Cергей Бычков

ХРОНИКА НЕРАСКРЫТОГО УБИЙСТВА

К оглавлению

Нет теперь с нами отца Александра... Он был пастырем многих и многие узнали Истину через него. Он был праведником и погиб так, как и положено христианину - мучеником. Еще одним праведником стало меньше - сколько же их осталось? Наберется ли пяток? Господь согласился пощадить Содом, спасти его от уничтожения, если найдется в нем хотя бы десять праведников... Не нашлось... Горе народу, позволяющему убивать своих праведников - каждый может оказаться последним. И тогда в Последний час не будет надежды на спасение...

Прости нас, добрый пастырь...(1)
 
 

1 - Один из анонимных откликов, пришедших в «МК» после убийства отца Александра Меня.

Наиболее оперативно на публикацию в «МК» от 5.09.91 откликнулось телевидение. Ведущая новой информационной программы «Вести» Татьяна Миткова оперативно подготовила 8 сентября 1991 г. программу, посвященную памяти протоиерея А. Меня. Солидарно выступили журналы - «Столица» (N 31-32) и «Знамя» (N 9). В «Независимой газете» (10.09.91) откликнулся директор библиотеки Иностранной литературы В.В.Иванов. Он сообщил, что обратился с письмом к Генеральному прокурору. Ответ, подписанный заместителем Генерального прокурора, государственным советником юстиции I класса В.И.Кравцовым гласит: «...К настоящему времени выполнен значительный объем следственных и оперативных мероприятий, осуществлен комплекс экспертных исследований, однако преступление остается нераскрытым». Следует ли расценить это письмо как официальное признание того, что следствие находится в тупике?

Шквал звонков и писем обрушился на редакцию со стороны экстрасенсов. Наперебой предлагали самые различные версии, называя фамилии, имена и даже местонахождение преступников. Назывались сотни фамилий и самых различных мест, но в одном все были единодушны, считая, что «наводчиком» был Владимир Никифоров, стоявший в момент преступления где-то неподалеку. Увы, несколько лет тому назад Владимир Никифоров эмигрировал и теперь проживает в Англии. Но откликнулись его бывшие прихожане: в редакцию «Московских новостей» поступило анонимное письмо на семи страницах. В нем сообщалось, что все верующие глубоко оскорблены публикацией в «МК» фотографии убитого отца Александра, поскольку лицо священника «залито кровью». В письме содержится робкая попытка оправдать В. Никифорова, который действительно нанес ощутимый удар по жизни Новодеревенского прихода, раскрыв КГБ принципы существования «малых общин». Более того, он назвал имена руководителей общин, которые подвергались вызовам, допросам и внесудебным преследованиям.

Среди откликов следует упомянуть и парижский еженедельник «Русская мысль» от 13.09.91, который поместил специальную вкладку, посвященную годовщине со дня гибели отца Александра. В статье его дочери, Елены, высказывается недоумение: «больно было видеть, как отдельным ученикам отца Александра после его смерти стало казаться, что каждый из них в большей мере «духовный наследник»... в сравнении с другими». Одни из них сегодня спешат заявить, что были личными «секретарями» и осободоверенными лицами, другие утверждают, что это именно они руководили духовной жизнью отца Александра, третьи наперебой предлагают издательствам наспех составленные биографии. К мнению дочери Елены Крейниной-Мень стоит прислушаться чересчур доверчивым нашим соотечественникам, тем более, что законными наследниками обширного богословского и литературного наследия отца Александра стали именно они - вдова, а также сын Михаил и дочь Елена.
 
 

«Ленинское знамя», 18 сентября 1990 года

«Так получилось, что одно из первых интервью в новом качестве министру внутренних дел РСФСР генерал-майору милиции В. Баранникову (1) пришлось дать по очень грустному поводу Как известно, председатель Верховного Совета РСФСР Б.Ельцин поручил ему лично контролировать следствие по делу о нашумевшем убийстве протоиерея А.Меня.

«Убийство священника, - подтвердил генерал, - волнует многих, эта история обрастает молвой, возникают различные предположения... С первого дня раскрытием убийства занялись руководящие работники органов внутренних дел, прокуратуры и Госбезопасности Союза, республики и области. Сейчас в работе участвует достаточное количество следователей, работников уголовного розыска, специализирующихся на раскрытии убийств, экспертов-биологов и других квалифицированных специалистов. Вся работа нами постоянно контролируется.

...Как и по всем убийствам, выдвинуто несколько следственных версий. И хотя все они тщательно проверяются, наиболее вероятно, что священник убит с целью ограбления...»
 

«Известия», 5 октября 1990 года

«Преступление, совершенное утром 9 сентября в районном поселке Семхоз Московской области, стало мировой сенсацией. Личным указанием Президента СССР и Председателя Верховного Совета РСФСР правоохранительным органам поручено тщательно расследовать обстоятельства злодеяния. До настоящего момента никакой официальной информации о ходе этого следствия нет».
 

«Рабочая трибуна», 28 октября 1990 года

«Убийство А.Меня было запланировано, - так считает следователь по особо важным делам Московской областной прокуратуры, руководитель следственной группы Анатолий Дзюба. - Пока что можно точно сказать одно - убийство Александра Меня планировалось заранее. Откуда такая уверенность? Выбор места и времени преступления: воскресный день, ранее утро, безлюдная асфальтовая дорожка к железнодорожной платформе. Злодей наверняка прекрасно знал привычки жертвы, ее излюбленные маршруты, распорядок дня. Иначе вряд ли бы он решился на такой отчаянный поступок средь бела дня - обычно черные дела творят под покровом сумерек.

За тщательную подготовку убийства говорят и другие факты. К примеру, на месте преступления ни милиции, ни сотрудникам прокуратуры не удалось обнаружить ни единой улики, ни единого вещественного доказательства. Действовал профессионал...»
 

«Гласность», еженедельник ЦК КПСС, 16 мая 1991 года

«Нас хотели направить по ложному следу, - рассказывает руководитель следственной группы, следователь по особо важным делам прокуратуры Московской области И.Лещенков. - За прошедшее время следственно-оперативной группой проверено на причастность к преступлению более пятисот человек, опрошено около двух тысяч... Сейчас можно сказать, что следствие перешло в фазу поиска конкретного лица... Очевидно, кому-то было нужно направить нас по ложному пути. При изучении дела бросается в глаза, что искусственно концентрировались улики, которые могли бы наверное определить мотивы преступления... В заключение хочу обратить внимание читателей на публикуемые фотографии оперативной съемки. На них изображен важный свидетель (2)...
 

«Московский комсомолец», 23 мая 1991 года

Подполковник запаса КГБ Валентин Королев: «...Аналогичные вопросы, кстати, следует задать руководству КГБ и в отношении расследования гибели отца Александра Меня, поскольку он являлся не только православным священником, но и крупным общественным деятелем. Поэтому по нормам демократического общества это преступление следовало бы рассматривать не как простое убийство, а как террористический акт. Если КГБ самоустранился от участия в расследовании гибели А.Меня, Комитет можно обвинить в преступном бездействии. Если принял участие и не достиг результатов - в некомпетентности... Теракт в отношении отца Александра Меня должны были расследовать сотрудники УКГБ по г. Москве и Московской области».
 

«Гласность», 24 июня 1991 года

Рассказывает И.Лещенков:
«...После предыдущей публикации мы получили три телефонных сообщения от разных лиц, но, похоже, из одного источника. Два последних содержали безнадежно устаревшую информацию. А в первом женщина сделала любопытные заявления. (Она представилась, назвала свои, хотя и не очень точные, координаты.) Женщина сказала, что убийца «у них» и что он близок к раскаянию, готов явиться с повинной, но еще не решился, так как боится...»
 

«Независимая газета», 10 сентября 1991 года

Ответ заместителя Генерального прокурора СССР государственного советника юстиции 1 класса В.И.Кравцова на запрос народного депутата СССР В.В.Иванова: «...К настоящему времени выполнен значительный объем следственных и оперативных мероприятий, осуществлен комплекс экспертных исследований, однако преступление остается нераскрытым... Ход следствия, его результативность были предметом обсуждения на оперативных совещаниях в прокуратуре СССР, которой осуществляется постоянный контроль за расследованием и реализацией намеченных мероприятий».
 

«Аргументы и факты», октябрь 1991 года, N 39

«Незадолго до гибели отец Александр Мень получил материалы, компрометирующие высшее церковное, партийно-государственное и чекистское руководство. Эти документы находились в портфеле Меня, бесследно исчезнувшем после имевшего трагические последствия нападения двоих неизвестных, - сообщил «Аиф» бывший сотрудник православного отдела КГБ, попросивший не предавать его имя огласке. По его данным, гибель отца Александра, как и последующие убийства двух священников - друзей Меня, - дело рук спецслужб, выполнявших заказ заинтересованных лиц».

1. - Слежка за отцом Александром и разработка так называемого «дела оперативной проверки» осуществлялись в 80-е годы Калининградским горотделом Московского управления КГБ и горотделом внутренних дел. В эти годы начальником ОВД подмосковного Калининграда был Виктор Павлович Баранников, вскоре ставший министром МВД, а позже - МБ (бывшего КГБ). Курировал «дело» А. Меня Олег Хандожко, сподвижник В. П. Баранникова по Калининграду.

2. - Действительно, спустя восемь месяцев после убийства И. Лещенков наконец-то отважился опубликовать в малотиражной газете снимки человека, который мог бы рассказать многое. Однако «важного свидетеля» несколько раз видели неподалеку от места работы следственной группы.

9 сентября 1990 года в 6.40-6.45 утра по дороге от дома на службу на священника Меня А. было совершено нападение. Его ударили острым предметом по голове и забрали портфель.

Судебно-медицинской экспертизой установлено, что смерть наступила от большой потери крови.

По факту совершения преступления в соответствии с УПК РСФСР Прокуратурой Московской области было возбуждено уголовное дело по ст. 102 УК РСФСР (умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах), переквалифицированное затем на ст. 108 ч. 2 (умышленное тяжкое телесное повреждение, повлекшее за собой смерть потерпевшего).

Следствие по данному делу ведет Прокуратура Московской области. Оперативное обеспечение возложено на специально созданную группу сотрудников милиции из МВД СССР, РСФСР и ГУВД Мособлисполкома.

В связи с запросом Прокуратуры РСФСР об оказании помощи Органам МВД и Прокуратуры в расследовании версии политической ориентации в Управлении КГБ РСФСР по Москве и Московской области создана оперативно-следственная группа.

Исходя из первичных материалов и в соответствии с компетенцией органов КГБ, рабочей группой Управления были выдвинуты следующие версии:

1. Убийство совершено на великодержавной националистической почве.

2. Убийство совершено в интересах просионистски настроенных элементов с целью создания общественного мнения о серьезных антисемитских проявлениях в СССР.

3. Убийство совершено в интересах идейных противников А. Меня в общественно-религиозной деятельности.

4. Убийство совершено религиозными фанатиками с экстремистскими наклонностями или психической неустойчивостью.

Отработка указанных версий проводилось с учетом возможной причастности спецслужб иностранных государств к убийству А.Меня.

В Комитете государственной безопасности не оказалось какой-либо значимой информации в отношении А.Меня, его связей и существа выдвинутых версий(1). Все оперативные подразделения были ориентированы на подключение имеющихся возможностей для выявления обстоятельств преступления.

При проверке сведения о причастности ряда лиц из «национал-патриотической» среды к убийству А.Меня не подтвердились.

Анализ добытой оперативной информации по среде еврейских националистов не выявил конкретных лиц, способных на совершение преступления в отношении А.Меня.

По фактам и признакам, свидетельствующим о намерении совершить экстремистские акты в отношении священнослужителей или верующих за период с 1990 года было установлено 14 человек. Однако причастность кого-либо из них к расследуемому убийству не обнаружена.

В ходе проверки многочисленных связей А.Меня по общественно-религиозной деятельности не получено данных, свидетельствующих о причастности к убийству А.Меня каких-либо конкретных людей. В то же время не внесена ясность в установленный эпизод, из которого следует, что проживающая в настоящее время во Франции любовница священника Т. (близкого знакомого А.Меня) и ее бывший муж Б. хранили у себя дома фамильные драгоценности, принадлежащие А. Меню (2). В 1984 году они оценивались более чем в 20 тысяч рублей.

В настоящее время проверяются оперативные данные в отношении Д., который подозревается в принадлежности к языческой секте, не разделяет взгляды А.Меня, дважды судим, склонен к экстремистским проявлениям.

В июле с. г. поступила информация, что А.Мень мог стать жертвой церковного рэкета. Свои доводы заявители обосновали тем, что немало священнослужителей якобы обложены «данью» со стороны преступных элементов, о чем духовенство предпочитает не распространяться, -т.к. действительно в ряде случаев они имеют неконтролируемые церковью и государством доходы. Данное обстоятельство подтверждает также целый ряд разбойных нападений на священников в 1990 -1991 годах.

Анализ полученной информации выявил ряд перспективных сигналов. Наиболее интересный касается сообщения УКГБ РСФСР по Рязанской области, сотрудники которого пресекли деятельность группы преступников, занимающихся рэкетом, в т. ч. в отношении священнослужителя. Из членов этой группы установлен и взят в проверку особо опасный рецидивист Т. 1941 года рождения, житель г. Москвы. Трое его сообщников скрылись и находятся в розыске.

Сотрудники оперативно-следственной группы Управления выезжали в командировки в города Киев, Ригу, Уфу для проверки конкретных оперативных материалов, вписывающихся в выдвинутые рабочие версии. В г. Киеве проверялась информация и в отношении лиц из уголовной среды, которая в ходе расследования подтверждения не нашла. Там же проверялась версия о возможной причастности к убийству первой жены сына А.Меня. По полученным данным, у нее на 8-9 сентября 1990 года есть алиби.

В г. Риге отрабатывались связи А.Меня с Большаковой Н.И. и Кураж М.М., занимавшихся изданием его произведений. Фактов, свидетельствующих об их возможной причастности к совершенному преступлению, не получено.

Следует отметить, что в ходе работы по поиску убийц А.Меня с сентября 1990 года оперативно - следственной группой проверено более 200 человек. Среди них лица из уголовной среды, психически больные, склонные к экстремистским проявлениям, а также представители различных объединений и групп националистической и религиозной ориентации.

С 14 сентября 1990 года органы МВД и Прокуратуры сконцентрировали основное внимание на задержанном загорской милицией Бобкове Геннадии Анатольевиче, 1953 года рождения, без определенных занятий, проживающем на одной улице с А.Менем. Бобков дал признательные показания в совершении убийства священника А.Меня. Он назвал сообщником своего собутыльника Силаева Николая Алексеевича, 1955 года рождения, а организаторами преступления сотрудника Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии архимандрита Иосифа (в миру Пустоутов Александр Петрович, 1944 года рождения) и некоего Михаила Петровича, как удалось установить, Рогачева Михаила Петровича, 1942 года рождения, ранее работавшего старостой церкви в поселке Удельная Московской области.

Проведенный анализ полученных в процессе расследования материалов, а также добытая оперативным путем информация показали, что причастность Бобкова Г.А., Силаева Н.А., Пустоутова А.П. и Рогачева М.П. к данному преступлению целенаправленно фальсифицирована.

В ходе проведения психической проверки по методике контактного полиграфа данных свидетельств о непосредственном участии Бобкова Г.А. в убийстве А.Меня, не получено. Бобков Г.А. не имел каких-либо преступных контактов с Пустоутовым А.П. (по данным результатам была проинформирована оперативно-следственная бригада МВД и Прокуратуры, что позволило окончательно снять обвинение с Бобкова Г.А., Пустоутова А.П. и др.).

Наиболее вероятной причиной, заставившей Бобкова Г.А. взять на себя вину за убийство А.Меня, является оказание на него психологического и физического воздействия со стороны одного из сотрудников милиции. Данный вывод специалистов КГБ РСФСР подтверждается полученными оперативными данными. Соответствующая информация направлена в МВД РСФСР и Прокуратуру СССР.

Установить конкретное лицо, заставившее Бобкова Г.А. рассказать о причастности Пустоутова А.П. к убийству А.Меня, по результатам проверки на полиграфе не представилось возможным.

В настоящее время оперативно-следственная бригада продолжает свою работу. Принимаются дополнительные меры по установлению истины в деле об убийстве священника А.Меня.

30 сентября 1991 года.
 
 

1.- Курсив мой - АВТОР. Это утверждение звучит более чем странно. В течение 20 лет за отцом Александром велась длительная слежка КГБ. В письме академику А. Н. Яковлеву, опубликованному в газете «Правда» от 21.12.1995, старые чекисты утверждают: «Не горят не только рукописи, но и компроматы тоже не горят! Можете поверить нам на слово: в КГБ никогда и ничто не пропадало бесследно!»

2.- Явная ложь. Протоиерей Александр Мень не принадлежал ни к одному из аристократических семейств (см. приложение № 7), потому не могло быть речи о существовании каких-либо фамильных драгоценностей. - АВТОР.

В Библии есть любопытная сказка про головокружительную карьеру Иосифа «прекрасного». Родные братья продали Иосифа в далекий Египет в рабство. Там ему сначала не повезло. За какие-то подозрительные шашни с женой царедворца его упрятали в сырую темницу, в которой фараон содержал своих узников.

Сидит Иосиф в темнице, горько плачет. А в это время владыке Египта - фараону приснился страшный сон, и его никак не могли разгадать ни министры, ни мудрецы, ни волшебники.

Узнав про столь тяжелое фараоново горе и мучаясь от безделья, Иосиф сочинил свою версию о значении каверзного сна. Его толкование понравилось фараону, и он наградил красавца-соблазнителя перстнем со своей руки, возложил на его шею золотую цепь, посадил в свою колесницу и приказал возить по стране и громогласно возглашать: «Повинуйтесь и преклоняйтесь!»

Столь головокружительная карьера раба буквально ошеломила тогдашний мир. Перед Иосифом стали преклоняться не меньше, чем перед самим богом. А служители культа, не жалея красок, расписали его приключения в «священных» свитках Торы (первые пять книг Ветхого завета в составе Библии - Авт.).

В наши дни на разгадывании сновидений далеко не уедешь. Засмеют.

Зная об этом, выпускник исторического факультета МГУ Л.А.Лебедев не стал подражать безграмотному библейскому Иосифу. Пришел запросто в областное управление культуры, горделиво поднял голову и уверенным тоном молвил:

- Я Лебедев. Могу познавать тайны истории!

- Да будет так! Милости просим, - ответили ему и направили «познавать тайны» в областной краеведческий музей, что находится на территории бывшего Ново-Иерусалимского монастыря в городе Истре. В тот самый музей, где почти ничего путного не узнаешь про наше родное Подмосковье.

Лев Лебедев приехал туда не в золоченой колеснице, а на обычной электричке. Не было на его руке фараонова перстня, а на шее золотой цепи. Тем не менее директор музея Д.В.Петков торжественно возвестил сотрудникам:

- Преклоняйтесь! Перед вами гениальный исследователь глубин истории...

И вот новому сотруднику музея быстренько подобрали квартиру в деревянном домике. Исхлопотали постоянную прописку. Дали работу по душе - изучать историю Московской области.

- Живи! Твори! Смело ныряй в глубины истории! Таков был тост директора музея Дмитрия Вербановича Петкова, когда «обмывали» нового сотрудника.

И Лев Лебедев стал усердно нырять в глубины... бывшего Ново-Иерусалимского монастыря. «Нырнет» - и нет его. Неделю нет, другую. Глядь, - вынырнул. Глаза осоловелые. Лицо помятое. Язык ремешки не вяжет.

- Кажись, не туда ныряет наш Лев, - стали говорить сотрудники директору музея.

- Не мешайте! - отрезал Д.В.Петков. - Человеку и так трудно: живет в деревянном доме - таланту не развернуться.

А Лебедев по-прежнему пропадал неизвестно где. Одни говорили, что он собирает какие-то древности по Подмосковью, другие потихоньку (иногда анонимками) разносили вести о том, что молодой научный сотрудник якшается с подозрительными лицами. Но руководители музея оставались глухими к тревожным сигналам. Потому и «чуткость» сохранили, предоставив Лебедеву отдельную двухкомнатную квартиру в «каменных палатах».

- Да здравствует доброта музейная! - воскликнул Лебедев и снова принялся «нырять» в «священные» пласты бывшего монастыря. Нашел там две темные дощечки, смастерил крест, влетает в контору, кричит:

- Братцы! Подлинный крест Никона - патриарха всея Руси!

- Ну и что? - ответили ему. - Мало ли безделушек в церквах да монастырях. А мы, Лев Алексеевич, краеведением занимаемся.

- Вы просто не хотите меня поддержать, - обиделся он и спрятал фальшивый крест в карман. Авось пригодится!

В другой раз Лебедев достал из «глубин» монастырских какую-то пожелтевшую бумажку с заковыристой подписью. И снова истошный вопль:

- Братцы! Собственноручная подпись святейшего Никона! Многим сотрудникам музея надоели телячьи восторги Лебедева. Завели о нем разговор на собрании.

- Не обращайте внимания, - вежливо одернул Д.В.Петков. -Он еще молод...

- Как же не обращать, - начала коммунистка Р.И.Шорец, - если он заскользил по церковной дорожке.

Раису Ивановну поддержали тт. Колобынин, Аваков, Петухов и некоторые другие сотрудники музея. Напрямую говорилось и о том, что Лебедев непристойно ведет себя в семье, пьянствует и, кажется, ворует музейные ценности.

- Вы слишком прямолинейны, товарищи, - ответил на замечания Д.В.Петков. - Тут надо тоньше, деликатнее...

Чувствуя прочную поддержку сверху, Лебедев напустил на себя «святое» вожделение. Он запирался в монастырской башне и рылся неделями в беспризорных архивах и фондах. А затем исчезал и неожиданно появлялся в ските у реки Истры, где когда-то располагался со своей свитой Никон.

Причем появлялся с фальшивым крестом на груди. И именно в то время, когда боговерные старушки приходили туда за «святой водой». Встав в позу, безгрешного, он начинал таинственно:

- Православные! Лицезрейте и радуйтесь!..

Старушки роняли слезу, набожно крестились, а некоторые клали в протянутую Лебедевым руку деньги. И новоявленный заступник патриарха торопливо убегал в магазин за «святой» сорокаградусной водицей.

Директору музея надоели, наконец, «шалости» талантливого «познавателя» тайн истории. Он решил по-отечески пожурить его, намекнуть, что пора и к делу приступать. Вызвал Лебедева в свой кабинет, начал разговор издали:

- Лев Алексеевич, а почему не ходишь на семинарские занятия?

- Это еще что за занятия? - усмехнулся Лебедев.

- По научному атеизму.

- А чего я там не видел?

- Как же, мил человек! Мы оттачиваем там оружие для борьбы с религиозным дурманом, а ты...

- Ну и точите на здоровье! - зло бросил Лебедев. - Мне с вами не по пути. Я человек верующий...

Побледнел директор музея, схватился за сердце.

Вскоре состоялось партийное собрание. Вопрос один: что делать с Л.А.Лебедевым?

Долго ломали голову коммунисты. Даже самокритикой занимались. Наконец решили: поручить Д.В.Петкову как главному атеисту Красногорской промышленной зоны, провести с Лебедевым персональную беседу о вреде религии.

Не успел главный атеист зоны развернуться, как Лебедев сам пришел к нему... с заявлением об уходе из музея. Д.В.Петков узрел в этом шаге доброе предзнаменование и тут же подписал приказ об увольнении.

Обрадовался Лев благополучному исходу и так нырнул в «глубины веков», что на сей раз вынырнул уже в Звенигородском районе в должности пономаря-алтарника Покровской церкви, настоятелем которой является Александр Вольфович Мень - задушевный приятель попа павшинской церкви Н.Н.Эшлимана. Именно их не раз видели с Лебедевым на территории Ново-Иерусалимского монастыря.

А.В.Мень и Н.Н.Эшлиман, оказывается, давно окружили заботой-вниманием свихнувшегося с «истинного» пути научного сотрудника музея. Теперь, пристроив его поближе к алтарной кормушке, они принялись усердно очищать душу «раба божьего» от музейной ереси.

И «очищали» его душу довольно своеобразно. Отец Александр (в миру А.В.Мень) и отец Николай (в миру Н.Н.Эшлиман) сажали Лебедева в церковную легковую машину (№ ВП 39-01) и, прихватив с собой «святой» сорокаградусной и совсем не святых девиц, катались по дорогам Подмосковья. А на утро спешили в «храм Христа», чтобы читать молитвы православным, щедро отпускать их грехи.

Понравилась Лебедеву алтарная жизнь на высоком градусе. И он решил недавно отблагодарить своих благодетелей во хмелю. Пригласив их на квартиру, Лебедев устроил такой кутеж, какого не видели стены монастырские со дня своего основания. Лебедев, Мень, Эшлиман в окружении икон, мерцающих свечей и лампад до того «напричащались» коньяками-винами, что запели «Шумел камыш...»

Пьяная компания возвращалась из квартиры Лебедева не с пустыми руками: у мужчин - чемоданы, у женщин - свертки. Только направились к машине, а навстречу парни с красными повязками на рукавах. Пьяные попы заметались в смертельном страхе, повернули обратно. Женщины в панике побросали свертки в кусты.

- Ба, да тут, кажись, свитки! - воскликнул дружинник Кокорин, поднимая с земли свертки.

Верно, то были «священные» свитки древнееврейской Торы, принадлежащие краеведческому музею. Вызвали милицию, и она обнаружила у служителей религиозного культа немало музейных ценностей, украденных Лебедевым и его сообщниками.

...На этом мы прервем рассказ о головокружительной карьере Л.А.Лебедева, который за два с лишним года сумел под крылом атеистов «продвинуться» от должности научного сотрудника музея до поста церковного алтарника. Остальное, надеемся, допишут другие и, в частности, милиция и прокуратура Московской области.

Ив. МАЛЫГИН

В этом году исполняется пять лет с того времени, как было написано обращение двух московских священников: отца Николая Эшлимана и отца Глеба Якунина на имя Патриарха Алексия и гражданским органам власти (2).  Тем, кто следил за церковной жизнью в России, вероятно известно, что оба священника были подвергнуты запрещению в служении и до сих пор лишены возможности исполнять свой пастырский долг.

В России и на Западе сложились самые противоречивые мнения относительно этого дела. Многие считали священников безусловно правыми и целиком винили Патриархию. Но находились и такие, которые считали их действия чуть ли не сознательным разложением Церкви. Как обычно, крайние мнения не отражали действительности. Единственное, что можно сказать с уверенностью, это то, что оба священника действовали с полной искренностью и были движимы душевной болью, пастырской совестью и горячим желанием обратить внимание на угрожающие Церкви нестроения. Их постигла неудача. Они были многими поняты превратно и вот уже почти пять лет они пребывают без служения.

Что же произошло? Современникам трудно оценивать смысл событий, совершившихся у них на глазах. Тем не менее важно сохранить некоторые наблюдения и факты для того времени, когда страсти утихнут и можно будет ретроспективно взглянуть на эти годы истории Русской Церкви.

В западной прессе часто подчеркивалось, что оба священника были воспитаны духовной семинарией и это дало им возможность прийти к самостоятельному взгляду на церковные события. Это ошибка. Ни один из них семинарии не кончал. И вряд ли это было необходимо для того, чтобы увидеть неполадки в церковной жизни. Скорее наоборот, если бы они учились в духовной школе, им невольно бы передался тот дух боязливости и конформизма, который определяет атмосферу в церковных кругах России. Ведь любой представитель Церкви: епископ, священник, преподаватель духовной школы находятся под угрозой быть полностью выброшенными за борт, в случае если он не сможет угодить своему духовному или светскому начальству. Куда денется такой человек? Кому он нужен? Священник, обремененный семьей, боится потерять место гораздо больше, чем представитель любой другой профессии. Эта потеря для него означает выпадение из жизни. Образование, которое он получил, непригодно нигде, кроме Церкви, а клеймо церковника будет затруднять ему поступление на гражданскую работу, если он даже имеет светскую специальность.

Этот рефлекс страха, который вырабатывается у людей церковных, отсутствовал у двух московских священников, что сыграло большую роль в их выступлении. Но с другой стороны, эта черта не позволила им найти широкую поддержку среди собратьев. У них было много сочувствовавших; большинство церковных людей, знакомых с «Открытым письмом», восхищались их поступком - но дальше этого дело не шло и не могло пойти. В этой связи необходимо хотя бы вкратце остановиться на биографиях отца Николая и отца Глеба, которые, вероятно, мало кому известны.

Николай Николаевич Эшлиман родился в Москве 10 августа 1929 года в семье Н.Эшлимана, подданного Швейцарии, который вскоре после рождения сына принял советское гражданство. Предки отца Николая по линии отца происходили из Шотландии. В 40-е годы XIX века Карл Якоб Эшлиман был приглашен в Крым на должность главного архитектора. (В Ялте и поныне стоит ему памятник). По матери Н.Н.Эшлиман происходит от грузинского князя Давида Назарова, выехавшего в XVIII веке из Грузии с царем Вахтангом в Россию. Известный русский изобретатель Яблочков приходится отцу Николаю двоюродным дедом. Семья Эшлиманов была интеллигентной, но особой религиозностью не отличалась. В своих религиозных исканиях будущий священник шел в значительной степени самостоятельно. У него рано проявились многосторонние дарования: он окончил художественную школу, учился музыке. Обладая великолепным голосом, Н.Н. пел во многих храмах Москвы. Занимался он и росписью церквей. Приняв решение посвятить себя пастырскому служению, Н.Н. обращался к двум будущим митрополитам: Пимену - тогда епископу и Никодиму, тогда архимандриту (последний в то время заведовал канцелярией Московской Патриархии). Ходатайство Н.Н. не было отклонено: он уже был известен в церковных кругах Москвы, как ревностный христианин, хорошо знающий богослужение. Рукоположен Н.Н. в сан дьякона был первоначально в Костроме в 1959 году на праздник Покрова Пресвятой Богородицы и лишь после этого переведен в Москву, где и был рукоположен в 1961 году на праздник Успения Богородицы во иереи митрополитом Пименом, высоко ценившим его личные качества и истовое служение.

Сначала отец Николай служил в кладбищенском храме села Пречистого (Московской области), а потом был переведен в село Куркино, в пригороде Москвы. Служение в Куркине совпало со смутами, которые внес в церковную жизнь так называемый «архиерейский собор» 1961 года. Церковные советы сменялись новыми лицами, верующие волновались. Отец Николай вел упорную борьбу за соблюдение законности, что повлекло перевод его в другой храм. Однако, его труды не пропали даром и законность в приходе в какой-то степени была восстановлена. В Московском храме Покрова Пресвятой Богородицы, что в Лыщиковском переулке, и застало отца Николая прещение...

Глеб Павлович Якунин, второй автор «Открытого письма», родился 4 марта 1934 года в Москве, в православное религиозной семье, и с детства получил церковное воспитание. После школы учился он в музыкальном училище при Консерватории, а потом в Пушно-меховом институте вначале в Москве, затем в Иркутске, который и закончил в 1959 году. Еще студентом Глеб Павлович принял решение посвятить себя Церкви и вскоре после окончания института поступил псаломщиком в храм мученика Трифона в Москве, а несколько позже в Московскую духовную семинарию. Правда через год он был из нее исключен по обвинению в присвоении книги из семинарской библиотеки («Философия свободы» запретного для студентов Н.А.Бердяева). Не спас положения и тот факт, что книга была возращена в семинарию по первому же требованию. 10 августа 1962 года в праздник иконы Смоленской Божией Матери был рукоположен во иереи и служил в начале в Зарайске, затем в Дмитрове (городе в Московской области) в храме иконы Казанской Божией Матери.

15 декабря 1965 года отцы Эшлиман и Якунин обратились к Святейшему Патриарху Алексию с «Открытым письмом», копии которого были разосланы всем епископам внутри страны. За пределы Советского Союза документ попал без ведома авторов. Параллельно было отправлено Заявление на имя председателя Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорного (3). В обоих документах авторы подробно говорили о неблагополучии во внутрицерковных делах и в отношениях между Церковью и гражданскими органами. Документы изобиловали фактами нарушения законности в отношении Церкви, дышали искренней болью, недоумением и были проникнуты стремлением внести посильную лепту в нормализацию создавшегося положения. Мы не будем излагать здесь содержание писем: оно достаточно известно, а лишь поделимся своими соображениями относительно причины, побудившей двух священников пойти на этот решительный шаг.

Открытое письмо на имя Патриарха появилось не случайно. Это была реакция на давление, которому в конце 50-х и начале 60-х годов подверглась Церковь со стороны гражданской и административной власти. Всем хорошо известно враждебное отношение к религии Н.С.Хрущева, явно проступавшее в его публичных высказываниях и, что существеннее, в варварских мероприятиях того времени. Одним из звеньев в цепи антицерковных актов было выведение духовенства из состава церковной общины и передача власти в приходах и епархиях в руки светских лиц. Слов нет, старое устройство управления приходом и епархиями страдало вопиющими недостатками, что, к сожалению, недостаточно рассмотрено в «Открытом письме», но «Архиерейский собор» 1961 года не улучшил, а ухудшил положение. Исключение духовенства из Церковного совета шло вразрез и с церковными правилами и с гражданскими законами. Получалась парадоксальная ситуация: священник (пускай теоретически) имел право быть избранным в местные светские органы правления, а в Церковный совет доступ ему был закрыт. Эта «реформа» была проведена без единого акта протеста со стороны епископов. Лишь впоследствии некоторые из них во главе с еп. Ермогеном сделали робкую попытку протеста, но она кончилась ничем. Тот факт, что большинство епископов, отзываясь об «Открытом письме» в узком кругу иной раз даже с восторгом, официально письмо не поддержало, объясним вполне понятным страхом и непривычкой действовать независимо. Но если епископат весь был ознакомлен с текстом письма, то из рядового духовенства его прочла едва ли половина (вероятно гораздо меньше). Прочитавшие, однако, встретили его с большим энтузиазмом, увидев в Письме отражение своих затаенных мыслей и чаяний. Ожидали: вот-вот «что-то начнется», но никто не шел дальше словесной и материальной поддержки священников, не решаясь подвергать опасности свое служение или семью. Ничего не «началось», да и ничего не могло начаться: переговоры с государственными органами должны вести Патриарх и епископы, я не рядовое духовенство. Между тем, Патриарх, Синод и епископат в условиях тех лет и не помышляли о возможности каких бы то ни было переговоров. Более того, церковное управление восприняло акт священников, как досадное выступление смутьянов и мечтателей, которое может «поссорить с властью».

Первое запрещение отцов Николая и Глеба не говорило, однако, ни слова о сути их петиции, но лишь указывало на якобы дерзкую форму «Открытого письма».

Признавая мужество и добрые намерения священников, следует отметить, что многие интонации документа действительно вызывали возражение. Письмо было местами написано в выспреннем, поучающем тоне, изобиловало неуместными выдержками из Писания, более походя на обличительный документ, чем на письмо священников Патриарху. Кроме того, в нем затрагивалось много сторонних вопросов, давалась для большинства спорная интерпретация событий русской церковной истории, кое-что нуждалось в проверке и вызывало возражение. Одним из самых существенных недостатков «Открытого письма» было отсутствие в нем конкретных конструктивных предложений. Авторы не хотели считаться со сложными условиями существования Церкви. Они требовали Ее полной автономии, что совершенно не реалистично в настоящее время, и наряду с максималистическими требованиями не предлагали никаких постепенных реформационных мер. Однако, реакция церковного управления на «Открытое письмо» определялось не этими соображениями, а страхом, что «будет хуже», и тайным сознанием своей вины. Священники резко, но в целом справедливо очертили неблаговидную роль епископата в кризисах последних десятилетий. Это была правда, которая «колет глаза», сказанная без всякой дипломатии, «в лоб».

Патриарх никогда не видал ни отца Николая, ни отца Глеба. Большинство членов Синода так и не удосужилось познакомиться с ними. Когда выносились решения о санкциях против священников, их самих не вызывали и с ними не беседовали. Все было совершено заочно. Началась странная игра, вырастала стена непонимания и отчуждения. Митрополит Пимен - единственный из епископов - говорил со священниками. Как известно в церковных кругах, отец Николай был всегда глубоко ему предан и питал к митрополиту искреннюю сыновнюю любовь. Но теперь взаимопонимания больше не было. Последовал обмен текстами, в которых все яснее ощущалось ожесточение и отчужденность.

Даже если допустить правоту Синода (а в ней позволительно сомневаться), даже тогда было бы естественным ожидать, что архипастыри будут более снисходительными к молодым и горячим священникам, подойдут к ним не так формально. Своими прощениями и умыванием рук они невольно помогали тем кликушествующим лицам, которые, как говорят в московских кругах, одно время окружали отцов Николая и Глеба, толкая их на ошибочные поступки.

Итак, установилось прочное взаимное непонимание. В сущности это положение сохранилось и поныне. Авторы «Открытого письма» не сделали ни одного шага для того, чтобы примириться с Патриархией. Патриархия делает вид, что забыла о них, или же действительно предала инцидент забвению, оставив священников на произвол судьбы. Что касается гражданских органов, то они никак не ответили на письмо в их адрес, но и авторов почти не тревожили, предоставив Патриархии самой карать их. Такова в общих чертах печальная, если не сказать трагическая, история двух мужественных священников, сказавших правду вслух.

Спрашивается, принесло ли письмо отцов Николая и Глеба какие-то практические результаты?

Сомнительно. Закрытие храмов прекратилось по другим причинам, Церковь сегодня также далека от реформ и от пересмотра решения собора 1961 года, как была далека и до письма двух священников. Но их выступление было значительным нравственным актом, вдохновившем верующих и духовенство. Нравственный подвиг, даже не принесший видимых результатов, есть всегда невидимая победа, и потому «Открытое письмо» останется вехой в истории Русской православной Церкви.

Что касается Патриархии, то конечно неправы те, кто пытается представить Ее как сборище людей бесчестных и продажных. Большинство епископов, вероятно так же, как отцы Николай и Глеб, желали бы пользы для Церкви. Но воспитанные в атмосфере осторожности, страха и беспрекословного подчинения они не могут поддерживать такие радикальные выступления. Впрочем, решившись на это, они бы вероятно разделили судьбу архиепископа Ермогена (4), который сейчас находится в таком же положении, как и авторы «Открытого письма».

Удивляет лишь поистине более чем равнодушное отношение к молодым священникам, которые вот уже несколько лет пребывают под запрещением. Однако, и с их стороны не была сделана попытка к примирению, что было бы, вероятно, единственным выходом. Путь разделений и обвинений - в конце концов пагубный путь. Священники сказали все, что думали, а Патриархия по существу ничего не возразила против. Отдельные резкие нотки письма никак не могут быть восприняты как сознательное оскорбление Патриарха или церковного начальства. Потому есть все основания для примирения и для восстановления отцов Николая и Глеба на церковном служении. Для этого нужна лишь добрая воля обеих сторон.
 
 

1- Первая и единственная публикация в журнале «Вестник русского христианского студенческого движения» № 95-96, 1970, с. 99 -106 под псевдонимом «Аркадьев»

2- За рубежом «Открытое письмо» московских священников было опубликовано на русском языке газетой «Русская жизнь» (Сан-Франциско), в NN 6050-6060, вышедших в период от 16 апреля по 30 апреля 1966 года. Затем последовали следующие издания: «Открытое письмо», изданное отдельной брошюрой по инициативе архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Сан-Франциско, 1966), отдельная брошюра, выпущенная Всеславянским издательством в Нью-Йорке (1966), по инициативе Представительства Российских эмигрантов в Америке, полный текст «Открытого письма» был также опубликован в «Русско-Американском православном Вестнике» (Нью-Йорк), июнь-июль, 1966, № 6, однако, без «Заявления» и «Приложения».

На иностранных языках можно указать следующие издания: на английском - «A cry of despair from Moscow churcmen» (published by the Synod of Bichops of the Russian Orthodox Church Outside of Russia), New York, 1966. Аnd «Тhe Orthodox Church» (Philadelphia, Pa, August-September, 1966, no 7). См. также: Religion in Communist Dominated Areas. New York, June 15/30,1966, Vol. 5, nos 10-11; на французском - «Informations Catolique Internationales», 5 avril 1966 (письмо к гражданским властям), «Messenger Orthodox», 35, III, 1966 (полностью), а также «Istina», no 4, 1965-1966 (письмо к Патриарху). В немецком переводе «Открытое письмо» в сокращенном виде было опубликовано в Бонне в журнале «Ost-Problem» (№ 13, 1966). Немецкий перевод в нем предваряется большой статьей прот. Д.Константинова - «Die Russiche Orthodoxe Kirche heute».

Документы о запрещении и апелляции двух московских священников были напечатаны в газете «Русская Мысль» (Париж, 25 августа 1966, № 2508) и отдельной брошюрой во Всеславянском издательстве: «Новые важные документы о положении Русской Церкви в СССР», Нью-Йорк, 1966.

Подробный анализ «Открытого письма» можно найти в статье О.Д. Константинова «Подтверждение неопровержимого»(«Новый Журнал», Н-Й, 1966, № 84. Имеет значение также материал, опубликованный в «Вестнике РСХД», № 81 за 1966 год и статьи А.Краснова-Левитина в «Русской Мысли», № 2487 от 7 июля 1966 года и в «Посеве» от 23 сентября и 1 октября 1966 года.

3- Идентичные заявления были направлены председателю Совета Министров СССР А.Н.Косыгину и генеральному прокурору СССР Р.А.Руденко.

4- В 1965 году архиепископ Ермоген (Голубев) был смещен с Калужской кафедры и проживал на покое Жировицком монастыре. Тогдашний Управляющий делами Московской Патриархии архиепископ Алексий (Ридигер), нынешний Патриарх Московский и всея Руси, Заверил его, что ему будет предложена первая вакантная епископская кафедра. В 1968 году архиепископ Ермоген обратился с четвертым письмом на имя Патриарха Алексия (Симанского) (см. ВРХСД № 87-88, 1968), однако епископскую кафедру так и не получил.

Далее.