическом отношении. Необходимость союзной системы в управлении напрашивается сама собой. Горы придают Швейцарии и ее своеобразный характер и ее этнологическое единство. Швейцарский союз — страна альпийская по преимуществу. Жители страны, средняя высота которой составляет 1300 метров и одна двадцатая населения которой живет на уровне свыше тысячи метров, поневоле ведут образ жизни, отличный от остальной Европы. Швейцария — Черногория в большем масштабе. Как в других местах море, так здесь горы охраняют национальную независимость, а в довершение — союз имеет в своих горах не только прочную базу для вооруженной обороны, но и единственное в своем роде богатство благодаря развитию двигательных сил, источником которых являются могучие альпийские водные потоки. Швейцарский народ достоин своего места в мире, потому что он повинуется нравственному закону труда; он являет отрадную картину неустанной деятельности; среди населения, увеличившегося за столетие с двух миллионов до трех с лишним, почти нет праздных людей. Земледелие требует здесь особенно много труда из-за гор, где нет достаточно пригодной для обработки земли, где жизнь сурова, где происходят частые обвалы. Центральное правительство по мере сил борется с опасными лавинами посредством рационального лесонасаждения. Несмотря на каменистость альпийских местностей, половина страны занята обработанными полями; 19 процентов — лесами, особенно многочисленными в Граубюндене; 1 процент — виноградниками, этим источником богатства для кантонов Тессин, Невшатель, Ваадт и Валлис.

Промышленность Швейцарии замечательна в другом отношении: она делает гигантские успехи благодаря гидроцентралям, общая мощность которых превышает 500000 лошадиных сил. Гидравлическая энергия использована главным образом в области Юры и на Швейцарском плоскогорье. Женева, где применение силы воды впервые было введено городским президентом Турретини, была, пожалуй, тем местом в мире, где лучше всего можно изучить эксплуатацию и значение белого угля. Две первых национальных швейцарских выставки — Цюрихская в 1883 году и Женевская в 1896 году — наглядно показали промышленное развитие страны, прогрессирующее с каждым днем. Швейцария сумела также сохранить и более старые отрасли промышленности. Вдоль Юры, от Женевы до Базеля, процветает по-прежнему производство часов; ежегодно выпускается 5 миллионов штук часов. Выделка хлопчатобумажных тканей продолжает составлять богатство кантонов Цюриха, Гларуса, Сен-Галлена, Аппенцеля, Тургау, Ааргау и Цуга. Кантоны Сен-Галлен и Аппенпель славятся, кроме того, производством вышивок. Шелкоткацкая и железоделательная промышленность сосредоточены по преимуществу в Цюрихе. Гостиничный промысел непрерывно развивается в стране, обладающей чудесно расположенными местами, посещаемыми туристами и зимой и летом. Наконец, блестящее будущее ожидает электропромышленность, развивающуюся в Швейцарии с поразительной быстротой. Однако, хотя Швейцария в конце XIX века ежегодно вывозила на 700 миллионов франков, ей приходится в силу необходимости ввозить на миллиард франков сырья, скота, вина и фабрикатов.

Страна стала достаточно богатой для того, чтобы содержать прекрасные торговые пути и железные дороги, необходимые для международных сообщений. Главной артерией сообщений является Сен-Готардская линия, связывающая север Европы с югом. После изучения многочисленных проектов, составленных в середине XIX века, женевский предприниматель Луи Фавр в августе 1872 года приступил к сооружению главного туннеля в массиве Альпийских гор; туннель этот стоил огромных денег. После подписания в 1877 году международного соглашения вотированы были в 1879 году новые кредиты; руководителю предприятия, умершему в разгаре работ в 1879 году, не суждено было присутствовать при его завершении. Лишь 1 ноября 1881 года прошел через Сен-Готард первый поезд. Сооружение Симплонского туннеля, необходимость которого давно уже отстаивал бывший президент союза Черезоле, наконец было начато, и успех этого дела одинаково интересовал Швейцарию и Европу, а в частности —Италию, которая участвовала в расходах по этому грандиозному предприятию. [Туннель был закончен в 1905 году, с июня 1906 года началось регулярное движение поездов.]

Внутренняя торговля уже была облегчена конституцией 1848 года, упразднившей все внутренние междукантонные сборы, за исключением некоторых городских октруа, вроде налога на потребление швейцарских вин (Ohmgeld). Все эти сборы были отменены. Что касается внешней торговли, то первый тариф издан был в 1849 году. Вследствие заключения с 1862 по 1869 год торговых договоров с соседними державами, в частности в 1864 году с Францией, дела в Швейцарии вступили в полосу процветания, и швейцарские товары находили обширный сбыт. Но после франко-прусской войны и Франкфуртского мира страна пострадала от все усиливавшихся ограничений свободной торговли. При заключении новых торговых договоров Швейцария оказалась вынужденной устанавливать все более и более покровительственные тарифы, которые были еще повышены в 1891 году под давлением фискальных соображений. Срок действия франко-швейцарского договора 1882 года истекал в 1892 году, за исключением соглашения, касавшегося пограничной полосы и остававшегося в силе до 1911 года. Так как проект торгового соглашения был отвергнут Францией в 1892 году, то последующие годы прошли под знаком тарифной войны, закончившейся в 1895 году худым “хромым миром”. Тем не менее Швейцария сохраняет привилегии нейтральной зоны.

Умственная жизнь Швейцарии не оставляет желать лучшего. Воспитание как физическое, так и духовное всегда являлось в этой стране предметом особых забот; гимнастические и стрелковые общества, клубы альпинистов, общества, преследующие общеполезные цели, студенческие общества — среди них на первом месте Цофингенское — являются центрами практического жизненного воспитания. Частная инициатива создала многочисленные рассадники культуры: общества естественно-научные, исторические, художественные, публичные читальни. Периодическая печать, насчитывающая 500 органов, ставит себе целью не только изучение политических и социальных вопросов, но и литературное развитие народа. В стране таких педагогов, как г-жа Неккер де Соссюр, Песталоцци, Фалленберг, Жирар, Навиль, обучение на всех ступенях дает прекрасные результаты. Наиболее культурные кантоны считают за честь содержать дорогостоящие высшие школы — сельскохозяйственные, торговые, промышленные, художественные, литературные и естественнонаучные. Рядом со старым Базельским университетом, пользовавшимся известностью в Средние века, возникли в новое время высшие школы, успешно соперничающие с ним: в Берне и Цюрихе, в немецкой Швейцарии, с союзным политехникумом, и в других частях страны — в Женеве, Лозанне, Фрейбурге и Невшателе. Невшательская высшая школа носит название академии, остальные уже являются университетами; в большинстве они состоят из пяти факультетов. Эти очаги культуры озаряют страну и привлекают множество иностранцев.

В области физики и естествознания среди швейцарцев во второй половине века выдвинулись ученые, приобретшие европейскую славу. В этом отношении Женева все время стояла на первом месте. Среди швейцарских ученых наиболее известны: математик Штурм, астроном Плантамур; натуралисты Ф.-Ж. Пикте, отец и сын де Кандолль, Клапаред, Фогт, Фоль, Фавр, Чуди, Агассис, Дезор, Геер, Мериан, Штудер; физики Огюст де ла Рив и Колландон. Медики Кохер, Дюфур, Реверден, профессор Payль Пикте — достойно поддерживают своей научной деятельностью доброе имя своей родины. В области гуманитарных наук и художественной литературы мы назовем: историков церкви Гесса, Шультгесса, Швейцера, Вине, Селлерье, Бувье и Моно, приобретших известность в середине столетия; филологов Адольфа Пикте, Виттенбаха и Гаспара д'Орелли; после них профессор Фердинанд де Соссюр продолжает содействовать успехам языкознания. Эрнест Навиль является в настоящее время самым известным из философов Швейцарии, среди которых были Бонштеттен, Прево, Секретан. В области права и политической экономии в Женеве создали школу Росси, Белло, Дюмон, Одье; в немецкой Швейцарии выдающимися представителями этих наук были Гонценбах и Блюнчли. В истории и археологии преемниками Сисмонди и Иоганна фон Мюллера являлись Моннар, Вюльемен, Готтингер, Буркгардт, Мерль д'Обинье, Целльвегер, Висс, Сегессер, Рилье, Пикте де Сержи, Даге, Дендликер, Гильти, Либенау, Фази, Дюбуа-Мелли, Ф. Келлер, Мейер фон Кнонау и много других, среди которых особенно известен египтолог Эдуард Навиль, профессор Женевского университета. Художественная литература Швейцарии насчитывала и насчитывает много славных имен. Самые выдающиеся из этих писателей — Тёпфер, Цшокке, Иеремия Готгельф (Вициус), Готфрид Келлер, Конрад-Фердинанд Мейер, братья Оливье, Марк Монье, Рамбер, Амиэль, Виктор Шербюлье, Эдуард Род. В области искусства работали музыканты Нидермейер и Бови-Лисберг, скульпторы Прадье, Шапоньер, Вела, Марчелло (д'Аффри, герцогиня Колонна), гравер Бови, живописцы Диде, Калам, Бодмер, Люгардон, Горнунг, Жирарде, Леопольд Робер, Бенжамен Вотье, Глейр, Анкер, Бёклин, Эмбер, Ван Мюйден, Жирон, Ходлер. Наряду с кантональными музеями, где собраны произведения этих художников, основан музей в Цюрихе, являющемся, в сущности, столицей немецкой Швейцарии, подобно тому как Женева — столица Швейцарии французской. Деятельность швейцарцев плодотворна и для развития всего цивилизованного мира; государственное право Швейцарии привлекает к этой стране внимание Европы; ее учреждения самобытны и жизнеспособны. Их союзный совет является одновременно исполнительным и руководящим органом, который не может быть свергнут голосованием палат и члены которого обыкновенно переизбираются много раз, за исключением случаев, когда они по чисто личным мотивам выходят в отставку. Их союзное собрание, состоящее из двух представительных советов, не может быть распущено, но его законодательная власть ограничена референдумом и правом законодательной инициативы самого народа. Рядом с этими советами союзный суд, огражденный от всякого давления извне, воплощает верховную справедливость, в то время как на низах кантональные власти, лишенные принадлежавшего им ранее суверенитета и перестраиваемые по системе, все более и более приближающей их к единообразию, еще пользуются, однако, автономией в деле управления кантонами. Право сношений с иностранными державами принадлежит исключительно союзному правительству; последнее располагает солидной милиционной армией. Хотя культуркампф прекратился, папская нунциатура в Швейцарии не была восстановлена, что, однако, не нанесло никакого ущерба епархиальной реорганизации страны, насчитывающей ныне пять епископств: Сионское, Куарское, Сен-Галленское, Золотурнское (Базель — Лугано), Фрейбургское (Лозанна — Женева). Дипломатические сношения со всеми остальными державами носят вполне нормальный характер. Союз представлен у этих держав шестью или семью посольствами и большим количеством консульств. Он связан с Европой многочисленными общими и специальными договорами.

Наконец, Швейцария выполняет важную международную роль: постепенно она становится местопребыванием ряда учреждений и обществ, играющих весьма важную роль в жизни цивилизованного человечества. По призыву женевского гражданина Анри Дюнана создан был в 1863 году в Женеве международный комитет помощи раненым, первым председателем которого был генерал Дюфур. Был устроен ряд конгрессов, и уполномоченные различных государств подписали в 1864 году так называемую Женевскую конвенцию; последняя вызвала почти во всех странах мира учреждение обществ Красного Креста, столь благодетельных для человечества во время войны. Противники войн издавна помышляли о способах и средствах уничтожить это зло. Уже в 1830 году граф Селлон основал в Женеве первое общество мира; в 1867 году там же собрался конгресс мира и свободы. 1 декабря 1891 года Берн сделался местопребыванием международного бюро мира, а в 1892 году здесь же обосновалось бюро международных мирных конференций. Эти учреждения, во всяком случае, имели ту заслугу, что горячо отстаивали перед великими державами разрешение конфликтов посредством третейского суда. Этим именно путем в 1872 году в Женеве мирно был разрешен конфликт, возникший между Англией и Соединенными Штатами по поводу грабежей, совершенных кораблями, зафрахтованными в Англии за счет южных штатов (дело “Алабамы”).

Географическое положение и нейтралитет Швейцарии способствуют тому, что она становится местопребыванием международных учреждений. Здесь находятся бюро пяти союзов, охватывающих весь мир. После того, как было заключено соглашение о Международном телеграфном союзе, подписанное в 1865 году в Париже, в Берне было учреждено Международное бюро телеграфной связи. В 1874 году в Берне был основан Всемирный почтовый союз, а в следующем году там же было создано международное бюро этого союза. В столице Швейцарии находится и Центральное управление международного транспорта; с 1893 года во главе его стоит Нума Дроз, бывший президент союза; оно было основано в результате соглашения о международных перевозках товаров по железным дорогам. Это соглашение было заключено в Берне в 1890 году. Международное бюро промышленной собственности, или фабричных знаков, учреждено там же в 1885 году; вслед за тем было создано бюро интеллектуальной собственности, или авторских прав (1888).

Все это свидетельствует о том, что Швейцария обязана своей безопасностью не только географическому своему положению, своему политическому строю, патриотизму своих жителей, но и доверию, внушаемому ею Европе, и тем услугам, которые она оказывает делу человечества. [Восторги автора внушены ему его швейцарским патриотизмом. Советскому читателю, видевшему вполне безнаказанное убийство в Швейцарии нашего представителя (только за то, что он — наш представитель), не очень легко предаться, по примеру автора этой главы, безмятежному восхищению Швейцарией и швейцарскими законами и установлениями. Очень трудно также нам, наблюдающим действия Мотта, швейцарского делегата в Лиге Наций, действия, всегда направленные в пользу фашистских извергов, поверить, что Швейцария — страна свободы, права, справедливости, мира и т. д. Швейцария вела и ведет решительно враждебную политику против республиканской Испании, против народного фронта во Франции; ее правительство недвусмысленно одобряет гитлеровщину, умильно льстит муссолиниевской Италии, сквозь пальцы смотрит на хозяйничанье фашистских палачей и шпионов во всех пограничных кантонах. Нынешняя Швейцария — один из оплотов европейской реакции. Именно современная Швейцария и может служить классическим образчиком того, во что обращаются самые что ни на есть “демократические” учреждения в капиталистических странах. Все это заставляет сделать весьма существенные поправки к той идиллии, которую рисует наш автор, когда говорит о политическом строе своей родины. — Прим. ред.]

ГЛАВА VI. КОРОЛЕВСТВА БЕЛЬГИЯ И ГОЛЛАНДИЯ. 1870—1899. ВЕЛИКОЕ ГЕРЦОГСТВО ЛЮКСЕМБУРГСКОЕ. 1815—1899


I. Королевство Бельгия

Современная история Бельгии вначале является продолжением истории предшествующего периода. [См. т. V, гл. XI. Король Леопольд II, сын Леопольда I, царствовал с 1865 года.] Либералы боролись с католиками и были окончательно побеждены в 1884 году. Новая эпоха началась после пересмотра конституции и установления всеобщего избирательного права (1893). С этого времени в парламенте и в стране главным противником католического и монархического режима становится социалистическая партия.


Господство католиков (1870—1878).

На выборах 14 июня 1870 года католики получили большинство в два голоса. Либеральное министерство уступило место министерству католическому, которое добилось роспуска обеих палат; новые выборы (2 августа) дали кабинету большинство двадцати двух голосов в палате и шести в сенате. Католики сохранили власть до 1878 года. Их правительство (министерство д'Анетана, затем министерство Малу) не проявило большой активности. Во внутренней политике приняты были лишь две важные меры: во-первых, правительство признало фламандский язык официальным языком и разрешило пользоваться им в административных актах и в судопроизводстве во фламандских областях, т. е. в областях, где господствует фламандская народность. Это была уступка сельским жителям Фландрии, ревностным католикам, уступка, являвшаяся в то же время препятствием либеральной пропаганде, которую ведут почти всегда на французском языке жители городов. Во-вторых, министерство провело закон, понижавший избирательный ценз для выборов в провинциальные советы до 20 флоринов, для коммунальных советов до 10 флоринов; но оно отказалось отменить ценз для лиц, получивших известное образование, как этого требовали прогрессисты (1870). Таким образом, реформа пошла на пользу преимущественно мелким земельным собственникам и не дала права голоса лицам, имеющим образовательный ценз. Применение этой реформы было чрезвычайно благоприятно для католиков. Новые выборы в провинциальные советы в 1872 году дали католикам в общей сложности большинство в 115 голосов вместо прежнего перевеса в десять голосов на стороне либералов. Выборы в коммунальные советы в том же году привели к утрате либералами муниципалитетов многочисленных мелких фламандских городов, перешедших, как и муниципалитеты окрестных деревень, в руки католиков.

Бельгия была в то время единственной страной Западной Европы, где власть принадлежала католикам. Во всех других странах они или были в меньшинстве, или не могли совладать с тем противодействием, которое им оказывалось. В Италии король только что захватил Рим и остальные папские владения. В Германии культуркампф был в самом разгаре, во Франции началась борьба между республиканцами и католиками, соединившимися с монархистами.


Ультрамонтанство в Бельгии.

Большинство бельгийских католиков уже не довольствовалось либеральным и миролюбивым католицизмом, господствовавшим в парламентских собраниях с 1830 по 1847 год. В Бельгии благодаря либеральным католикам епископы независимы от правительства и непосредственно подчинены папе. Духовенство, следовательно, руководствуется указаниями из Рима, а масса верующих следует за духовенством. Но Григорий XVI еще в 1832 году осудил “нелепое и ошибочное утверждение, будто следует всем обеспечить свободу совести”. В энциклике Quanta cura и в дополняющем ее Силлабусе (1864) Пий IX разразился анафемой против либерализма, даже католического, и подтвердил, что светская власть должна быть подчинена авторитету церкви. Один из профессоров католического университета публично нападал на “свободу заблуждения”, т. е. на свободу совести и печати, и получил от папы послание, в котором было сказано: “Дай бог, чтобы эти истины были поняты теми, кто, упорно отстаивая свободу печати и другие свободы того же рода, установленные в конце минувшего века революционерами и непрестанно осуждаемые церковью, в то же время утверждают, что они — католики”. Бельгийские епископы придерживались политики, проводимой папой, и подвергали противников своей партии ожесточенным нападкам. Епископ Льежский объявил в одном пастырском послании, что “отныне ни один католик не может ни при каких выборах подавать с чистой совестью голос в пользу кандидата, состоящего членом какой-либо из так называемых либеральных ассоциаций и пользующегося их покровительством”. Епископ Намюрский объявил всех, состоящих членами либеральных обществ, недостойными допущения к таинствам. Другие епископы запрещали верующим посылать детей в светские учебные заведения. Один из них, исчерпывающим образом пользуясь правами, данными ему Антверпенской конвенцией, заставил коллеж в Шимэ принять регламент, которым священнику разрешалось “бороться с либерализмом, как с ересью”, а преподавателям воспрещалось участвовать в каких бы то ни было собраниях либералов и подписываться на либеральные журналы.

В самой католической партии старые навыки терпимости и церковной автономии были признаны негодными. Бельгийский орган Крест (La Croix) обнародовал послание, в котором папа восставал “против принятых во многих местах преступных или по меньшей мере ложных учений, таких, как католический либерализм, стремящийся примирить свет с тьмой, истину с заблуждением”. На большом банкете в Мехельне, где председательствовал архиепископ-примас Бельгии, тост за папу провозгласили раньше, чем за короля. Пий IX выразил бельгийским паломникам свое пожелание, чтобы правительство разрешило заключать браки в церкви до совершения гражданских формальностей; группа гентских католиков составила петицию с требованием отмены гражданского брака под тем предлогом, что “устроение всего, касающегося брака, должно принадлежать исключительно церковной власти”. Министерство оставило это ходатайство без последствий. Оно было смущено требованиями ультрамонтанов. Епископы начали оказывать давление на чиновников и политических деятелей, принадлежавших к их партии. Одному прокурору, применившему закон не в пользу приходского совета, духовенство грозило отлучением от таинств. Один мэр вынужден был взять на себя обязательство руководствоваться при погребениях указаниями священника. Епископ Турнэский порицал в публичном послании к своей пастве бывшего католического министра д'Анетана за то, что тот предложил соглашение по вопросу о кладбищах, полное распоряжение которыми священники хотели сохранить за собой. Духовенство рекомендовало верующим чтение ультрамонтанских газет, которые упрекали министров в недостатке усердия. Только один католический орган поддерживал политику правительства. На Мехельнском конгрессе епископы жаловались на “пренебрежение”, в котором кабинет оставлял дела веры (1878). Было очевидно, что если успехи католической партии будут продолжаться, то власть перейдет к сторонникам Энциклики и Силлабуса.


Последняя политическая победа либералов.

Такое положение дел привело к примирению обеих либеральных фракций — доктринеров, или умеренных, и прогрессистов, или радикалов. Они ранее разошлись по вопросу о цензе, который первые не соглашались понизить. Попытка примирения обеих фракций была сделана в 1870 году, в критический момент, когда определилось торжество католиков. В это время либеральный конвент, на котором прогрессисты имели перевес, предложил следующую общую программу: допущение без всякого ценза лиц, имеющих известное образование, к выборам в провинциальные советы; расширение начального обучения, в результате которого каждый ребенок получал бы образование, дающее право голоса без всяких цензовых ограничений; отделение церкви от государства; пересмотр закона 1842 года о начальном обучении; секуляризация обучения; отмена освобождения духовенства от военной службы. Но доктринеры отказались принять эту программу, находя ее слишком крайней, и распря между обеими фракциями либеральной партии продолжалась. Успехи ультрамонтанства примирили их. Доктринеры, непосредственно затронутые епископской пропагандой, стали менее терпимыми и начали с меньшим почтением относиться к католическому культу. Как в критические времена с 1842 по 1847 год и в 1857 году, так и теперь либералы ответили на непримиримый католицизм воинствующим антиклерикализмом. Они рекомендовали чтение книг, враждебных церкви, распространяли карикатуры, высмеивали одеяние и жизнь священников, вели пропаганду против крещения, венчания, церковного погребения, усиленно разоблачали в печати проступки духовных лиц, массовым религиозным паломничествам противопоставляли контрманифестации, иногда приводившие к столкновениям. Возрожденная либеральная партия приняла девиз: “Единение в действии”. Большинство либеральных обществ слилось в единую федерацию. Борьба против католиков разгоралась повсюду, даже во Фландрии, где была основана влиятельная газета Либеральная Фландрия (La Flandre liberale). Несмотря на все свои усилия, либералы при половинном обновлении состава палаты в 1876 году потерпели поражение. Тогда Федерация либеральных обществ потребовала расследования условий, при которых происходили выборы; обнаружились факты давления, оказанного священниками, внесение в списки, при пособничестве духовенства, подставных избирателей. Федерация потребовала реформы, обеспечивающей правильность баллотировки. Министерство согласилось на введение австралийской системы, незадолго перед тем принятой в Англии: избиратель при входе в помещение, где происходит голосование, получает печатный лист с именами всех кандидатов, отмечает в “кулуаре”, без свидетелей, имя того, за кого он голосует, и кладет сложенный бюллетень в урну (1877). При половинном обновлении состава палаты в 1878 году либералы прошли большинством десяти голосов; они оставались у власти в течение шести лет. Вождь их Фрер-Орбан, антидемократ и в то же время антиклерикал, стал во главе правительства; его министерство состояло из доктринеров и прогрессистов.


Закон о светском начальном обучении (1879). Разрыв с Римом.

Первым пунктом программы объединенных либералов была отмена закона 1842 года о начальном обучении. Новый кабинет обратил усиленное внимание на учреждение светских школ. Тотчас после того, как он был образован, кабинет создал особое министерство народного просвещения, во главе которого был поставлен прогрессист; затем, после шестимесячного обсуждения, был проведен школьный закон 1 июля 1879 года, обязывавший каждую общину устроить и содержать по крайней мере одну общественную школу. Государство устанавливает программу, назначает инспекторов и обязывает общины брать учителей, имеющих диплом. Школа должна была быть бесплатной для бедных и могла по желанию муниципалитета быть бесплатной для всех детей. В религиозном отношении школа была нейтральна, но священники допускались в нее для преподавания закона божьего в часы, свободные от классных занятий. Эта уступка не удовлетворила духовенство; оно хотело сохранить установленную законом 1842 года обязательность преподавания закона Божьего. Собравшиеся в Мехельне епископы двумя коллективными посланиями осудили новую организацию школьного дела как “развращающую, нечестивую, противную божественным законам”. На своем совещании они решили учреждать повсюду католические школы, отлучать от церкви родителей, которые не станут посылать детей в вольную конфессиональную школу, а также и членов светских школьных комитетов, учеников и преподавателей светских учительских семинарий и тех преподавателей новых школ, которые согласятся сами преподавать детям закон Божий. Министерство ничего не могло поделать с епископами, которые в Бельгии не являются должностными лицами, и обратилось к недавно избранному папе Льву XIII. Первосвященник велел передать представителю Бельгии в Риме, что он не может осудить поведение епископов, но посоветует им проявить больше спокойствия и сдержанности. Удовлетворившись этой уступкой, Фрер-Орбан вопреки настояниям своей партии сохранил посольство при Ватикане. Но епископы продолжали сопротивление; министерство узнало, что архиепископ-примас тайно уведомил их, что папа безоговорочно одобряет их поведение. Тогда Фрер-Орбан решился на разрыв с Римом; он отозвал представителя Бельгии при Ватикане; папский нунций в свою очередь покинул Бельгию (июнь 1880 г.). Борьба между государством и церковью приняла ожесточенный характер; у католиков повсюду были школы; приемы воздействия, рекомендованные епископами и применяемые священниками, оказались столь успешными, что католическая школа насчитывала вдвое больше учеников, чем школа государственная (во Фландрии даже вчетверо больше). Либеральное большинство назначило расследование по вопросу о способах и средствах, применяемых для того, чтобы затруднить выполнение закона 1879 года; были преданы гласности отказы в отпущении грехов, громовые проповеди, произнесенные с кафедры, интердикт [Воспрещение; приказ избегать общения с теми лицами или учреждениями, на которые интердикт наложен. — Прим. ред.], провозглашенный священниками против светской школы, ее учеников, учителя и его семьи; было разоблачено упорное противодействие католических общин и провинций, отказывавшихся отпускать средства на светскую школу. Правительство выговорило себе право принуждать органы местного самоуправления к покрытию расходов на светскую школу (1881); оно прекратило выплату жалованья священникам, подвизавшимся в качестве учителей католических школ. Оно отменило освобождение конгрегационистов (членов духовных братств) от военной службы, ссылаясь на то, что 40 процентов из них вступали в монашеские ордена (1883). Далее правительство увеличило число светских средних учебных заведений и предложило создать таковые для девиц. В эту эпоху борьба против духовенства за светскую школу как в Бельгии, так и во Франции протекала почти в одних и тех же формах.


Возвращение католиков к власти (1884). Новый школьный закон.

Либеральное правительство строго проверило избирательные списки в сельских местностях, поэтому частичные обновления состава палат дали благоприятные для него результаты. В 1882 году правительственное большинство поднялось до восемнадцати голосов в палате и до трех в сенате. Но между прогрессистами и доктринерами снова произошел раскол по вопросу о всеобщем избирательном праве. Первые требовали его дважды (в 1881 и 1883 гг.) и потерпели поражение. Министерство соглашалось только на допущение лиц с образовательным цензом к выборам в провинциальные и коммунальные советы. Оно вызвало недовольство народных масс увеличением расходов, связанных с устройством школ и общественных работ: в бюджете 1881 года появился дефицит, достигший в 1883 году 25 миллионов. Пришлось внести в палаты проекты новых налогов на движимое имущество, спирт и табак. Проект увеличения армии также был принят общественным мнением крайне неприязненно. Католики, враждебно относившиеся к светской школе и к увеличению расходов на армию, выставляли себя перед избирателями партией бережливости и поддержания бюджетного равновесия. При частичном обновлении палат в 1884 году им досталось 66 мест, и они получили в палате большинство в 34 голоса, — большинство, какого Бельгия не знала с 1847 года. С этого времени католическое большинство непрерывно возрастало при всех выборах. Среди католических депутатов различают умеренных, вождем которых состоял сначала Малу, а затем Бернарт, и ультрамонтанов с их лидером Вустом; но по предписанию папы Льва XIII вся партия целиком объявила себя конституционной.

Кабинет 1884 года под председательством Малу, а затем — Бернарта составлен был из католиков всех оттенков. Он начал с разрушения дела либеральной партии. Дипломатические сношения с Римом были восстановлены; народное просвещение, как до 1878 года, было передано в ведение министерства внутренних дел. Новый школьный закон, принятый в 1884 году, на деле привел к тому, что начальное обучение оказалось под руководством католического духовенства. По этому закону община может по своему усмотрению содержать общественную школу или “принять” и субсидировать частную школу, при условии, что преподавание в ней будет вестись по официальной программе и она будет подчинена инспекции. Учителя не обязаны иметь государственный диплом. Преподаватели тех государственных школ, которые будут закрыты общинами, получат пенсию не менее 1000 франков; двадцать отцов семейств могут потребовать от общины устройства “нейтральной” школы или школы конфессиональной, по своему усмотрению. Преподавание закона божьего в школе обязательно, если это постановляет муниципалитет; оно назначается до или после уроков, чтобы родители могли пожеланию освобождать от него своих детей. Либералы боролись против этих постановлений; 29 муниципалитетов подписали петицию королю, в которой просили его не давать новому закону своей санкции. В Брюсселе произошли манифестации и уличные схватки. Тем не менее закон был обнародован после принятия его палатой и сенатом. Однако после коммунальных выборов, не особенно благоприятных для католиков, король заменил двух ультрамонтанских министров умеренными.


Социализм. Образование Бельгийской рабочей партии.

Либеральная партия сделала попытку снова сплотиться на новых началах, но переговоры об этом потерпели неудачу, потому что доктринеры (под руководством Фрер-Орбана) отказались принять следующие пункты: во-первых, распространение избирательного права на всех, умеющих читать и писать; во-вторых, личную воинскую повинность, — эти два главных пункта программы прогрессистов (под руководством Янсона). Образовалась новая оппозиционная партия — социалистическая. Она возникла в результате многих движений, из которых главными являются следующие три: во-первых, в Генте фламандские рабочие объединялись в союзы уже с 1857 года; основаны были потребительные общества; у социалистов возникла мысль опереться на эти союзы и общества, которые были признаны законом и не могли быть распущены без выполнения ряда формальностей. Они основали в Генте (1880) особого типа кооперативное товарищество Вперед (Vooruit), своеобразие которого состоит в том, что часть прибыли отдается на социалистическую пропаганду. Во-вторых, в каменноугольном и промышленном районе (Геннегау, Намюр, Льеж) организовались валлонские рабочие; среди их вождей были агитаторы республиканско-революционного склада, противники мирных средств, и представители американского ордена “Рыцарей труда”. В-третьих, в Брюсселе существовал кружок выдающихся писателей и мыслителей, находившихся в постоянных сношениях со многими политическими эмигрантами, нашедшими в Бельгии убежище. Бельгийская литература и искусство за последние два десятилетия XIX века пережили удивительный подъем. Многие писатели и художники, по своим убеждениям демократы и свободомыслящие, находились в резкой оппозиции к государственному строю своей страны. Брюссель был центром теоретиков социализма, из которых самым ранним был Цезарь де Папе, один из самых деятельных членов I Интернационала, умерший в 1890 году. [Цезарь де Папе, бывший прудонист, под непосредственным влиянием Маркса стал коллективистом но никогда не был марксистом. — Прим. ред.] В Брюсселе состоялось и слияние гентских и брабантских социалистов в Бельгийскую рабочую партию (1885). Партия положила в основу своей деятельности принципы марксизма и тактику немецких социал-демократов. В такой стране, как Бельгия, где около половины населения занято в крупной промышленности, эта партия быстро приобрела многочисленных приверженцев. Во время экономического кризиса, постигшего Бельгию в 1886 году, вспыхнули значительные стачки в Льеже и Геннегау, произошли нападения на фабрики, взрывы динамита. Вызванные войска пустили в ход оружие, и в ряде стычек убито было до сотни рабочих. После того как беспорядки были прекращены военной силой, те из революционеров, которые приняли в них наиболее деятельное участие, подверглись судебному преследованию и были присуждены к очень тяжелым наказаниям. При новой стачке, в 1887 году, подстрекательство и насильственные действия были жестоко подавлены. [“...Бельгия, — писал Маркс, — образцовое государство континентального конституционализма, уютный, хорошо отгороженный маленький рай помещиков, капиталистов и попов. Бельгийское правительство устраивает свое ежегодное избиение рабочих с точностью, не уступающей ежегодному обращению земли вокруг солнца” (Маркс и Энгельс, Соч., т. XII, ч. 1, стр. 304). Неудивительно, что в этом “маленьком раю” рабочий класс упорно боролся за свое освобождение от капиталистической эксплуатации. Возникшая в 1885 году Бельгийская рабочая партия, отказавшаяся при своем учреждении от названия социалистической, вскоре целиком отдалась борьбе за реформу избирательного права и благодаря руководству Вандервельде и др. превратилась в типичную социал-демократическую организацию, подчинившую всю свою работу парламентской деятельности. — Прим. ред.] Ничего не добившись насилием, валлонские социалисты после оживленных прений решили примкнуть к Рабочей партии (1888—1890). С этого времени до конца XIX века Рабочая партия объединяла всех бельгийских социалистов, за исключением небольших групп коммунистов-анархистов.

Рабочая партия начала агитировать в пользу всеобщего избирательного права, в котором она нуждалась, чтобы получить представительство в парламенте; в то же время она требовала уничтожения заместительства на военной службе и сокращения срока службы с целью превращения профессиональной армии в армию национальную и демократическую, которая не стала бы стрелять в стачечников. Прогрессисты, уже раньше возбудившие эти два вопроса, примкнули к требованиям социалистов. В 1890 году их конгресс присоединился к требованию всеобщего, ничем не ограниченного избирательного права.


Пересмотр конституции (1890—1893). Всеобщее избирательное право и множественный вотум.

В продолжение нескольких лет идея избирательной реформы получала все более широкое распространение. Все партии сходились на том, что ценз в 20 флоринов (42 франка 32 сантима) слишком высок и что 135000 парламентских избирателей — недостаточно на 6 миллионов жителей. Доктринеры изъявляли согласие на понижение ценза. Большинство католиков, всегда искавших поддержки против рабочих у крестьян, хотели избирательного права, близкого ко всеобщему, но с условием определенной оседлости избирателя, как в Англии и Голландии. Социалисты и прогрессисты, пользуясь существовавшей в Бельгии свободой собраний, устраивали многочисленные манифестации на английский лад, митинги, шествия со знаменами и эмблемами, плебисциты, публичное подписание петиций. Правительство долго упорствовало. После двухлетних колебаний и прений пересмотр конституции был вотирован, и была избрана новая палата, на которую эта задача была возложена (1892). Католическая партия получила большинство 26 голосов, что не составляло двух третей палаты; между тем изменения конституции должны быть приняты по меньшей мере двумя третями голосов депутатов. Католики смогли отвергнуть предложения оппозиции, но они не были достаточно сильны, чтобы провести свои собственные предложения. Прения в палате продолжались несколько месяцев, не приводя к определенному результату. Тем временем агитация становилась все сильнее. Прогрессисты организовали в Брюсселе коммунальный плебисцит, давший значительное большинство в пользу принципа всеобщего голосования (февраль 1893 г.). Рабочая партия уже за два года до того постановила в случае, если пересмотр конституции не совершится, объявить всеобщую забастовку. Она выполнила свою угрозу, когда палата отвергла всеобщее избирательное право (апрель 1893 г.). Много рабочих прекратило работу, особенно в Геннегауском каменноугольном районе. Стачечники из Боринажа пытались проникнуть в Монс и были отброшены войсками, причем много рабочих было убито. Население Брюсселя стало волноваться, короля встречали враждебными криками; в столице и во многих городах гражданская гвардия, состоявшая из горожан, была в большинстве за пересмотр конституции. В Брюсселе некоторые из членов этой гвардии бросали в экипаж короля листки и брошюры, пропагандировавшие всеобщее избирательное право. Палата испугалась возможности восстания и поспешила принять систему множественного вотума (vote plural). Пересмотр совершился. [Расстрелы в Боринаже нашли живой отклик по всей стране и послужили исходной точкой массовых и решительных выступлений рабочего класса. Руководители бельгийских социалистов одни из первых испугались мощного размаха движения, вызвавшего сочувствие и в рядах армии, и поспешили принятием ограниченного цензового избирательного закона сорвать надвигавшуюся революцию. — Прим. ред.]

По новому закону в принципе устанавливается всеобщая подача голосов — с двадцатипятилетнего возраста и после годичного жительства в одном и том же месте; один дополнительный голос дается: отцам законных детей, владельцам недвижимой собственности стоимостью в 2000 франков, лицам, имеющим доход в 100 франков, получаемый от государственной ренты или от вклада в сберегательную кассу; два дополнительных голоса имеют лица, получившие высшее образование, и некоторые чиновники. Никто не может иметь больше трех голосов. Подача голоса обязательна. Возрастной ценз для депутатов установлен в 25 лет. Как и раньше, каждые два года обновляется половина состава палаты. Сенат составляется частью из лиц, обладающих цензом (уплачивающих налог в сумме 1200 франков или имеющих 12000 франков дохода), избираемых непосредственно теми же избирателями, которые избирают и палату, но только начиная с тридцатилетнего возраста, а частью из лиц, назначаемых провинциальными советами без всяких цензовых ограничений.


Партии со времени установления всеобщего избирательного права.

Новый режим увеличил число избирателей в десять раз и установил в среднем норму в три голоса на каждых двух избирателей. С 1893 по 1899 год один раз были произведены общие выборы (1894) и дважды обновлялась половина состава палаты (1896 и 1898). В результате получился полный разгром либеральной партии, после 1896 года представленной восемнадцатью депутатами, а после 1898 года — всего двенадцатью.

Почти все двенадцать были прогрессисты; доктринеры почти не были представлены в палате. Католическое большинство все более возрастало [Успехи католических групп в известной степени объясняются разочарованием народных масс в оппортунистической деятельности Бельгийской рабочей партии. Кроме того, учитывая силу пролетариата, клерикалы пустились на создание различных просветительных, кооперативных и прочих союзов среди отсталой части пролетариата, стремясь тем самым расширить сферу своего политического влияния. — Прим. ред.]; оно насчитывает 112 депутатов на 152 (1898). В это число входят депутаты христианско-демократической партии, избранные крестьянами фламандских деревень. Эти демократы, подобно социалистам, являются сторонниками вмешательства государства в пользу неимущих; они опираются на объединения крестьян, подвергают нападкам крупных собственников и предпринимателей и ведут борьбу с епископами и католической крупной буржуазией. Их вождь, аббат Данс, был избран депутатом от Алоста в 1894 году против списка сторонников Вуста. В 1898 году епископ, которому он был подчинен, запретил ему выставить свою кандидатуру. Число его единомышленников в палате не превышает восьми-девяти. Число голосов, поданных за них, с 23000 (1894) увеличилось до 58000. Этот рост был бы еще более значительным, если бы частичное обновление состава палаты в 1898 году не происходило как раз в такое время, когда много фламандских крестьян занято на сельскохозяйственных работах в соседних странах. Главное новшество, вызванное всеобщей подачей голосов, это — избрание депутатов-социалистов. До пересмотра их не было ни одного; выборы 1894 года сразу дали 29 социалистов; после 1898 года их в палате насчитывалось 28. Лидером партии состоял брюссельский адвокат и публицист Эмиль Вандервельде. [Вандервельде — типичный представитель европейского социалистического реформизма и оппортунизма, один из виднейших проводников либерально-буржуазного влияния на рабочий класс. — Прим. ред.] Социалистические депутаты почти все выбраны валлонскими рабочими в Геннегау вполне самостоятельно, в Намюре и Люттихе — при поддержке прогрессистов. В палате социалисты и прогрессисты дружно требуют нового пересмотра конституции с целью уничтожения множественного вотума; они требуют также представительства меньшинства, краткосрочной военной службы без права заместительства. Общее количество голосов, поданных за социалистов, с 334000 в 1894 году возросло до 534000. Во главе оппозиции стоит социалистическая партия.

В августе 1899 года новым пересмотром, вызванным народными волнениями, установлено было пропорциональное представительство. Социалисты сохранили прежнее число депутатов, число либералов немного увеличилось, большинство же по-прежнему принадлежало католикам.

Наиболее важные законы, принятые с 1894 года, носят характер мероприятий, направленных против радикалов и социалистов или же в пользу сторонников католической партии. Таков закон 1895 года о коммунальных выборах. Правом голоса при выборах в коммунальные советы (муниципалитеты) отныне пользуются только лица не моложе тридцати лет (вместо двадцати одного года) и проживающие в данной местности три года (вместо одного года); дополнительные голоса даются в сельских местностях по цензу гораздо менее значительному, чем в городах. Один избиратель может иметь четыре голоса. Это — “закон четырех подлостей”, как назвал его один социалистический депутат. Рабочая партия попробовала было снова объявить всеобщую стачку, чтобы помешать принятию этого закона, но потом отказалась от своего намерения ввиду сделанных правительством приготовлений к подавлению стачки. В том же 1895 году школьный закон восстановил обязательное преподавание закона божьего в светских (государственных и общинных) школах, как в 1842 году, и воспретил общинам бесплатное обучение тех, чьи родители в состоянии вносить плату; все это для того, чтобы светские школы не могли конкурировать со школами конфессиональными. Разрешены были субсидии вольным школам, не сообразующимся с программой, установленной для правительственных школ.

Новый закон о союзах признал за рабочими союзами права юридического лица, но отказал им в праве преобразовываться в производственные кооперативы (1896). Фламандский язык получил официальное признание во всем королевстве. Законы издаются на обоих языках (1897).

Из вопросов, стоящих на очереди, следует отметить:

Во-первых, предложения о покровительственных таможенных тарифах, внесенные депутатами сельских местностей, но отвергнутые представителями промышленных и торговых городов. За исключением немногих пошлин — на маргарин, масло, муку — Бельгия до конца XIX века оставалась сторонницей свободной торговли по тем же соображениям, что и Англия, т. е. потому, что она нуждалась в свободном сбыте за границу продуктов своей высокоразвитой промышленности.

Во-вторых, установление личной воинской повинности, которую король и военная партия хотели организовать по германскому образцу, но большая часть католиков высказывается против нее, а прогрессисты и социалисты готовы принять ее при условии ее организации по образцу Швейцарии.

В-третьих, вопрос о Конго. Король Леопольд II принял президентство в “Свободном государстве Конго” с согласия палат, под условием, что уния эта будет чисто личной и что Бельгии не придется участвовать в расходах на Конго; но большинство разрешило займы в пользу “Свободного государства Конго”. Одна из партий требует, чтобы Бельгия в возмещение произведенных расходов присоединила само “Свободное государство”, которое считают прекрасным рынком для бельгийской промышленности. Король завещал Конго Бельгии.

Большинство расходится во мнениях по этим вопросам, но сплачивается в одно целое, куда входят даже христианские демократы, когда речь идет о борьбе с радикально-социалистической коалицией. С тех пор как либералы ослаблены, бельгийский парламент раскололся на две крайние партии. Вот почему прения принимают здесь резкую, иногда даже бурную форму. Политическая жизнь Бельгии коренным образом изменилась с 1830 года: почти совсем нет либеральных католиков; число либералов-доктринеров ничтожно. Партии, имевшиеся налицо к концу XIX века, уже не питали к конституции того уважения, какое было у творцов независимости. Конституция 1831 года более не существует — столько в ней было произведено изменений и переделок. Оппозиция требовала прежде всего пересмотра конституции, который, несомненно, был бы направлен против монархии и церкви. Старая Бельгия была “раем либерализма”. Новая Бельгия является полем битвы, где католицизм сражается с социализмом. [Точнее: католическая церковь является активнейшей союзницей и орудием буржуазии в борьбе с социализмом. — Прим. pед.]


II. Королевство Голландия

С 1870 года большинство в палатах (за исключением периода с 1888 по 1891 год) и министерство почти всегда принадлежали к либеральной партии, сохранившей власть до общих законодательных выборов 1901 года. [Король Вильгельм III, царствовавший с 1849 года, умер в 1890 году, пережив всех своих сыновей; его преемницей сделалась его дочь Вильгельмина, родившаяся в 1880 году; она достигла совершеннолетия и короновалась в 1898 году. Королева Вильгельмина вышла замуж за немецкого принца.]


Политические партии.

Либералы являются депутатами торговых городов; они делятся на умеренных и прогрессистов. Во Фрисландии образовалась радикальная партия, но она почти не имеет представителей в парламенте, избираемом голосованием на основе ценза. Противники либеральной коалиции составляют две партии: во-первых, консерваторов-протестантов, принявших общее название антиреволюционеров; во-вторых, католиков. Антиреволюционеры обвиняют либерализм в том, что он — “языческое мировоззрение, отвращающее умы от христианства и вводящее в законы революционные принципы”. Они опираются на крестьян-кальвинистов. Одни из них — крайне консервативные аристократы (фракция Саворнина-Ломана), другие согласны на расширение избирательного права (фракция доктора Кюйпера). Одна только католическая партия, опиравшаяся на Брабант и Лимбург, прочно организована и сохранила свое единство. Существует еще с недавнего времени левая, довольно похожая на христианско-демократическую партию в Бельгии, под руководством доктора Шепмана. Католики были некогда союзниками либералов; но они подчинились инструкциям Энциклики и Силлабуса, вступили в открытую борьбу с гражданским обществом и в союзе с антиреволюционерами образовали коалицию, направленную главным образом против светской школы. Несколько пасторов недавно протестовали против соглашения кальвинистов с папистами. Они попытались возобновить движение против Рима, аналогичное движению 1853 года, и воскресить старую историческую христианскую партию, одновременно враждебную и либерализму и католицизму. Центром этой новой исторической христианской партии является Утрехт. Столь различные и разъединенные партии дают и малоустойчивые министерства. С 1871 по 1888 год либералы имеют большинство, министерства находятся в руках их главарей или распределяются между ними и консерваторами. С 1888 по 1891 год большинство, а вместе с тем и власть, переходит к коалиции антиреволюционеров и католиков (министерство барона Макея). В это время избирательная реформа становится важнейшим вопросом. Клерикальная коалиция не соглашается провести ее. Тогда эту коалицию на выборах 1891 года свергают либералы, и один из членов нового кабинета, Так Ван Портфлит, предлагает реформу, приближающуюся к всеобщему избирательному праву; это предложение порождает раздоры во всех партиях без исключения и приводит к образованию двух враждебных друг другу коалиций — такистов и антитакистов. Такисты терпят поражение на выборах 1894 года, которые дают большинство умеренным. После выборов 1897 года власть перешла в руки кабинета, составленного из представителей всех оттенков либерализма, с Пирсоном во главе. В 1898 году партии представлены были во второй палате следующим образом: 47 либералов, по большей части прогрессистов, б радикалов, 1 член партии “исторических христиан”, 22 антиреволюционера, 22 католика. Две последние партии всегда действовали сообща. Они приобрели большинство в трех провинциях из одиннадцати. Им достаточно было бы привлечь на свою сторону еще одну провинцию, чтобы получить перевес в первой палате, члены которой избираются провинциальными собраниями.


Социализм в Голландии.

Голландская вторая палата насчитывала в 1897 году трех депутатов-социалистов. Возникновение Голландской социалистической партии относится ко времени деятельности Первого Интернационала (1864—1872). Она развивалась медленно и вербовала большинство своих сторонников среди рабочих в торговых городах, особенно в Амстердаме, и среди крестьян и сельскохозяйственных батраков во Фрисландии, которую социалистическая партия старается отвоевать у радикализма. Первым ее организатором был Домела-Нивенгейс, пастор, отказавшийся от прежней своей веры и своего сана и посвятивший себя социалистической пропаганде (1879). [Домела-Нивенгейс — один из первых теоретиков стачки “скрещенных рук”, вскоре направивший партию в анархистское русло и порвавший с ев; марксистскими элементами. — Прим. ред.] Социалисты воспользовались разразившимся в 1886 году экономическим кризисом, чтобы вызвать волнения среди рабочих. Они устроили в Амстердаме громадный митинг безработных, который был рассеян полицией и войсками; несколько дней спустя они пытались обратить в восстание народную манифестацию, устроенную для изъявления протеста против запрещения одного празднества; после троекратного предупреждения войска стреляли в толпу, убили 35 человек и ранили 90. Либералы, нисколько не колеблясь, ограничили право собраний под открытым небом, установленное после 1848 года. К революционерам начали применять закон об оскорблении величества. Социалистическая партия не отказалась от попыток произвести насильственный переворот, ибо ограниченное избирательное право лишало ее всякой надежды добиться своей цели мирными средствами. Домела-Нивенгейс, правда, состоял депутатом одного из фрисландских округов в палате в течение одной легислатуры (1888—1891), но либералы, объединившись с радикалами, помешали его переизбранию. Его партия стала проповедовать применение силы. Социалистический конгресс в Сволле провозгласил необходимость уничтожения всеми возможными средствами частной собственности (1892). Муниципалитет подал жалобу на организаторов конгресса, но судебные учреждения заявили, что закон не дает им основания осудить их. Тогда правительство издало постановление о роспуске социалистической партии; однако она снова возродилась под именем Союза социалистов (Socialisten Bond). Но одна из фракций этой партии усвоила учение о завоевании власти посредством всеобщего избирательного права и организовалась в Рабочую социал-демократическую партию по образцу немецкой, при поддержке немецких марксистов. На выборах 1897 года эта фракция провела двух своих вождей. Союз социалистов (Bond) распался; Домела-Нивенгейс и его сторонники по-прежнему были против парламентской деятельности; другие голландские социалисты хотели одновременно действовать и легальными средствами и средствами революционными; они кончили тем, что примкнули к социал-демократической партии. Вожди голландских социалистов выделяются своей необычайной активностью. В палате было всего пять депутатов-социалистов; тем не менее их агитация заставила либеральную левую порвать со старым ортодоксальным принципом “laissez faire”. С 1887 года правительство провело ряд законов о защите женщин и детей, занятых в промышленности, об облегчении устройства союзов и вообще об улучшении положения рабочих.


Колониальные вопросы и дефицит.

Мы видели [См. т. V.], что почти полный отказ от подневольного труда туземцев и устройство общественных работ привели к исчезновению превышения доходов от колоний над расходами по этой статье — излишка, необходимого метрополии для поддержания равновесия ее бюджета. Таким образом, первым следствием реформ в Восточной Индии явился дефицит. Этот дефицит еще увеличился вследствие неудачной попытки расширения голландских владений. В 1871 году Голландия уступила свои владения на Гвинейском берегу Англии, взамен этого признавшей за Голландией право занять северную часть Суматры. Здесь находилось независимое мусульманское государство атчинского султана. Голландцы воевали с ним с 1873 года до конца XIX века, но никак не могли его одолеть; им пришлось увеличить свою колониальную армию, они потеряли массу народа, больше всего от лихорадок и холеры, и истратили на Суматре значительные суммы денег. К дефициту в метрополии присоединился дефицит колониальный, и оба вместе в иные годы доходили до 60 миллионов франков. Министры колоний никак не могли сократить расходов, и палаты неоднократно свергали их за это. Несколько кабинетов пало из-за того, что парламент отказывал им в новых налогах, предложенных для увеличения поступлений. Проект подоходного налога вносился восемь раз без всякого успеха. Наконец либеральному министерству удалось его провести (1892). Этот налог был построен таким образом, что ложился преимущественно на прибыли с торговых и промышленных предприятий, а также на жалованье и гонорары, на те и другие начиная с суммы в 650 флоринов в год; он не распространялся ни на доходы с капиталов и домов, ни на доходы от земледелия. В 1892 году министерство провело еще налог на доходы с капиталов, начиная с 13000 флоринов. До введения этих налогов Голландия вынуждена была заключить несколько займов. Необходимость изыскать новые источники доходов дала некоторое число новых приверженцев протекционистам, опирающимся на крестьян. Покровительственные тарифы, поддерживаемые всеми католиками и половиной антиреволюционеров, до сих пор неизменно отвергались либеральным большинством различного состава.


Личная воинская повинность.

Голландская армия, подобно английской, некогда целиком составлялась из наемников. В 1861 году, т. е. в эпоху, когда одновременно приходилось бояться и Наполеона III и Пруссии, введен был рекрутский набор, однако, с правом заместительства. Рядом с постоянной армией существует милиция или резерв (Schuttenij), набираемый исключительно в городах, причем две трети входящих в состав его людей никогда не были в регулярной армии. В период вооружений, последовавший за войной 1870—1871 годов, в Голландии, как и в Бельгии, стали требовать: во-первых, личной воинской повинности без права заместительства; во-вторых, преобразования милиции в настоящий резерв, составляемый из людей, отбывших воинскую службу. Этих реформ требовали главным образом радикалы и передовые либералы. Как и в Бельгии, они наталкиваются на непримиримую оппозицию со стороны католической партии и большинства антиреволюционеров; те и другие стремятся сохранить привилегии буржуазии и боятся влияния города на крестьянина во время его пребывания в казарме. Со своей стороны против вооружений протестуют из соображений гуманности и социалисты. Руководимая Домелой-Нивенгейсом социалистическая партия придерживается антимилитаристических взглядов; Домела-Нивенгейс дал рабочим совет объявить в случае конфликта между правительствами всеобщую забастовку, чтобы сделать невозможными мобилизацию и войну. Несмотря на все это, в Голландии, по-видимому, убедились в необходимости личной воинской повинности. Министерство клерикальной коалиции (1888—1891), в свою очередь, предложило ввести ее, к величайшему неудовольствию своего большинства; отчасти из-за этого министерство и потерпело поражение на общих выборах. Одержав победу, либералы снова внесли этот законопроект. Наконец после борьбы, длившейся двадцать пять лет, личная воинская повинность была вотирована парламентом. Оставалось ввести ее в действие и выработать закон о порядке набора новой армии. Либеральное министерство сделало уступку буржуазии в виде льгот для студентов, а католикам — в виде освобождения от службы всех духовных лиц: священников, миссионеров, монахов и членов всех конгрегаций.


Начальное обучение (1878 и 1889 гг.).

Мы уже знаем, что предвыборная борьба велась в значительной мере вокруг школьного вопроса, с тех пор как католики и кальвинисты объединились против нейтральной школы, установленной законом 1857 года. Католики протестовали против “школы без бога”. Кальвинисты требовали “школы с Библией”. Либеральная партия всегда защищала светскую школу. В 1878 году она провела важный закон, подтверждавший закон. 1857 года, улучшавший материальное положение учителей и увеличивавший субсидии, отпускаемые государством нейтральным общественным школам. Католики и кальвинисты подавали королю снабженные многочисленными подписями петиции, содержавшие просьбу не утверждать закон 1878 года; но все это было тщетно. Нападки клерикальной коалиции на светскую школу никогда не прекращались. В 1885 году министерство, состоявшее из консерваторов и умеренных либералов, предложило под предлогом экономии предоставить преподавание частной инициативе; проект этот, поддержанный католиками и кальвинистами, был отвергнут, но лишь большинством одного голоса; когда в 1887 году состоялся пересмотр конституции с целью изменения порядка голосования, клерикальная оппозиция воспользовалась этим и потребовала, чтобы общественные школы были конфессиональными или по крайней мере в определенные часы открывались для священников. На это крайняя левая отвечала требованием отделения церкви от государства. Ни то, ни другое предложение не было принято. В годы своего пребывания у власти клерикалы провели школьный закон 1889 года, благоприятствующий конфессиональному обучению. Отныне государству приходится оказывать денежную поддержку уже не одним только нейтральным общественным школам, но и всем частным школам, имеющим более двадцати пяти учеников, ведущим преподавание сообразно официальной программе и учрежденным каким-нибудь обществом или корпорацией, признанной законом. Либералы отвечали на это предложением бесплатного и обязательного обучения, но оно было отвергнуто 46 голосами против 38. Кальвинисты заявили, что новый закон, обеспечивший конфессиональным школам денежную поддержку, вызвал “умиротворение” в деле обучения. Школьный режим 1889 года действует в Голландии и поныне. Новый закон, внесенный либеральным министерством 1897 года, стремился установить для родителей обязанность посылать своих детей в школу вплоть до тринадцатилетнего возраста, но закон этот допускал многочисленные изъятия и не вводил бесплатности обучения, по-прежнему всецело зависевшей от усмотрения муниципалитетов.


Избирательная реформа (1887—1896).

Наряду со всеобщей воинской повинностью и организацией школьного дела вопросом, чаще всего ставившимся в Голландии в новейшее время, был вопрос о реформе избирательного права. Закон о выборах издан был в 1850 году. Начиная с 1876 года либералы требовали нового пересмотра конституции с целью понижения ценза. Прения на эту тему продолжались одиннадцать лет без всякого результата. Наконец правительство согласилось на пересмотр основного закона (1887). Ценз был понижен до 10 флоринов поземельного налога вместо прежнего минимума в 20 флоринов. Созданы были две новые категории избирателей, пользовавшихся правом голоса на основании уплаты ими прямого налога, исчисленного в зависимости от оценки занимаемого ими помещения: это, во-первых, собственники или непосредственно съемщики дома, платящие налог, минимум (низшая ставка) которого в городах выше, чем в деревне; во-вторых, все квартиронаниматели, платящие известную минимальную сумму. Эти постановления скопированы с постановлений английского законодательства: первая категория соответствует съемщикам целых домов (householders), вторая — квартиронанимателям (lodgers). Благодаря этим мероприятиям число избирателей со 140000 поднялось до 300000. Оно должно было увеличиться еще больше, ибо реформа 1887 года устанавливала, что право голоса в принципе будет признано за всеми гражданами, обладающими, образовательным цензом и известным уровнем благосостояния — признаками, которые должны были быть более точно определены последующим законом. Граждане, прибегавшие в продолжение года к общественной благотворительности, ни в каком случае не должны были быть внесены в избирательные списки. Далее, к конституции прибавлен был параграф, осуждавший всеобщее избирательное право.

С 1888 по 1891 год клерикальное министерство снова и снова откладывало “разъяснение” закона 1887 года. Либеральному кабинету после выборов 1891 года предстояла задача первостепенной важности — определить, что следует считать признаками образования и социального благосостояния. Министр-прогрессист Так Ван Портфлит уговорил своих сотоварищей принять проект, устанавливающий почти всеобщее голосование. Под образовательным цензом подразумевалось умение писать; под благосостоянием — тот факт, что данное лицо не прибегало к общественной благотворительности в продолжение последнего перед выборами года. Если бы этот закон вошел в силу, для получения права голоса было бы достаточно лицу, не пользовавшемуся общественной благотворительностью, пойти в мэрию и написать там в присутствии чиновника прошение о внесении в избирательные списки.

Рассчитывали, что если это толкование будет принято, то число избирателей возрастет с 300000 до 800000. Проект Така разъединил все партии без исключения. Он был поддержан радикалами и либералами левой, а также самой значительной фракцией кальвинистов, или антиреволюционеров (доктор Кюйпер), и некоторыми католиками (доктор Шепман). Против него были умеренные либералы, кальвинисты-аристократы (Саворнин-Ломан) и большинство католиков. Один бывший радикал, Ван Гутен, откололся от Така и перешел с несколькими своими друзьями к умеренным. Проект Така провалился в палате, кабинет объявил ее роспуск (1894). Предвыборная борьба сосредоточилась вокруг проекта избирательной реформы; обе коалиции, одна враждебная толкованию Така, другая благосклонная к нему, сохраняли каждая без различия партий свое единство и ожесточенно боролись друг против друга. Такисты, первоначально получившие перевес, при перебаллотировке потерпели поражение; они вернулись в палату в числе 46 человек (из них 35 передовых либералов) против 54 антитакистов (из них 24 католика). Министерство образовано было умеренными либералами, и их союзнику Ван Гутену поручено было выработать новое толкование реформы 1887 года. Проект Ван Гутена был принят в 1896 году. Он дает право голоса всем голландцам мужского пола, начиная с 25 лет, на следующих основаниях: во-первых, при условии уплаты прямого налога (если это поземельный налог, то достаточно уплачивать один флорин; это постановление, очень благоприятное для крестьян, было уступкой в пользу консервативной партии); во-вторых, если данное лицо является съемщиком дома или квартиронанимателем, удовлетворяющим установленным в 1887 году условиям, или же собственником или съемщиком судна вместимостью не менее 24 тонн; в-третьих, это право приобретается, получением в течение известного времени содержания или жалованья по крайней мере в 570 флоринов в год, или участием в государственных займах на сумму не менее 100 флоринов, или наличием вклада в сберегательную кассу в сумме не менее 50 флоринов. Известный образовательный ценз также дает право голоса. Обязательность подачи голосов, которой требовали католики, не была установлена. Реформа 1896 года повысила число избирателей в Голландии до 700000 (по одному на каждые семь жителей). Выше мы видели, что первое применение нового закона (1897) было благоприятно для либералов-прогрессистов.

В общем, в политической жизни Голландии доминируют те же вопросы, что и в Бельгии: школа, избирательное право, всеобщая воинская повинность. Но либеральная партия продержалась в Голландии дольше, чем в Бельгии. Так как Голландия не имеет развитой промышленности, то радикалы и социалисты не могли приобрести здесь той силы, какую они приобрели в Бельгии, и вынудить у либералов всеобщее избирательное право. Консервативная коалиция кальвинистов и католиков сначала сумела расстроить работу либеральной партии в области школьного дела. Позднее она добилась того, что некоторые положения избирательного закона были сформулированы так, как это было выгодно ей: парламентские выборы 1901 года дали ей большинство; либеральный кабинет уступил свое место кальвинистско-католическому кабинету во главе с доктором Кюйпером.


III. Великое герцогство Люксембургское с 1815 года

Великое герцогство Люксембургское отдано было в 1815 году нидерландскому королю в виде компенсации за немецкие владения Оранско-Нассауской фамилии, присоединенные к Пруссии. Оно входило в состав Германского союза. Город Люксембург был союзной крепостью, в которой стоял прусский гарнизон. Великое герцогство имело свою особую конституцию и было связано с Нидерландами только личной унией.

Жители Люксембурга были католики, и большинство из них говорило на французском языке. Во время революции 1830 года они восстали вместе с бельгийцами. Только город, занятый прусским гарнизоном, оставался спокойным. По трактату 1839 года большая часть Люксембурга превратилась в провинцию Бельгийского королевства. Небольшой клочок прежнего великого герцогства с крепостью остался под властью голландского короля. Это и есть нынешнее великое герцогство. Оно продолжало участвовать в Германском союзе, пока последний не был упразднен после побед Пруссии в 1866 году.

Тогда возникло два вопроса: во-первых, останется ли Люксембург независимым; во-вторых, очистит ли прусский гарнизон столицу? Наполеон III предложил голландскому королю продать Люксембург Франции; король принял предложение, но прусский министр Бисмарк вмешался в это дело и предотвратил заключение сделки. [Бисмарк сам предлагал Люксембург Наполеону III в 1865 году в виде компенсации за французский нейтралитет во время предстоявшей войны между Пруссией и Австрией. Но Наполеон III не хотел себя связывать, рассчитывая на гораздо большее, когда Пруссия и Австрия истощат себя в войне. Однако победа Пруссии над Австрией решила всю войну в три недели. Когда Наполеон III спохватился и потребовал себе хотя бы только Люксембург, Бисмарк решительно этому воспротивился, так как уже не боялся Франции, разделавшись с Австрией. — Прим. ред.] В Лондоне собралась международная конференция; она постановила, что великое герцогство будет независимым и нейтральным государством без армии и что укрепления столицы будут срыты. Прусский король уже вывел свой гарнизон из Люксембурга. Бельгийский министр-президент Рожье ходатайствовал, но безуспешно, о присоединении независимой части великого герцогства к бельгийской провинции Люксембург (1867). Великое герцогство осталось со своей особой конституцией под управлением голландского короля. Но Вильгельм III, умирая (1890), оставил только дочь. А великое герцогство является наследственным владением Оранско-Нассауской фамилии лишь по мужской линии. Поэтому оно было совершенно отделено от Голландии и образовало крошечное государство под властью Адольфа, герцога Нассауского, которого Пруссия в 1866 году лишила его немецких владений; впрочем, он впоследствии помирился с императором Вильгельмом II.

Великое герцогство насчитывает 236000 жителей Оно имеет парламент, избираемый гражданами, платящими не менее 10 франков налога. Большинство в парламенте принадлежит либералам, из которых многие — сторонники всеобщего избирательного права. Они провели школьный закон, сходный с бельгийским законом 1879 года.

Официальным языком является французский; большинство жителей говорит по-немецки. Люксембург состоял в немецком таможенном союзе (Zollverein) с 1843 года; его железные принадлежали немецкой компании (перед мировой войны).
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова