Архимандрит Михаил Козлов
ОТКРОВЕННЫЕ РАССКАЗЫ СТРАННИКА
ДУХОВНОМУ СВОЕМУ ОТЦУ
К оглавлению.
РАССКАЗ ТРЕТИЙ.
Пред самым выходом из Иркутска,
я пошел еще к духовному отцу, с которым вел беседы, и сказал ему:
вот я уже совсем на пути в Иерусалим; зашел проститься, да поблагодарить
за христианскую любовь ко мне, недостойному страннику. Он сказал
мне: Бог да благословит путь твой. Но что же ты ничего мне не сказал
о себе, кто ты и откуда. Много я наслушался от тебя о твоих путешествиях;
любопытно было бы узнать о твоем происхождении и жизни до странничества.
Хорошо, сказал я, с удовольствием
расскажу и это. Это не длинная история.
Родился я в деревне Орловской губернии.
После отца и матери осталось нас двое, я, да старший брат мой. Ему
было десять лет, а мне два года - третий. Вот и взял нас дедушка
к себе на прокормление; он был старик зажиточный и честный, держал
постоялый двор на большой дороге, и по доброте его много стаивало
у него приезжих. Стали мы у него жить; брат мой был резв, и все
бегал по деревне, а я больше вертелся около дедушки. По праздникам
ходили мы с ним в церковь, а дома он часто читывал Библию, вот эту
самую, которая у меня. Брат мой вырос и испортился, - приучился
пить. Мне было уже семь лет; однажды я лежал с братом моим на печи,
и он столкнул меня оттуда, и повредил левую руку. С тех пор и по
сие время ею не владею, - вся высохла.
Дедушка, видя, что я к сельским
работам буду не способен, начал учить меня грамоте, и как азбуки
у нас не было, то он учил меня по сей же Библии, как-то: указывая
азы, заставлял складывать слова, да примечать буквы. Так и сам не
понимаю, каким образом, твердя за ним, я в продолжение времени научился
читать. И наконец, когда дедушка стал худо видеть, то часто меня
уже заставлял читать Библию, а сам слушал, да поправлял. У нас нередко
стаивал земский писарь, который писал прекрасно, я смотрел, и мне
нравилось, как он пишет. Вот я и сам по его примеру начал выводить
слова, он мне указывал, давал бумаги и чернил и чинил мне перья.
Так я и писать научился. Дедушка был сему рад, и наставлял меня
так: вот теперь тебе Бог открыл грамоту, будешь человеком, а потому
благодари за сие Господа, и чаще молись. Итак, мы ко всем службам
ходили в церковь, да и дома очень часто молились; меня заставляли
читать: Помилуй мя Боже, а дедушка с бабушкой клали поклоны,
или стояли на коленях. Наконец, мне уже стало семнадцать лет, и
бабушка умерла. Дедушка стал говорить мне: вот у нас нет хозяйки
в дому, а как без бабы? Старший брат твой замотался, я хочу тебя
женить. Я оказывался, представляя свое увечье, но дедушка настоял,
и меня женили, выбрали девку степенную и добрую, двадцати лет. Прошел
год, и дедушка мой сделался при смерти болен. Призвавши меня, начал
он прощаться и говорит: вот тебе дом и все наследство, живи по совести,
никого не обманывай, да молись больше всего Богу, все от Него. Ни
на что не надейся, кроме Бога, ходи в церковь, читай Библию, да
нас со старухой поминай. Вот тебе и денег тысяча рублей, береги,
попусту не трать, но и скуп не будь, нищим и церквам Божиим подавай.
Так он умер, и я похоронил его.
Брату стало завидно, что двор и имение отданы одному мне; он начал
на меня злиться, и до того враг в сем помогал ему, что даже намеревался
убить меня. Наконец, вот что он сделал ночью, когда мы спали и постояльцев
никого не было: подломал чулан, где хранились деньги, вытащил их
из сундука, да и зажег чулан. Мы услышали уже тогда, когда вся изба
и двор занялись огнем, и едва выскочили из окошка, в том только,
в чем спали.
Библия лежала у нас под головами,
и мы ее выхватили с собой. Смотревши, как горел дом наш, мы между
собой говорили: слава Богу! хоть Библия-то уцелела, хоть есть чем
утешиться нам в горе. Итак все имущество наше сгорело, и брат от
нас ушел без вести. Уже после узнали, когда он начал пьянствовать,
да хвалиться, что он деньги унес и двор зажег.
Остались мы наги и босы, совершенные
нищие, кое-как в долг поставили маленькую хижину, да и стали жить
бобылями. Жена моя была рукодельная мастерица: ткать, прясть, шить,
брала у люден работу, да день и ночь трудилась, и меня кормила.
Я же по безрукости моей даже и лаптей плесть не мог. Она бывало
ткет или прядет, а я сижу около ее, да читаю Библию, и она слушает,
да иногда и заплачет. Когда я спрошу: о чем же ты плачешь? Ведь,
слава Богу, живем. То она и ответит: то мне умилительно, что в Библии-то
очень хорошо написано. Также помнили и дедушкино приказание, - постились
часто, каждое утро читали акафист Божией Матери, и на ночь клали
по тысяче поклонов, чтобы не искушаться. Итак жили мы спокойно два
года. Но вот что удивительно, что хотя о внутренней молитве, творимой
в сердце, и понятия мы не имели и никогда не слыхали, а молились
просто только языком, да без толку клали поклоны, как болваны кувыркались,
а охота к молитве была, и долгая наружная и без понятия молитва
не казалась трудною, но отправлялась с удовольствием. Видно правду
мне сказал один учитель, что бывает тайная молитва внутри человека,
о которой он и сам не знает, как она сама собою производится неведомо
в душе, и возбуждает к молению, кто какое знает и как умеет.
По прошествии двух лет таковой нашей
жизни, вдруг жена моя занемогла сильною горячкою и, причастившись,
на девятый день скончалась. Остался я один одинехонек, делать ничего
не мог; пришлось ходить по миру, а было совестно просить милостыню;
к тому же такая напала на меня грусть по жене, что не знал, куда
деваться. Как бывало войду в свою хижину, да увижу ее одежду, или
какой-нибудь платок, так и взвою, да и упаду без памяти. Итак, не
мог я долее переносить тоски моей, живши дома, а потому продал свою
хижину за 20 рублей, а какая была одежда моя и женина, всю роздал
нищим. Мне дали по калечеству моему вечный увольнительный паспорт,
и я немедленно взял свою любезную Библию, да и пошел куда глаза
глядят. Вышедши, думал я, куда ж теперь идти? Пойду прежде всего
в Киев, поклонюсь угодникам Божиим и попрошу их помощи в скорби
моей. Как скоро решился на сие, стало мне легче, и дошел я до Киева
с отрадою. С тех пор, вот уже 13 лет, безостановочно странствую
по разным местам; обходил много церквей и монастырей, а теперь все
уже больше скитаюсь по степям, да по полям. Не знаю, благоволит
ли Господь добраться до святого Иерусалима. Там пора бы, если будет
воля Божия, уже и грешные кости похоронить.
А сколько тебе от роду лет? - Тридцать
три года.
Возраста Христова!
|