Шейх Хасина[*] ТРУДНЫЕ УРОКИ МИРА

Я всегда любила своего отца и восхищалась им, как никто в мире. И я была не одинока. Он стал отцом-основателем нашей страны, которого люди так любили, что прозвали «Бангабандху» — «Друг Бенгалии». После войны за освобождение он вернулся на родину из заточения в иностранной тюрьме и стал премьер-министром. Три с половиной года спустя, на заре 15 августа 1975 г. военные убили Бангабандху в его резиденции в Даке. Они убили и мою мать, двух моих младших братьев вместе с женами, и самого младшего из моих братьев, которому было десять лет. Я со своей единственной сестрой была тогда в Германии, где работал мой муж, ученый. Благодаря этому мы уцелели.

Каждый отец оставляет своим детям наследство. Мой отец, шейх Маджибур Рахман завещал нам глубокую любовь к своей стране и ее народу, любовь, которую нельзя посрамить, твердую веру в демократию и демократические ценности, приверженность идеалам секуляризма и более всего — любовь к миру. Этих ценностей нелегко придерживаться в стране, где религию и религиозные чувства людей, многие из которых бедны и безграмотны, долго эксплуатировали в политических интересах и для личной карьеры. В нашей стране военные диктатуры и другие формы авторитарного правления вновь и вновь свергали демократию, вновь и вновь верх брали насилие и конфликт, а не мир. Когда мой отец встретил свой трагический конец, я решила несмотря ни на какие препятствия, защищать его идеалы.

Люди, убившие Бангабандху и захватившие власть, не пощадили бы и меня с сестрой, будь у них возможность до нас добраться. Постоянно преследуемые страхом смерти, мы перебирались из одной страны в другую. Лишь через шесть лет мы смогли вернуться в Бангладеш. Долго еще нам не разрешали переступить порог дома, где были убиты мои родители, хотя это был наш собственный дом. Я прошла через глубочайшее страдание. Я знала, что такое военное правление, открытое или замаскированное. Я знала, как важны демократия, мир и права человека. Жизнь научила меня, и я этого никогда не забуду.

Бангладеш — это маленькая страна с большим населением. На площади примерно в 147 570 квадратных километров живет около 120 миллионов человек. Страна изобилует лесами и реками, большими и малыми, на юге и юго-востоке ее покрывают лесистые холмы. Наш язык богат, как и наша культура. С молоком матери мы впитываем ... поэзию и музыку. Мы любим нашу землю, язык и культуру и вынуждены ради них страдать и платить высокую цену. Мы любим мир, и наше стремление к миру тесно связано с нашей культурой.

Мир есть не просто отсутствие войны, насилия или конфликта. Если умирают от голода и недоедания дети, если нет крыши над головой у людей, если некому помочь больным, если преступники безнаказанны, то нельзя считать такую жизнь мирной. Если люди не могут решать, кто будет ими управлять и как, если у них нет свободы мысли и свободы слова, если ими могут помыкать военные или диктатор, то это нельзя называть миром. Нет мира там, где нет свободы и счастья. У людей должна быть возможность жить так, как они хотят, а не в оковах.

В 1947 г. после почти двухсот лет правления англичане покинули Индостан. Индию разделили, создали отдельное государство для мусульман — Пакистан, причем составили эту страну из двух частей, которые были разделены тысячами километров иностранной земли, которые были населены народами, во всех отношениях, кроме религии, непохожими друг на друга. Мы, жители восточной части тогдашнего Пакистана, составляли в этой стране большинство, но к нашему голосу почти не прислушивались и нашему языку не давали статуса государственного. Нас эксплуатировали экономически и политически. Даже название «Восточная Бенгалия» заменили на «Восточный Пакистан». Нас лишили права быть бенгальцами, мы должны были навсегда стать пакистанцами.

На всеобщих выборах 1971 г., первых со времени создания Пакистана, победу одержала Лига Авами, которую возглавлял Бангабандху. Однако военные правители не дали Бангабандху сформировать правительство. Еще раньше, когда он потребовал полной автономии для Бангладеш, его бросили в тюрьму, обвинили в подстрекательстве к мятежу и судили военным судом. Народ выступил с протестом, и правительство было вынуждено отказаться от сфабрикованного обвинения. Тогда армия Пакистана напала на безоружный народ Бангладеш и начала геноцид, который в конечном счете унес жизнь трех миллионов человек. Бангабандху провозгласил независимость Бангладеш, но вскоре был арестован и отправлен в пакистанскую тюрьму. Началась освободительная война, которая длилась девять месяцев. Войну возглавила Лига Авами, которая сформировала правительство в изгнании. Хотя Бангабандху не было с народом, его речи вдохновляли людей. Армия Пакистана потерпела поражение и 16 декабря капитулировала.

Хотя мы верим в мир, мы должны были взяться за оружие для самообороны, чтобы выжить. Мы не могли оставаться молчаливыми свидетелями гибели нашего народа, насилия над нашими женщинами. А как иначе?! Мы должны были пролить кровь за язык наших матерей, потому что угроза языку народа есть угроза его культуре и в конечном счете, его существованию в качестве народа. Борьба с Пакистаном стала для нас трудным уроком мира. Мы узнали, во-первых, что военная диктатура или авторитарное правление не могут обеспечить мир, это может сделать только правление народа. Во-вторых, сама по себе спокойная и тихая жизнь не является гарантией настоящего мира. В-третьих, мир нельзя обеспечить раз и навсегда. Мир достигается непрерывными усилиями, а если понадобится, то и борьбой. В-четвертых, мир может потребовать жертв, и на эти жертвы приходится идти. Наконец, достижение мира и поддержание мира — долг каждого человека в отдельности и всех нас вместе.

Я вернулась из изгнания на родину через шесть лет после гибели отца, в 1981 г., с твердым намерением разорвать цепь насилия и нарушения прав человека в моей стране. Прежде всего было необходимо покончить с антидемократичным господством военных. Я первая выступила с протестом против него. Множество небольших партий присоединились к Лиге Авами, чтобы мобилизовать . общественное мнение, и в 1990 г. правительству все же пришлось подать в отставку. Мы сражались за восстановление демократии, уважение к правам человека и мир как внутри страны, так и с нашими соседями. Меня несколько раз подвергали домашнему аресту, а однажды даже отправили в тюрьму. На мою жизнь постоянно покушались. В 1986 и в 1996 гг. во время моих публичных выступлений взрывали бомбы. В 1989 г. в мой дом бросили гранату. В 1988 г., когда я выступала на мирной демонстрации в порту Читтагонг, мой грузовик обстреляли. В 1996 г. дважды нападали на мой автомобиль; один раз перед Домом Прессы, другой — перед Секретариатом в Даке. В 1996 г. в меня стреляли на митинге, но пуля убила юношу, стоявшего рядом. В меня стреляли и в ноябре 1987 г., но убили одного из противников авторитарного режима. Я знаю, что и по сей день моя жизнь в опасности.

Второй нашей задачей стало возвращение моему народу права свободно голосовать. Выборы превратились в фарс. Люди, находившиеся у власти, выигрывали в любом случае: они либо мешали проведению выборов, либо фальсифицировали их результаты. Лига Авами предложила поправку к конституции с тем, чтобы в течение трех месяцев перед выборами страну возглавляло временное правительство. Благодаря массовой поддержке этой идеи правительство вынуждено было согласиться с такой поправкой. На общих выборах, проводившихся по новой системе, Лига Авами победила. Если мира не может быть без демократии, то мы, я полагаю, внесли свой вклад и в дело мира.

Поскольку мы верим в мир, мое правительство, едва придя к власти, приняло меры для прекращения давнего спора между Бангладеш и Индией из-за воды Ганга. Огромные пространства на юге Бангладеш из-за недостатка воды превратились практически в пустыню, что отразилось и на сельском хозяйстве, и на природе, и на жизни людей. Я взяла инициативу в свою руки и отправилась в Нью-Дели для переговоров с премьер-министром Индии. Мы сумели окончить спор, заключив договор на тридцать лет. И это еще один урок: если мы не лицемерим, говоря о своей цели, обо всем можно договориться. Ничто не должно стоять на пути к миру.

Более двадцати лет очагом постоянной напряженности, насилия и конфликтов были горы Читтагонг на юго-востоке Бангладеш, где жило большинство племен, сохраняющих свой древний образ жизни. По некоторым оценкам, здешние столкновения унесли двадцать тысяч жизней, а тысячи людей вынуждены были бежать через границу в Индию. Эта сложная проблема сводилась, как я однажды заметила, к одному принципиальному вопросу: «…праву коренного населения, этнического, религиозного, культурного, языкового и социального меньшинства на сохранение своего своеобразия, своей культуры, традиции и ценностей, на жизнь в соответствии со своими обычаями там, где они жили столетиями». После формирования правительства мы создали государственный комитет, куда вошли парламентарии от всех главных партий, включая и оппозиционные, для переговоров с вождями этих племен. Переговоры закончились подписанием 2 декабря 1991 г. мирного соглашения. С тех пор в этом регионе не было ни одного случая конфликта или насилия. Более шестидесяти трех тысяч беженцев вернулись домой. Мир в Читтагонге был достигнут и сохраняется без всякой внешней помощи или посредничества. Я не знаю ни одного другого подобного случая в мире, который, к несчастью, изобилует этническими конфликтами.

Как же нам удалось решить проблему, которая существовала столько лет? Одно правительство за другим пыталось военной силой укротить восставшие племена. Некоторые политики пытались расселить здесь людей из других регионов, сделав коренных жителей меньшинством. Терпели неудачи и те, кто пытался вести с ними переговоры. Проблема имела политический характер, так ее и следовало решать. Когда моя партия и я были в оппозиции, мы сами выступали за политическое решение. Чтобы решить эту проблему, следовало правильно на нее взглянуть. Придя к власти, мы попытались добиться доверия и расположения представителей местных племен. Мы пригласили их для переговоров в Даку, и они согласились. Обе стороны пошли на уступки ради достижения мирного соглашения, но при этом сохранили должное уважение друг к другу. Мы, к примеру, признали этот регион родиной коренных племен, об этом говорила первая же фраза составленного соглашения. Мы считали, что решение любой проблемы начинается с завоевания доверия и этим же заканчивается. В этом мы видели ключ к успеху.

Через два месяца после мирного соглашения я отправилась в Каграхари, отдаленный город в горах Читтагонги, где бывшие повстанцы собрались на торжественную церемонию сдачи оружия. Это было небывалое празднество. Сложили оружие многие из бывших повстанцев. Их вождь вручил свое вооружение мне. Я дала ему букет белых роз.

Во время этой церемонии меня озарила мысль. Почему я стою в отдалении от тех, кто сдает оружие, повинуясь моему призыву? И я вышла из окружения телохранителей и, ко всеобщему изумлению, стала ходить среди бывших повстанцев. Это были молодые люди, некоторые казались совсем юными, на их лицах лежала печать жизни вдали от дома и в суровых условиях, было видно, что их мучает мысль о будущем, глаза их все время возвращались к оружию, которое они только что сдали, к оружию, которое было их самым близким, а иногда и единственным другом в зарослях и джунглях. Я легло читала их мысли. Их нужно было утешить и вдохновить. Когда я подошла к ним, меня встретили недоверчивые взгляды. Я встала рядом с ними, мы стали разговаривать, я разглядывала оружие, которое они положили. У некоторых только что были на глазах слезы, но теперь все они заулыбались, печать тоски исчезла с их лиц, глаза засияли.

Это был незабываемый день - начало мирной жизни для тех, кто отстаивал свою землю, свой дом. Правительство помогло им отстроить то, что было разрушено, их дети пошли в школу, люди начали работать. Вся страна будет помнить этот день и гордиться тем, как удалось миром решить застарелый спор.

Алистер Спаркс [†] СЛОВО МОЖЕТ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА

Вскоре после своего освобождения из тюрьмы в 1990 г. Нельсон Мандела стал посещать зарубежные страны, на что он не имел права в течение 27 лет. Через пять месяцев он стал причиной дипломатического скандала. Выступая на пресс-конференции в Дублине, он прямым текстом посоветовал английскому правительству попытаться разрешить давний и кровавый конфликт в Северной Ирландии, усевшись за стол переговоров с ИРА, не требуя от нее предварительного отказа от вооруженной борьбы за воссоединение этого региона с Ирландией.

Английская пресса, которая до этого восхваляла человека, в скором времени получившего Нобелевскую премию мира, пришла в ярость. «Дейли Экспресс» охарактеризовала заявление Манделы как «прискорбную бестактность». «Тайме» назвала его высказывание «грубым просчетом» и предсказала, что это происшествие отравит запланированную на следующий день встречу Манделы с Маргарет Тэтчер. «Дейли Мейл» издевательски предположила, что из-за  длительного пребывания в тюрьме Мандела глядит на жизнь за пределами Африки «как пришелец из далекого прошлого».

Представитель министерства иностранных дел высокомерно заметил, что «позиция английского правительства ясна: мы не вступаем в переговоры с террористами». Даже Нейл Киннок, лидер лейбористской партии и преданный почитатель Манделы, выразил сожаление, что лидер Африканского Национального Конгресса доверился мнению некомпетентных консультантов. «Как друг, — сказал Киннок, — я бы посоветовал ему сказать, что ИРА — это банда кровожадных гангстеров. Не больше, но и не меньше».

Тем не менее, сегодня английское правительстве все-таки ведет V/ переговоры с ИРА, и эти переговоры начались, хотя ИРА не объявляла об отказе от "вооруженной борьбы. Есть основания полагать, что «провокационное» высказывание Манделы стало катализатором этого процесса и помогло прорвать броню, за которой укрывались обе стороны. Ведь единственным положительным откликом на речь Манделы стало заявление лидера политического крыла ИРА «Шинн Фейн» Герри Адамса, который подчеркнул, что готов к сотрудничеству и переговорам. Вскоре Адамс посетил Южную Африку и выступил там в качестве инициатора переговоров со стороны ИРА, после чего представители Южной Африки были привлечены в качестве посредников на переговорах.

Вмешательство Манделы в ирландский конфликт показывает, как много усвоила Южная Африка из собственного опыта переговоров по мирному разрешению конфликта вокруг апартеида. Конфликт этот был застарелым, и мало кто предполагал, что удастся избежать кровопролития. Это очень простой урок, и суть его сформулировал Мандела, когда английский журналист спросил его на той пресс-конференции, знает ли он, что ИРА пользуется поддержкой незначительного меньшинства. «Проблема не в этом, — сказал Мандела. — Проблема в том, что люди убивают друг друга, потому что они не могут сесть рядом и мирно обсудить то, что их разделяет». Это просто, но чертовски трудно так глядеть на вещи, когда конфликтующие стороны смотрят друг на другу через прицел и боятся, что потеряют поддержку своих сторонников, если пойдут на компромисс в вопросе, который превратился в символ, в знамя.

Южно-Африканский Конгресс и сам прошел через нечто подобное. Это движение начиналось как вполне умеренное, оно отвергало насилие и покорнейше просило правящее белое меньшинство Южной Африки о лучшей участи для негров. Но в 1960 г. движение запретили, оно ушло в подполье и прибегло к тактике саботажа, хотя по-прежнему избегало кровопролития. По мере нарастания конфликта его лидеры бежали из страны, образовали военное крыло движения и начали партизанскую борьбу. Обе вовлеченные в конфликт стороны стали прибегать к насилию, позиции их ужесточились и стали менее гибкими и более воинствующими. На протяжении более шестидесяти лет АНК придерживался переговорной стратегии, но к середине 1970-х годов возобладала другая линия. Джо Слово, коммунист и мозг АНК, написал книгу «Долой соглашательство», в которой опровергал «иллюзию», будто в Южной Африке можно прийти к демократии иначе как через «захват власти» партизанами АНК. В июне 1985 г. на съезде в Кабве (Замбия) АНК формально принял эту стратегию, проголосовав за резолюцию с отказом от политического решения конфликта путем переговоров и провозглашением курса на свержение «белых». Переговоры разрешалось вести только о порядке капитуляции противника. В свою очередь, правительство поклялось, что не будет вести переговоры с поставленным вне закона АНК, пока партия не откажется от вооруженной борьбы и не согласится на переговоры в рамках структуры, созданной апартеидом. Стали даже отбирать паспорта у тех, кто ездил в Замбию встретиться с изгнанными лидерами АНК.

Но даже в этих условиях Мандела, еще будучи в тюрьме, начал серию переговоров с руководителями правительства, включая премьер-министра и главу секретной службы. За четыре года он провел в общей сложности 47 встреч. Он действовал на свой страх и риск и в течение долгого времени скрывал эти встречи от товарищей по ссылке. «Знаю, что мои друзья точно так же выступили бы против подобных переговоров, как и сторонники правительства, — объяснил он позднее. — Я был вынужден пойти на то, чтобы поставить остальных перед свершившимся фактом».

Диалог начался, и вскоре он стал расширяться. Все больше и больше белых южноафриканцев — бизнесменов, журналистов ученых — игнорировали угрозы правительства и отправлялись заграницу, чтобы встретиться с изгнанными лидерами АНК. В августе 1987 г. пятьдесят белых афиканеров-диссидентов отправились в столицу Сенегала Дакар и неделю вели переговоры с лидерами АНК. В том же году состоялось несколько важнейших встреч между АНК и членами могущественного, хотя и неформального, политического объединения африканеров «Бродербунда» («братства»). За этим последовало еще несколько секретных встреч в Швейцарии между изгнанным руководством АНК и руководством секретных служб. Наконец, 5 июля 1989 г. Мандела, все еще бывший заключенным, ночью встретился с президентом ЮАР Бота в его кейптаунской резиденции.

Так постепенно — в основном тайком, чтобы обе стороны сохранили лицо - размывался бастион упрямства. Когда Бота попытался затормозить этот процесс, в августе 1989 г. произошел дворцовый переворот, приведший к власти президента де Клерка. Полгода спустя новый президент объявил об освобождении Манделы и о легализации АНК. Закончились четыре года секретных переговоров. Последовали еще четыре года переговоров публичных, которые велись в рамках Переговорного Совета, объединившего 228 делегатов от 19 партий. Эти переговоры были прерваны лишь однажды, и несколько раз срыв был почти неизбежен из-за того, что в стране происходили массовые беспорядки и убийства. Но каждый раз лидеры обеих сторон умудрялись удержать людей за столом переговоров, пока, наконец, не было выработано окончательное соглашение о новой, демократической конституции и не была назначена дата выборов.

Это было феноменально: в авторитарной стране без малейшего опыта межрасового диалога началось то, что профессор Кейптаунского университета Дэвид Уэлш назвал «гигантским и непрерывным семинаром» по проблеме будущего страны. И согласие было достигнуто! Люди, представлявшие противоположные позиции (члены Коммунистической партии и правое крыло Национальной партии, этого оплота апартеида), достигли согласия по принципиальным вопросам. Более того, это было сделано без помощи извне. Не было ни представителей ООН, ни конференции в Кэмп-Дэвиде, ни встреч старых врагов на теннисном корте в Белом Доме. Люди, которые десятилетиями пытались перегрызть друг другу горло, сумели выработать для себя новую конституцию.

Как же это оказалось возможным? Одним из важнейших факторов стало то, что в течение предыдущего десятилетия негры Южной Африки выработали культуру переговоров, которая во время длительного и упорного политического торга в Переговорном Совете достигла зрелости и изощренного мастерства.

По иронии судьбы, эта культура переговоров брала свой исток внутри системы апартеида. До 1979 г. негры Южной Африки были лишены права на образование профсоюзов и у них не было возможности получить опыт обсуждения своих прав и целей. Но во второй половине десятилетия в Южной Африке начался промышленный подъем, выросла нужда в рабочих руках, а рабочие стали отстаивать свои права через спонтанные массовые забастовки. Отчаявшиеся работодатели обнаружили, что им не с кем вести переговоры об условиях труда, и тогда они добились от правительства разрешения создавать профсоюзы для коренного населения. За несколько часов в стране возникло мощное рабочее движение, и переговоры по условиям труда в промышленности вскоре стали рутиной. Через несколько дней в стране появились тысячи профсоюзных лидеров, отлично умевшие вести переговоры. В отсутствие какого-либо легального политического представительства (все руководители были либо в подполье, либо в ссылке) эти люди стали одновременно и лидерами в тех гетто, куда апартеид загнал негров, и они использовали свой опыт в ведении переговоров для достижения соглашений с представителями системы апартеида.

По мере того как в 1980-е годы нарастала политическая напряженность, правительство отправляло все большее число таких общественных деятелей в заключение, пользуясь законом о чрезвычайном положении, но на их место вставали новые профсоюзные деятели. Так росла армия опытных переговорщиков. Переговоры и заключение сделок стали частью культуры негритянских поселений, привычной для всех. Так что, когда начались политические переговоры, негры понимали их смысл, они находились в том же контексте коллективного обсуждения, выработки компромиссов и заключения сделок. В то же время наиболее опытные в искусстве переговоров люди возглавили команду АНК. Это был в высшей степени сложный процесс.

Конечно, было бы наивно думать, что умения вести переговоры и желания эти переговоры начать достаточно, чтобы мирно разрешить застарелый конфликт, который часто уходит корнями глубоко в мифологизированные обиды и претензии. Очень хорошо, когда все это есть, но необходимо еще такое совпадение обстоятельств, которое создает «окно возможностей». И вот когда это окно возникает, необходимо, чтобы налицо было компетентное руководство, способное заметить и использовать этот шанс.

Нельзя достичь мирного соглашения, если конфликтующие стороны получают больше от продолжения, а не от разрешения конфликта. Именно так часто происходит в быту, на войне и в политике, когда отдельные люди получают власть и контроль над другими, над деньгами благодаря конфликту. Стоит добиться мира, как они все это потеряют. Лидер повстанцев чувствует себя важной фигурой, его знают во всем мире, но это лишь пока идет война. Лукавый деспот, припертый к стене, будет разжигать страсти, вооружать народ и натравливать одну нацию на другую, чтобы продолжалась война, — для него это единственный способ уцелеть. Наконец, какой-нибудь вождь может пребывать в уверенности, что он выиграет войну, и отвергать компромисс, чтобы не потерять плоды несомненной, как ему кажется, победы.

Возможности же для мира часто появляются в безвыходной ситуации. Когда конфликт тянется годами и ни одна сторона не видит возможности победить, обе устали и измождены, появляется возможность победы здравого смысла. Гордость и предубеждения все равно будут мешаться под ногами, и вот здесь-то и требуется умение вести переговоры, чтобы найти компромисс, который даст обеим сторонам чувство безопасности и достоинства. Дайте возможность поговорить, пусть люди увидят, как стереотипные представления о противнике не соответствуют реальному человеку на другом конце стола, и тогда появляется шанс.

Именно так произошло в Южной Африке. К середине 1980-х годов уже второе чрезвычайное положение, введенное в стране, не смогло остановить череду забастовок и демонстраций протеста, которые сотрясали страну в течение нескольких лет. Белые граждане Южной Африки начали понимать, что можно обуздывать постоянные восстания, но нельзя с ними покончить. Экономическая и внешнеполитическая цена, которую страна платила за апартеид, становилась чрезмерной. В то же время лидеры АНК поняли, что с падением Советской империи они лишись военной поддержки и теперь у них шанса свергнуть правительство, даже если они будут поднимать народ. Другими словами, сложилось равновесие насилия, из которого был единственным выход: постепенное истощение ресурсов страны и превращение ее в пустыню. Когда эта перспектива вполне обрисовалась, самые разные группы, заинтересованные в будущем ЮАР — бизнесмены, инвесторы, религиозные и интеллектуальные лидеры, — стали ездить к изгнанным лидерам АНК, заключая устные соглашения. Постепенно сформировалась атмосфера, в которой и начались переговоры о мире.

Не существует точной формулы достижения мирного соглашения. У каждой ситуации есть свои особенности. Но из немногих историй со счастливым концом можно извлечь некоторые уроки, в том числе и из истории Южной Африки. Главный урок заключен в совете, который Мандела дал жителям Ирландии: когда насилие приобретает характер повсеместного заболевания, бессмысленного и непреодолимого, тогда решитесь подумать о том, о чем думать запрещено, сказать то, что кажется неприличным выговорить, выползите из своих хорошо укрепленных позиций и начните говорить. Может произойти чудо.

Дэвид Тинкер [‡] ЭТО БЫЛО  НЕ КИНО

Г. и Е. (родителям). На борту «Глэморгана», 2 апреля 1982 г.

Спасибо за Ваше подробное письмо. Я пишу наскоро, чтобы сказать, что сегодня мы получили известие, что нас посылают на Фолкленды вытурить аргентинцев. Вот это развлечение! Похоже, Мэгги Тэтчер решила приструнить те колонии, которые у нас еще остались, показав им нашу силу! Собирается огромный флот ... тут шестнадцать кораблей.

Мы только что с учений. Нам поручена перевозка арсенала, и сейчас мы собираемся на юг от Гибралтара. Предстоит остановка на острове Вознесения, а затем мимо Святой Елены. Совсем как в 1914 г., когда флот отправлялся защищать колонии (или я путаю с Суэцем?). На этот раз американцы, кажется, на нашей стороне, правда, мы питаемся лишь слухами, потому что газет уже давно нет. Все равно, все это очень волнительно.

Жаль, это значит, я не смогу попасть в наше семейное гнездышко еще пару месяцев, да и пасхальный отпуск придется провести на борту. Но удовольствия тут будет куда больше. Кто бы мог подумать: у аргентинцев вполне приличный флот, авианосец с боевыми самолетами, вроде нашего старого «Королевского ковчега», и три эсминца. Если «Суперб» потопит авианосец, мы позаботимся об остальном.

Конечно, войнушка может занять целую неделю, но перспектива столкновения настоящего, а все-таки вроде колониальной войны, куда как далеко от атомных бомб северного полушария, приятно возбуждает и непохожа на обычную повседневную рутину учений и бумажной круговерти (хотя и это все продолжается, может, когда приблизимся к цели, тогда станет пожестче).

И уж, конечно, наш капитан в восторге: он может окончить свою карьеру в ореоле славы... Пока все, чтобы успеть отправить письмо, пока корабли не разошлись. На юг к пингвинам!

 

Христине (жене). На борту «Глэморгана», 2 апреля 1982 г.

Думал, что отправил тебе последнее письмо, но вот еще одно. Может, удастся отправить еще одно или пару, прежде чем ты обо мне услышишь вновь. Мы идем к Фолклендам, о которых ты наверное слышала по новостям, чтобы накостылять кое-кому! Потрясающая сила, столько кораблей вместе ... шестнадцать британских боевых кораблей с бешеной скоростью плывут на юг через Атлантику - ужас!

Это мне напоминает, как во время Великой войны немцы потопили «Коммодор Крэддок» с тремя кораблями сопровождения (у них было столько же, но вооружение лучше). Мы тогда послали на Фолкленды все, что было, и здорово вмазали бошам. Думаю, что адмиралтейство не забыло этот урок... По пути к Фолклендам мы остановимся на острове Вознесения, еще одной британской колонии, и пройдем Святую Елену (еще одна). Совсем как в 1914 г. Вот это здорово!

Конечно, это значит, к сожалению, что Пасха будет без меня и все на время откладывается ... Может, я раньше июля и не вернусь.

 

Христине. На борту «Глэморгана», 7 апреля 1982 г.

... Будь спокойна: если что случится, так я на корабле в самом безопасном месте. Я постоянно буду в ангаре на взлетно-посадочной палубе. Ангар защищен лучше всего, там толстые двойные двери, в соседнем помещении сложены спасательные плоты. ... Отличная штука, эти спасательные плоты, там есть и запас воды, радио и всякое такое. Я тебе об этом пишу, чтобы ты знала, что уж мы-то в самом надежном месте, на взлетно-посадочной палубе. Я уверен. Что ни до чего серьезного не дойдет. Аргентинцы сдрейфят, когда увидят, какой огромный флот надвигается на них.

Если дойдет до войны, то вряд ли будет настоящее морское сражение, наши подлодки могут расправиться с их авианосцем и эсминцами (выстроенные в Бэрроу!), а уж об остальном позаботимся мы. Наше оружие как раз рассчитано на их уровень. Сомневаюсь, что аргентинцы рискнут хотя бы отправить свои корабли нам навстречу. Если потонут, они не смогут помешать нам бомбить Буэнос-Айрес. [NN] даже сказал: «Вот бы шарахнуть по ним нашей белоголовой» [Речь идет об атомной ракете «Полярис» - Прим. пер.] К счастью, не он командует.

Главная опасность от атаки с воздуха, но у всех кораблей отличные зенитки, к тому же, конечно, есть и «Харриеры», а эти никому спуску не дадут. У нас есть противовоздушные ракеты: «Сислаг» и «Сидарт» дальнего радиуса действия, «Сикэтс» и пушки для ближнего боя. И у нас их с запасом!...

Самое забавное, как мы будем искать наших на Фолклендах [среди воюющих]. Их там всего 1 800, думаю, 15 000 моряков на нашей базе, 4 000 военных - аргентинских военных и, наверное, 3000 аргентинских моряков: в двенадцать раз больше, чем этих пастухов!

 

Христине. На борту «Глэморгана», 10 апреля 1982 г.

... Ты, наверное, уже устала слушать и читать про Фолкленды. Новости Би-би-си на три четверти об этом, так что и у вас, наверное, все об этом пишут. ... Мы по-прежнему липнем к новостям, когда радио включено, все прямо вешаются на приемник. Все обсуждают последние слухи насчет переговоров, куда идет корабль, что сообщает разведка про аргентинцев. Теперь, когда мы ближе, исчезла эйфория, но и, депрессия тоже исчезла, мы теперь настроены решительно, сделать отлично свою работу, разбить аргентинцев и выжить. Все быстро проясняется.

Иногда положение кажется ужасно глупым: на дворе 1982 г., a мы тут ведем колониальную войну на другой стороне земного шара. 28 000 человек собираются драться за мертвый клочок земли, на котором живут 1800 фермеров. Когда все кончится и миллионы фунтов потратят на то, чтобы их защитить (а дома-то их разбомбят, скорее всего), все 28000 человек отправятся домой. К тому же одна сторона [Англия] продавала свое оружие другой, чтобы было чем воевать — и кончится все тем, что обе стороны останутся на бобах.

В идеале все прямо отлично: огромное и отлично развитое государство защищает несправедливо обиженную кучку людей. А все остальное просто издевательство. Мы немножко погрелись на солнышке, отдохнули от кошмарной погоды Шетландских островов — только затем, чтобы угодить в куда более кошмарную погоду у Фолклендов! Хотя готовиться к войне интересно, пускай даже смысла в ней немного.

Я об этом думал уже давно. Конечно, мальчиков всех в какой-то степени воспитывают на войне. Было бы здорово, если бы можно было сделать несколько выстрелов из носовой пушки, вот и честь спасена. Лично я не хочу убивать никаких аргентинцев, да и вообще никого. Впрочем, я всегда чувствовал, что есть вещи, которые рано или поздно придется делать. Дед воевал во Франции в 1915-1918 гг., его брат воевал под Архангельском и получил медаль, прадед Маккензи воевал в Судане, брат Элизабет Питер был в ВВС [и погиб в Африке. - Прим, ред.], Хью воевал в Бирме. Тинкеры и их родня изрядно повоевали за последние сто лет! Буду счастлив, когда эта война кончится!

Время кажется каким-то ненастоящим. Все приготовления закончены, все было совсем как в фильмах про войну, только теперь все на самом деле. Похоже ли огромный спектакль. Время тоже как ненастоящее. Дни идут один за другим как обычно, а кажется, что мы вышли из Гибралтара уже столетия назад. А ведь прошло всего две недели!

 

Христине. На борту «Глэморгана», 12 апреля 1982 г.

... Стоим у острова Вознесения (тсс!), вертолеты пополняют запасы. ... Мы получили первые газеты, я и не подозревал, что в них столько информации. Я заметил, что флот все преувеличивает. «Инвинсибл» назван авианосцем, а не линейным крейсером. ...

Все больше надежд, что удастся добиться мира переговорами. Аргентинцы вывели свои войска, к счастью, а фолклендцы, конечно, понимают, что они получают от этой войны совсем не то, на что рассчитывали. Либо они получат огромное сражение и еще несколько лет будут под нашим крылышком, пока аргентинцы не попробуют еще раз, и так до тех пор, пока у нас не останется ни одного моряка. Или им придется пойти на компромисс. А у нас Фолкленды всем осточертеют, как только люди увидят, что инфляция растет, потому что фунт падает, за войну и флотские похождения надо платить. Война всегда беда для экономики (кроме колониальных наших войн XIX века), так уж лучше покончить с нею, пока мы еще бодро маршируем, помахивая флагом, и все довольны. Для спасения чести вполне достаточно, если одна из наших подлодок потопит небольшое аргентинское суденышко (желательно без человеческих жертв).

 

Христине. На борту «Глэморгана», 16 апреля 1982 г.

... Новости с фронта все важнее. Аргентинский флот вышел в море, так что у нас есть шанс потопить несколько кораблей. Хотя я сомневаюсь, что их неподготовленные к дальнему походу корабли решатся выйти за пределы аргентинских территориальных вод. На следующем корабле прибудут двадцать атакующих истребителей «Харриер» (у нас-то истребители-перехватчики). Прибывают все новые солдаты ... Французы собираются снабдить нас ракетами «Экзосет» (такими обстреливают нас аргентинцы) вдобавок к «Сискасам» у наших вертолетов «Линкс». Эти вообще не должны были поставляться в армию ранее 1985 г., они еще лучше «Экзосетов». Охо-хо-хо: куча казенных денег буквально на ветер, фунт вниз, инфляция вверх. Бездна удовольствия. Человек — поразительная скотина.

Не могу поверить, что аргентинцы все еще хотят сражаться с нами, когда против них все это. Они уже почти потратили все свои валютные резервы, и никто из западных стран им больше ничего не одолжит. Конечно, они должны скоро сдаться, будем надеяться, еще один уикэнд, и мы сможем отправляться домой.

Подозреваю, что тебя уже тошнит слушать про Фолкленды, но страшно возбуждает быть как раз там, о чем пишут на первых полосах газет. Вряд ли еще когда доведется испытать такое... Я уверен, что ты бы чувствовала то же самое, попади ты сюда. К тому же такое особое: происходит что-то, что нельзя взять и спланировать самому, мы все тут попались и не можем выбраться. Тут видишь, как силы Правительства и Государства диктуют личности сделать что-то, что делать вовсе не хочется. Это прямо зачаровывает.

Теперь мы полностью подготовились к «войне». Моя каюта отлично убрана, выглядит очень уютно. У нас всех есть опознавательные карточки, какие полагаются по Женевской конвенции, и нам раздали пакеты первой медицинской помощи. Вчера давали, и видно было, что большинство волнуется: сразу вспомнили, что это не в церковь на проповедь, что завтра может разорвать на мелкие кусочки, а могут допрашивать, а можно оказаться и на столе в морге. Об этом как-то никто вспоминать не хочет! (И я бы не стал об этом писать, если бы думал, что есть хоть малейшая возможность чего-то подобного). ... В следующий раз при первой же возможности оставлю флот. Пока идет вроде как война, это еще ничего, но вся эта казарменная возня в мирное время просто невыносима.

 

Джулиан Сэлмон. На борту «Глэморгана», 6 мая 1982 г.

Хорошо было получить от тебя весточку. Я прямо удивился, когда открыл твое письмо, ведь мы так давно виделись. ... Уже два года, как я женился на девушке, которую зовут Христина.

Джулиан, спасибо большое, что ты написала, письмо твое такое восхитительно умиротворяющее. Тут, как ты сама понимаешь, обстановка накаленная, так что письмо пришлось кстати. Мы тут почти даже не спим, так, время от времени вздремнешь немного, всегда одет, ждешь, когда сирена опять оповестит об очередном налете. Не верь тому, что говорит Нотт [министр обороны] и его присные. У Аргентины есть новейшие истребители и ракеты, каких у нас еще нет. Мы мечтаем, когда будет ночь без налета, а сейчас наслаждаемся туманом, который нас прячет. Хотел бы, чтобы политики пришли в чувство и остановили войну...

 

Г. и Е. На борту «Глэморгана», 6 мая 1982 г.

... Вы наверное беспокоитесь там у себя со всем этим сумасшествием. Но у нас все в порядке и все бодры, никто не пострадал. Мы до сих пор не можем поверить, что все это на самом деле, все надеются на скорый мир (думаю, что и аргентинские солдаты тоже).

Я очень надеюсь, что американцы, ООН и ЕС надавят на родное правительство, чтобы они прекратили воевать. Ведь настоящая война началась из-за действий нашего правительства, аргентинцы просто отплатили той же монетой. ... Надеюсь, что правительство скоро падет по вотуму недоверия или что они образумятся и согласятся на перемирие. Ведь и так уже достаточно всего делается —давление мировой общественности, экономические санкции, — чтобы уладить конфликт из-за куска камня, где всего населения одна деревня. Это просто склока из-за того, чей флаг выше.

 

Г. На борту «Глэморгана», 22 мая 1982 г.

Сегодня с «Лидс Касл» прибыло твое восхитительное письмо от 6 мая. ... Прямо как глоток здравого смысла в этом совершенно обезумевшем мирке. Я рад, что ты такого мнения о миссис Тэтчер и об этой войне - я и сам так думаю с тех пор, как закрутилось это дело. ...

Понятно, как началась эта война: миссис Тэтчер вообразила себя Черчиллем, который сражается с Гитлером, а адмиралы посоветовали устроить блицкриг, пока не наступила зима. Адмиралам нужно максимально эффектно использовать флот, чтобы им не сократили ассигнования. Так оно и вышло. Что хуже всего, победим ли мы или проиграем, результат один и тот же: шум на всю страну и народная поддержка, либо поздравления, либо соболезнования. Только адмиралы забыли, что мы воюем без достаточного прикрытия с воздуха, которое в Атлантике обеспечивают США, а в Северном море и у Исландии - наши ВВС. Конечно, «Харриер» очень милый самолетик, но все-таки это не тот истребитель, который нам нужен, просто он единственный, который удалось заполучить, когда истребители «запретили». В результате у нас нет истребителей, которые могли бы вовремя вылететь навстречу боевым самолетам, как только их обнаружат радары. С пятидесятых годов так и не обзавелись, чем следовало бы.

…

Я прочел, что Аргентина готова принять мир с условием, что острова будут числиться их владением, а вот администрация и весь образ жизни будут британскими. Мне это представляется вполне разумными условиями, позволяющими избежать кровопролития. Это ведь не война между цивилизованными странами. Сражаются не из-за каких-то разумных причин (торговля, выживание, самоутверждение), а просто две диктатуры столкнулись вокруг «принципа». Плохи дела в Британии, если премьер-министр отправляет армию в поход, не посоветовавшись с парламентом. Если это так, пора так сократить армию, чтобы ее можно было использовать только для защиты Британии...

Вчера ... пять кораблей понесли серьезный урон, потому что адмирал разместил их в середине архипелага, так что атаку истребителей можно было заметить лишь с расстояния в одну-две мили (а на отражение атаки нужно 10-15 секунд). Они оказались просто учебными целями для волны из четырех бомбардировщиков. Им могло хватить времени разве что на то, чтобы выпустить четыре ракеты «Сикэт» среднего радиуса действия, это позволило бы сбить один или два бомбардировщика из четырех. В общем, все корабли пострадали от бомбежки ... и нам приказали заменить списанный эсминец: торчать в центре канала и ждать атаки. Кораблю могло здорово достаться: казалось, что посылают прямо вверх по Сомме [сражение первой мировой войны. — Прим. ред.]. К счастью, часом позже адмирал изменил свой план, мы остались на месте, а остальные суда оттуда вывели.

Мы все готовимся к морскому сражению, при котором мы смогли бы, наконец, использовать самолеты с «Сислагом», нашей главной системой с радиусом поражения в 20 миль. Но торчать у берега, где самолет видно лишь за милю, — это просто самоубийство.

А ведь это именно то, что мы сделали в первый же день ... Мы прикрывали аэропорт Стенли, находясь посреди заминированной акватории в паре миль от берега. Разумеется, нас атаковали две волны из четырех «Миражей», и они были слишком близко, чтобы мы могли выпустить «Сислаги», они летели слишком низко, прямо над нами, так что мы не могли использовать «Сикэты» или зенитки. Мы их увидели за милю. К счастью, им слишком много надо было сделать за семь секунд, так что они явно нервничали и не причинили нам вреда.

... Страшную цену мы заплатили кораблями - один корабль за каждые четыре бомбардировщика. Если бы мы могли сражаться с ними в открытом море, у нас было бы больше шансов. Я бы предпочел, чтобы их ВВС не участвовали в сражении, но единственный шанс на это, похоже, просто сломать им хребет (мы уничтожили около пятидесяти из двухсот самолетов). Чтобы там не писали газеты и не говорило общественное мнение, а аргентинцы бравые ребята и выполняют свой долг не хуже нас.

Очень жалко, что это совершенно беспричинная война; честно говоря, аргентинцы куда патриотичнее относятся к своим Мальвинам, чем мы к своим Фолклендам. А самое чудовищное, что мы же их обучили и вооружили! У них все из Европы: и истребители, и подлодки, и бомбардировщики. За месяц до конфликта Британия продала Аргентине карты Фолклендов, так что теперь у нашей армии нет карт, в которых мы нуждаемся. На май было намечено обучать команды их вертолетов «Линкс» использованию ракет «Сискуа». Пока эти ракеты - единственное преимущество нашего флота. Мы даже закатили им официальный коктейль, когда в прошлом году в Портсмуте проходил подготовку один из их эскадренных миноносцев! Думаю, мы не рассчитывали, что растим себе достойного противника.

Конечно, все это заставляет думать вперемешку и о важном, и о мелочах жизни. Поразительно, как в нормальной жизни на первое место выходят пустяки, а важные вещи откладываешь, не делаешь, оставляешь на потом, а в конце концов забываешь. Здесь, конечно, все материальное неважно, а все думают о простых человеческих «вещах», о том, как жить.

 

Джонатану и Елене. На борту «Глэморгана», 28 мая 1982 г.

... Я не могу вспомнить какую-нибудь столь же бессмысленную войну в истории Британии. Те-то велись хотя бы из-за торговли... А эта из-за клочка земли, с которого мы собирались в апреле вывести все войска, а в октябре намеревались лишить жителей Фолклендов британского подданства. Чтобы отвоевать их, понадобилось вооружить войска самыми современными видами оружия (хотя у нас до сих пор нет «Экзосетов», которые так страшно эффективны). Мы ринулись в бой без двух важнейших для морской войны элементов: ни прикрытия с воздуха, ни системы раннего оповещения о воздушных атаках, хотя уже со второй мировой понятно, как все это существенно.

 

Христине. На борту «Глэморгана», 5 июня 1982 г.

... Все это время настроение на борту меняется от очень нервного до вполне спокойного. Налеты пугают не очень, они такие молниеносные. Тем не менее, нужно все время готовиться рвануть на боевой пост и следить за тем и этим, вот это и делает жизнь такой необычной. Странное чувство во время налета: смесь трагической бравады, когда лежишь в каске, весь сжавшись, и чувства: «Они, должно быть, сошли с ума, разве они не знают, что так можно и убить?!» Человек в нормальном состоянии находится в такой безопасности, что невозможно себе представить, что кто-то станет специально целиться в кого-нибудь — и нажмет на курок. Лучше всего опрокинуть пару стаканчиков до налета. Я однажды выпил перед атакой «Экзосетов», и пульс все время был ровный, хотя по радио все время звучал сигнал тревоги и я думал: «Ну все, конец». А хуже всего тем, кто в наблюдательной рубке и видит, как ракеты летят на нас…

 

Г. и Е. На борту «Глэморгана», 8 июня 1982 г.

... Я знаю, что на родине люди от всего сердца за тех, кто здесь воюет, это видно из того, как жертвуют в Фонд Южной Атлантики. Но как же пакостно, что слава достанется и политикам, несмотря на то, что это они заварили все то, что мы тут расхлебываем. . . . Вот и все новости на этот момент. Жизнь тут катится вполне неплохо, все расслаблены и чувствуют себя отлично. . . .

Я вас всех очень люблю. Скоро напишу еще.

 

(Четыре дня спустя, 12 июня 1982 года, в эсминец «Глэморган» попала ракета «Экзосет». Дэвид Тинкер и все его коллеги на вертолетной станции погибли мгновенно. Через два дня аргентинцы сдались).

 

Мордехай Вануну[§] Я ТВОЙ ШПИОН

Я клерк, я техник, я механик, я машинист.

Они сказали: Делай то, делай это, не гляди налево

или направо,

не читай текст. Не гляди на целое.

Ты

Отвечаешь только за этот вот винтик. За этот вот

штампик.

Больше тебя ничего волновать не должно. Не беспокойся

о том, что выше тебя.

Не пытайся думать за нас. Езжай, езжай. Давай.

Не останавливайся. Так думали они. Старшие. Умные.

Футурологи.

Бояться ничего не надо. Не волнуйся.

Все идет просто отлично.

Наш маленький чиновник отличный работник. Он

простой механик.

Он маленький человек.

У человечков ушки. Они не слышат. Глазки.

Они не видят.

У нас голова на плечах, а они

не отвечают, сказал он сам себе, сказал

человечек,

человечек с головой на плечах. Кто

отвечает? Кто знает,

куда идет поезд?

Где их голова? У меня тоже есть голова.

Почему я вижу обнаженный мотор.

Почему я вижу обрыв —

Есть у поезда машинист или нет?

Клерк машинист техник механик

взглянул.

Он отступил в сторону и увидел — что за чудище.

Невероятно. Потер свои глаза и — да,

все верно, оно здесь. Я в порядке. Я вижу

чудовище. Я часть системы.

Я подписал это. Только теперь я читаю то,

что было написано на обороте.

Этот винтик часть бомбы. Этот винтик - я.

Как

я не разглядел, как другие умудряются

закручивать винтики. Кто еще знает?

Кто видел? Кто слышал — король

действительно голый.

Я вижу его. Почему я? Это не для меня. Слишком много.

Восстань и крикни. Восстань и возвести народу.

Ты можешь.

Я, винтик, техник, механик —

Да, ты. Ты секретный агент народа. Ты

глаза нации.

Агент-шпион, скажи нам, что ты видел. Скажи нам

что спрятали от нас

те, кто внутри, кто умный.

Без тебя впереди только обрыв.

Только катастрофа.

У меня нет выбора. Я маленький человек, гражданин,

один из многих,

но я сделаю то, что должен. Я слышал глас

моей совести,

и спрятаться некуда.

Мир так мал, мал для Большого Брата.

Я послан тобой. Я выполняю свой долг. Забери

его от меня. Сам приди и посмотри. Облегчи

Мою ношу. Останови поезд.

Сойди с поезда. Следующая остановка - атомная

катастрофа. Следующая книга,

следующая машина. Нет. Нет ничего такого.

Элин Уэр [**] ПОМОГАЯ ЯДЕРНОМУ РАЗОРУЖЕНИЮ

Древо, руки опусти, не вздымай ты их с мольбою,  облако, что видишь ты, не несет дождя с собою. Древо, древо, потерпи, там лукавство незнакомца, там огонь как взаперти, там не солнечное солнце.

 

«Не солнечное солнце»,

Хоун Туэр

 

Новозеландский солдат Хоун Туэр, ставший свидетелем разрушения Хиросимы в 1945 г., написал классическую антивоенную и антиядерную поэму «Не солнечное солнце», в которой оплакивал бессилие жизни перед лицом ядерной угрозы. Новое тысячелетие человечество встречает с 30 000 ядерных зарядов в своих арсеналах. Многие из них могут быть выпущены немедленно. Ядерные державы не собираются разоружаться. Неужели и мы должны опустить руки и не сопротивляться бомбе, как дерево Туэра?

Антрополог Маргарет Мид однажды сказала: «Крошечная группа вдумчивых и целеустремленных граждан может изменить мир, даже не сомневайтесь. На самом деле кроме таких людей никто мир и не менял никогда». Весь мой опыт подтверждает эти слова, а я в течение последних семи лет лоббировал процесс ядерного разоружения в ООН и в столицах тех стран, которые занимают ключевые позиции в этой сфере. Относительно небольшие количество активистов при поддержке многочисленных энтузиастов действуют сегодня в международных учреждениях, куда раньше пускали только дипломатов: в Международном дворце правосудия, на Генеральной ассамблее ООН, на Конференции по разоружению и на Конференции по пересмотру договора о нераспространении ядерного оружия. Они бросают вызов догме о ядерном сдерживании. Вместе с массовым низовым антиядерным движением это может привести к полному уничтожению атомного оружия раньше, чем мы можем себе вообразить.

В 1996 г. Международный суд ООН (официально он называется Международный суд справедливости) постановил, что использование ядерного оружия является незаконным в целом и что обладатели такого вооружения обязаны вести переговоры о его полном уничтожении. Последствия этого решения чрезвычайно важны. Ядерные державы не могут более утверждать, что их действия, связанные с таким оружием, легальны, поскольку не установлено иное. Иное теперь установлено судом.

Иск возбудила маленькая группа граждан, которые вышли на личный контакт с членами правительств стран, отвергающих ядерное оружие. Была организована международная кампания (программа «Международный суд»), чтобы граждане всего мира помогли этим правительствам выдерживать неизбежное давление со стороны ядерных держав, которые пытались блокировать эту инициативу, и оказывали любую помощь, необходимую в суде (см. очерк Дьюиса).

Центром кампании стал Нью-Йорк, где Комитет юристов по ядерной политике координировал усилия тех, кто лоббировал в ООН принятие резолюции, требовавшей передачи дела в Международный суд, и информировал сторонников проекта, разбросанных по всему миру, о том, какой линии придерживаются представители их стран в ООН.

Дорога в суд была долгой и трудной, она складывалась из многих небольших действий рядовых граждан. Эти действия существенно повлияли на результат. Приведу пару примеров.

В 1993 г. движение неприсоединившихся стран (НПС) обсуждало соответствующую резолюцию. Ключевой участник движения, Малайзия, на конференции НПС в Нью-Йорке выразила сомнение в целесообразности такой идеи. Поскольку решения НПС принимаются консенсусом, колебания Малайзии грозили сорвать решение. Д-р Рон Маккой, глава комитета «Физики Малайзии за предотвращение атомной войны», выступил со специальным обращением к послу Малайзии при ООН, некоторых из детей которого он учил. В этом обращении он попытался разрешить те сомнения, которые выразило правительство. В результате Малайзия не только поддержала резолюцию, но и стала играть ведущую роль в этом деле. Президент LCNP (Комитета юристов по ядерной политике) Питер Вайс был назначен официальным консулом Малайзии, чтобы выступать на слушаниях в суде 1995 г., а в 1996 г. он же предлагал на Генеральной Ассамблее ООН жесткую резолюцию, которая должна была помочь реализации решения суда.

Накануне голосования в ООН в 1994 г. о передаче запроса в Международный суд один дипломат сказал мне, что он не получал инструкций от своего правительства и поэтому вынужден будет от голосования воздержаться. К его удивлению, я вручил ему главы правительства его страны одному из наших сторонников: премьер поддерживал эту инициативу. В результате дипломат не только сам голосовал «за», но и активно призывал к тому же представителей других стран. Генеральная ассамблея приняла резолюцию, и дело стронулось с мертвой точки.

Япония не поддерживала передачу дела в суд в 1994 г. и не собиралась выступать во время слушаний 1995 г. Это было бы чрезвычайно прискорбно, потому что Япония - единственная страна, пострадавшая от ядерного оружия во время войны, и ее опыт мог бы произвести особое впечатление. Однако член LCNP Джером Элкинд, назначенный консулом от тихоокеанского островного государства Наура, объявил, что его страна готова пригласить в качестве свидетелей ООН мэров Хиросимы и Нагасаки, если их не пригласит Япония. Для страны восходящего солнца такая ситуация была бы крайне неприятна. Во время путешествия в Японию я огласил это предложение через одну из центральных японских газет. В результате японское правительство согласилось участвовать в слушаниях и пригласило мэров для выступления. Их речи оказались очень важны и убедили судей в бесчеловечности и несправедливости ядерного оружия.

За две недели до начала слушания в Гааге возникла еще одна проблема. Список выступающих, подготовленный судом, показывал, что последними в силу особенностей латинского алфавита будут выступать представители Англии и США (UK, USA). У других стран не будет возможности им ответить. Это дало бы крупное преимущество странам, выступавшим за применение ядерного оружия. (у Как это предотвратить? Двое энтузиастов проекта смогли через неделю решить эту проблему. На встрече глав НПС в Колумбии они воспользовались возможностью поговорить с лидером Зимбабве (а в латинском алфавите эта страна идет даже после Англии и США) и убедили его подать в суд заявку на выступление представителя Зимбабве. Эта речь прозвучала последней, в последний день, она стала заключительной, и в этой речи прозвучало убедительное опровержение аргументов, выдвинутых Англией и США.

Обращение в Международный суд — это лишь один пример того, что объединенные усилия неправительственных организаций и политиков могут достичь большего, чем их разрозненные действия. Запрет ядерного оружия, принятый в 2000 г., основывается на решении 1995 г. и стал возможен благодаря кампании за запрещение ядерного оружия путем заключения международного договора. Вели эту кампанию 1300 неправительственных организаций. Энтузиасты смогли распропагандировать идею конвенции по ядерному оружию настолько, что, как показали опросы общественного мнения, ей симпатизируют почти 80% населения большинства стран, включая Англию и США. А ведь это ядерные державы! Возможность уничтожения ядерного оружия была продемонстрировала в проекте конвенции о ядерном оружии, подготовленной группой неправительственных экспертов. Этот проект был распространен ООН среди стран, входящих в эту организацию.

Успешным оказалось сотрудничество и в 1998 г., когда министры иностранных дел восьми влиятельных государств (Бразилии, Египта, Ирландии, ^Мексики. Новой Зеландии, Словении, Южно-Африканской республики и Швеции совместно призвали к ядерному разоружению. Эта «восьмерка», получившая название «Коалиция новой задачи» (New Agenda Coalition, NAC) поставила вопрос на голосование в ООН, но США, Англия и Франция блокировали их инициативу, используя свою машину лоббирования, чтобы убедить западные страны и союзников по НАТО не сдаваться. На помощь NAC пришли неправительственные организации. Используя свои связи в прессе, парламентах и правительствах, они помогли не только заручиться поддержкой большинства граждан, но и разорвать круговую поруку в отношении ядерного оружия в НАТО. Только Турция проголосовала с США, Англией и Францией, а остальные члены НАТО воздержались. Позднее это привело к тому, что правительства Канады и Германии, тоже входящих в НАТО, выступили против принятой этим блоком концепции превентивного удара и постоянного боевого дежурства ядерного оружия. В результате появилась высокая вероятность того, что ядерная политика НАТО изменится. Это первый реальный сдвиг в политике ядерного сдерживания.

Стратегия совместных действий неправительственных организаций гражданского общества, международных институтов (как ООН) и правительств, симпатизирующих ядерному разоружению, стала мощным орудием, способным вырвать атомную бомбу из рук ядерных держав. Это стратегия убеждения и сотрудничества с политиками, это не только протесты. Благодаря этому появляется новый тип дипломатии, «народная дипломатия», когда граждане говорят на равных с представителями правительства, с журналистами, с другими гражданами. «Народная дипломатия» сегодня глобально мыслит и глобально действует, она связывает граждан и политиков по всему миру с целью развития нового глобального устройства, в котором на первом месте были бы нужды людей, а вот ядерное оружие отсутствовало бы вообще. Таким видится грядущее тысячелетие, таким оно становится.

Кора Вайс [††] ГААГСКИЙ ПРИЗЫВ К МИРУ

В последнее десятилетие международные конференции проходили лишь по инициативе правительств стран, входящих в ООН. На этих конференциях обсуждались почти все насущные проблемы, стоящие перед человечеством. Одна из встреч должна была обсуждать миротворческие проблемы, но некоторые правительства отказались участвовать, и созыв конференции взяли на себя представители гражданского общества, которые твердо намерены сделать XXI век веком мира, чтобы он стал последним, когда торжествовало насилие. Неправительственные организации, которые и выражают волю гражданского общества, приложили усилия к тому, чтобы последняя международная конференция на высшем уровне в XX веке была посвящена миру. Немного отваги, очень много опыта, организационных навыков и огромная решимость добиться того, чтобы в XXI веке война была запрещена, — так появляется Гаагский призыв к миру.

Первоначально Призыв был инициативой четырех международных организаций, к которым позднее присоединилось более тысячи. Это был широкий фронт борцов за мир и правосудие. Сначала планировалось устроить круглый стол с участием трех организаций, которые активно работали ради того, чтобы международное общественное мнение поддержало идею объявить ядерное оружие вне закона решением Международного уголовного суда. Международный комитет мира (IPB, International Peace Bureau), Международная ассоциация юристов против ядерного оружия (IALANA) и Международный комитет физиков за предотвращение ядерной войны (IPPNW) совместно с Международным федералистским движением (World Federalist Movement, WFM) образовали инициативную группу. Были организованы офисы в Нью-Йорке, Женеве и Гааге. На дворе был уже 1996 г., много говорили о злоупотреблениях, но было и стремление к открытости и демократичности, а это означало проведение частых консультаций.

Четыре координирующих организации образовали исполнительный комитет, который назвали тогда Организационным комитетом. Он отвечал за организацию регулярных сессий, на которых обсуждался бы окончательный текст Гаагского призыва к миру и справедливости для XXI века; комитет должен был руководить подготовкой окончательного текста Призыва. Самым крупным препятствием на этом пути было отсутствие денег. Мало кто хотел начинать кампанию, пока не появились реальные деньги, а возможные спонсоры не торопились финансировать проект с расплывчатой, на первый взгляд, целью. Люди предпочитают проекты, в которых результат поддается измерению, но как измерить появление новых способов мышления, вклад в становление истории нового столетия.

Мы считали, что мира и справедливости невозможно достичь одним разоружением, что требуется более широкий подход, не только нацеленный на разоружение, но учитывающий и права человека, и гуманитарное право, и предотвращение конфликтов, и понимание глубинных причин конфликтов.

Теперь конференция, состоявшаяся в мае 1999 г., ушла в историю, но память о ней жива, и прежде всего благодаря результатам  ее деятельности. Самый конкретный результат — это Гаагский призыв к миру и справедливости в XXI веке (www.haguepeace.org). Это программа из пятидесяти пунктов, основанная на четырех темах конференции, и это теперь официальный документ ООН. Благодаря премьер-министру Бангладеш Хасине Вайед этот документ разослали руководителям всех стран. Его использовали самым разнообразным образом как политики, так и представители гражданского общества.

В Гааге возродили многие общественные инициативы, многим было положено начало. Эти инициативы теперь становились совместным делом нескольких организационных структур. Однако главной программой Гаагского призыва к миру стало обучение миру. Это всемирная сеть высококвалифицированных преподавателей: замечательный координатор программы из Аргентины, располагающий материалами, в которых может утонуть любой неподготовленный человек, и «королева» обучения миру в США профессор Бетти Реардон, которая обеспечивает высокий академический уровень программы и заботится о ее педагогическом качестве. Добавьте к этому международную сеть выдающихся молодых энтузиастов, чье будущее зависит от того, удастся ли создать мир без войн — и вот программа «Глобальное обучение миру» живет и действует. Идея заключается в том, чтобы в максимально большом числе школ поняли, что мир - это навык; миру нужно учить, как учат чтению, письму и арифметике. Можно назвать этот предмет «примирение». Мы не рождаемся миротворцами, мы должны научиться вести переговоры, решать конфликты без насилия. Исследования показали, что дети, участвовавшие в программах «Мир без насилия», лучше успевают по математике и чтению.

Конференция, принявшая Гаагский призыв к миру, была творческой инициативой, и она признала, что пока мы не знаем, как повлиять на людей, нужно пробовать любые способы. Поэтому на конференции широко использовались такие элементы культуры как музыка, живопись, театр, танец и кино. Наша цель заключалась в наведении мостов, и поэтому мы соединили Генерального секретаря у ООН Кофи Аннана с ребенком из Кампучии, который мины сделали инвалидом, мы знакомили премьер-министров и министров иностранных дел Индии, Пакистана и Кашмира с простыми людьми из этих стран; мы сводили палестинцев и израильтян, юношей из Северной Ирландии и Ирландской Республики, знакомили юных  колумбийцев, которые у себя на родине смотрят друг на друга с ненавистью. Молодые юноши и девушки были в центре внимания конференции, и они продолжают поддерживать дух Гаагского призыва к миру там, где они живут. Затем последовали встречи в Индии, Кении, Голландии. К инициативе присоединились Германия и Соединенные Штаты. Гаагский призыв и сегодня распространяется всюду, где встречаются представители гражданского общества; его вручили главам правительств и государств на саммите Тысячелетия, проходившем в сентябре 2000 г.

Мы можем считать, что победили, если добьемся хотя бы того, чтобы во все образовательные программы (неважно, в государственных школах или частных) вошло обучение миру, чтобы распространилось понимание того, что новый век может стать и веком новой идеи. Перемены не происходят мгновенно, и особенно трудно прокладывают себе дорогу новые идеи, когда жизнь людей ухудшается. Тем не менее, как просто сказал архиепископ Десмонд Туту: «Если апартеид умер, почему не может умереть война?»

Я посвятила почти всю свою жизнь усилиям в защиту справедливости, женского равноправия, преодолению разрыва между имущими и неимущими, поиску альтернатив насилию. Я поступила так ради своих детей, а теперь — и ради внуков. Они постоянно напоминают о том, что у человечества достаточно сил, разума и способностей так строить жизнь людей, чтобы и мои дети, и все, кто появится на свет в новом тысячелетии, могли радоваться жизни и всячески способствовать ее улучшению.

Развитие организованного гражданского общества — это событие, возможно, такого же масштаба, как появление национальных государств. Двадцать первое столетие станет, видимо, веком гражданского общества, ведь правительства постоянно обнаруживают свою неспособность дать человечеству то, в чем оно нуждается: мир и справедливость для всех. Жизнь слишком важна, и она может быть так красива, если мы расчистим дорогу силе права, а не праву силы. Пока же этого не произошло, те десять тысяч людей из ста стран, которые приехали на конференцию в Гааге, будут, я уверена, продолжать борьбу.

Защитников мира часто называют мечтателями, не понимающими «реальной жизни». Но чтобы человечество делало без мечтателей? Как сказал наш великий поэт Карл Сандберг: «Чего не увидишь в мечтах во сне того не увидишь и наяву».

Джоди Уильямс[‡‡] «ЗАПРЕТ ПРОТИВОПЕХОТНЫХ МИН? УТОПИЯ!»

В конце 1980-х годов отставной сержант английской армии отправился в Афганистан, чтобы помогать восстановить эту страну после многолетней советской оккупации. Он собирался вести программу по развитию сельского хозяйства, но столкнулся с ужасным препятствием: земля Афганистана была нашпигована «семенами смерти». Сотни тысяч противопехотных мин были рассеяны по стране и угрожали покалечить или убить каждого, кто попытается пахать. В конце концов, бывший военный начал помогать в реализации одной из первых в мире программ по ликвидации противопехотных мин.

Во многих странах действуют организации, которые снабжают протезами жертв противопехотных мин. И эти организации постепенно пришли к осознанию того, что такой помощи недостаточно. Тогда правозащитные организации и опубликовали захватывающий доклад: «Война трусов: пехотных мины в Кампучии». Благодаря этому докладу едва зарождавшееся движение за запрет мин получило мощный импульс. Правозащитные и благотворительные организации, потрясенные разрушительным эффектом, который оказывают противопехотные мины и на отдельных людей, и на целые страны, начали борьбу за их запрещение.

Благодаря их усилиям многие неправительственные организации стали сознавать размах и серьезность проблемы противопехотных мин. Опыт борьбы с минами подвиг эти организации на объединение своих усилий в попытке добиться глобального запрета противопехотных мин, использовав свой нравственный авторитет. Формально акция началась в октябре 1992 г., когда в Нью-Йорке было основано общество «Международная кампания за запрещение противопехотных мин» (International Campaign To Ban Landmines, ICBL). Шесть организаций выступили тогда с «Совместным призывом к запрещению противопехотных мин». Они решили также в мае 1993 г. созвать первую международную конференцию по этой проблеме, привлечь к этой конференции различные организации гражданского общества, образовали координационный комитет и выбрали координатором Джоди Уильямс.

Эти неправительственные организации, как и присоединившиеся к их «Совместному призыву» (а это более 1200 НГО из 75 стран мира), формулировали задачу просто: 1) необходим международный запрет на использование, производство, хранение и передачу противопехотных мин; 2) нужно с большей энергией вести работу по разборке имеющихся мин и активнее помогать жертвам этого вида оружия. Для выполнения этих задач ICBL призвала организации, входящие в коалицию, на региональном, национальном и международном уровне привлекать к проблеме противопехотных мин общественное внимание, мобилизуя политическую волю на принятие запрета этого оружия.

Оказалось, что на удивление легко рассказать людям, как ужасны противопехотные мины и насколько актуален их запрет. И военные, и штатские очень быстро поняли, что противопехотные мины радикально отличаются от прочих видов вооружения. Как только их положили, как только солдат прошел мимо, противопехотная мина перестает различать, кто военный, кто нет. Противопехотная мина не слышит, как объявляют о заключении мира. Она продолжает калечить и убивать людей — в основном, гражданских, часто детей — и делает это десятилетиями. Чтобы очистить от таких мен землю « необходимы долгие годы и миллионы долларов. Изготовить мину в США стоит три доллара, а вот чтобы убрать ее, может понадобиться и тысяча долларов. Именно эта необратимость действия противопехотных мин, их неспособность отличать военных от гражданского населения, делает их несовместимыми с законами войны.

Сегодня эти «вечные часовые» каждые двадцать минут кого-то на планете убивают или уродуют. Большинство людей, не погибших от взрыва, навсегда теряют способность самостоятельно обслуживать себя. Кроме того, противопехотные мины лишают общество земли, сельскохозяйственной продукции, для выживания людей. Противопехотные мины мешают и доставке товаров и услуг, потому что их закладывают на дорогах, мостах, у линий связи.

По мере того, как общество сознавало размах проблемы, росло и число участников противопехотной кампании. Встал вопрос о том, как же практически добиться запрета. Первоначально идея заключалась в том, чтобы внести поправку в уже существующую Конвенцию 1980 г. о конкретных видах обычного оружия (Convention on Conventional Weapons, CCW). Но это ни к чему не обязывающий документ, в котором делалась попытка проконтролировать использование мин, но не запретить их. Давление со стороны ICBL вскоре заставило политиков всерьез задуматься над этим вопросом. Запрет противопехотных мин, который еще недавно казался безумным предложением, постепенно стал всеобщим требованием, а некоторые страны стали не только призывать к такому запрету, но и предпринимать односторонние шаги в этом направлении.

Тем не менее конференция CCW в мае 1996 г. закончилась позорным провалом. Хотя все этого и ожидали, тем не менее огорчение и разочарование были страшные. Но одновременно наши усилия привели к возникновению двух важных тенденций, которые придали инициативе мощный импульс. Во-первых, благодаря ряду встреч политиков тех стран, которые выступали за, запрет, с представителями ICBL (эти встречи проводились в конце конференции), между ними установились отношения прочного партнерства.

Во-вторых, правительство Канады проявило неожиданную инициативу и пригласило представителей других стран через пять месяцев встретиться и обсудить альтернативную стратегию действий. Откликнулось пятьдесят стран, они выработали примерную повестку встречи. Во время заключительного заседания министр иностранных дел Канады Ллойд Оксворти в своем последнем слове придал всему делу иной оборот. Он не стал, как обычно, благодарить делегатов за проделанную работу, а призвал дипломатов повлиять на свои правительства с целью подготовки ясного и четкого соглашения, чтобы вернуться в Оттаву через год для его подписания. Он нарушил этикет еще более, недвусмысленно заявив, что Канада намерена совместно с неправительственными организациями добиваться достижения этой цели.

Даже те государства, которые открыто симпатизировали идее запрета, были напуганы. Канада отступила от обычных дипломатических процедур, прижав участников конференции к стене. Они не думали, что покинут Оттаву с конкретным планом достижения запрета, рассчитанным к тому же на очень короткое время. Члены ICBL поднялись и аплодировали, а многие дипломаты тем временем буквально понурились и разводили руками.

Следующий год стал свидетелем появления нового стиля переговоров, который получил название «канадской дипломатии». Австрийское правительство подготовило проект запрета, его доработали на серии конференций, которые спонсировали различные правительства, и на менее помпезных встречах. В течение всего времени к ICBL обращались за консультациями относительно формулировок договора. ICBL активно участвовала во всех официальных конференциях и проводила собственные конференции, которые были направлены на обеспечение максимальной поддержки «канадской дипломатии» и договора.

В сентябре 1997 г. в Осло начались формальные переговоры о запрещении противопехотных мин. ICBL приветствовала дипломатов огромными плакатами, призывавшими их выработать договор «без уловок, оговорок и исключений». На самом деле почти все страны (а представлены были 89 государств) хотели именно этого. Но была и другая позиция, пусть ее придерживались немногие государства. В числе оппозиционеров были и Соединенные Штаты. Представители США решили ехать в Осло в последний момент, испугавшись общественного мнения. Возможно, они изумились, обнаружив, что далеко не всем это понравилось. Для ICBL и многих государств было очевидно, что США прибыли в Осло, чтобы использовать свой авторитет для защиты политики США в данном вопросе. Присутствие США в Осло стало источником постоянного напряжения и сомнений относительно исхода переговоров.

Когда США решили участвовать во встрече, количество аккредитованных журналистов резко выросло. Еще внимательнее отнестись к конференции в Осло побудила прессу смерть принцессы Дианы — всего за два дня до начала переговоров.

ICBL потратила много времени и, сил для подготовки этого важнейшего собрания. При участии фонда «Помощь норвежского народа» (Norwegian People's Aid, NPA) ICBL на протяжении предшествующих месяцев готовилась к приезду в Осло представителей неправительственных организаций, к их участию в самих переговорах. Был подготовлен четырехдневный Форум неправительственных организаций, спланирована деятельность ICBL в первое время после подписания договора. Это стратегическое планирование оказалось принципиально важным для сохранения и наращивания усилий после того, как в декабре договор был подписан в Оттаве.

Трехнедельные переговоры блистательно вел выдающийся южноафриканский дипломат посол Джакобо Селеби. Обычно на международных конференциях масса драгоценного времени тратится на торжественные декларации разных государств об их намерениях. Селеби же сразу перешел к предмету переговоров и за первые два дня конференции поставил на обсуждение самые горячие проблемы. И каждый раз, когда участники приступали к обсуждению спорных моментов, ICBL выступала со своей точкой зрения, обращаясь как к самим участникам переговоров, так и к широкой публике через СМИ.

С самого начала США выступили с рядом взаимосвязанных и достаточно ультимативных требований: сделать исключение для Кореи, исключение для некоторых американских «умных» мин, предусмотреть девятилетнюю отсрочку ввода договора в действие. Такие исключения подкосили бы договор и сделали бы его в целом бесполезным. ICBL активно распространяла сведения, которые это иллюстрировали, выпускала информационные бюллетени, проводила брифинги, бесконечно убеждала депутатов отвергнуть притязания США. Со своей стороны, США отчаянно лукавили и выкручивали руки делегатам. В последние дни переговоров, когда конференция уже была готова проголосовать за договор по версии ICBL, США попросили о перерыве на сутки, чтобы сделать еще одну попытку выхолостить документ.

Эти 24 часа оказались насыщены отчаянной борьбой. Президент США стал обзванивать лидеров различных государств в надежде склонить их к поддержке американской позиции, a ICBL организовывала пресс-конференции, чтобы осудить отсрочку, убедить делегатов не сдаваться. А на улицах организовывались театрализованные шествия, чтобы сохранить энтузиазм людей.

Мир не поддался на уговоры «последний сверхдержавы планеты». В данном случае, правительства разных стран отвергли требования США. И отказ одной страны вдохновлял на отказ других. В конце концов, США сняли свои поправки и договор был сохранен в изначальном виде. При закрытии конференции представители ICBL стояли в зале переговоров и аплодировали договору и тому процессу, который сделал его возможным. Даже дипломаты не скрывали своей радости. По мере того, как делегаты покидали конференцию, представители общественных организаций встречали их объятьями, песнями, аплодисментами, пока последний человек не покинул здание.

Эти переговоры в силу ряда причин имели историческое значение. Впервые небольшие и средние государства выступили единым фронтом, в тесном сотрудничестве с неправительственными организациями, и впервые добились договора об изъятии из арсеналов оружия, которое уже имеет широкое распространение. Они не поддались на мощное давление США, предпринятое с целью ослабить договор. Впервые, возможно, текст подписанного соглашения был более категоричен, чем проект, подготовленный на предварительной стадии. Договор не стал жертвой принципа консенсуса, который обычно делает подобные документы похожими на использованную жвачку. Этот текст на удивление лишен лазеек и исключений и создает возможность для полного уничтожения на планете противопехотных мин, для помощи тем, кто от них пострадал.

Через два месяца, в декабре 1997 г. в Оттаве представители 121 страны подписали Договор о запрещении противопехотных мин. И на этой встрече, и позднее ICBL прилагала все усилия, чтобы договор был подписан и ратифицирован соответствующими государствами. В  сентябре 1998 г. договор был ратифицирован сороковой державой и с 1 марта 1999 г. вступил в силу — это своеобразный рекорд для сферы международного права.

Вторая половина 1997 г. была, мягко говоря, насыщенным периодом. Апофеозом стал октябрь этого года, когда Нобелевский комитет присудил премию мира 1997 г. ICBL и Джоди Уильямс. Комитет отметил, что «коалиция начала процесс, который за несколько лет превратил запрет противопехотных мин из мечты в осязаемую реальность», и пришел к выводу, что «эта кампания может служить образцом для аналогичных инициатив в будущем, она имеет решающее значение для международных усилий по разоружению и обеспечению мира».

Вначале, когда весь мир считал запрет невозможным, даже самые оптимистические из активистов не могли вообразить, что им удастся достичь поставленной цели за пять лет, что гражданская коалиция станет общепризнанным лидером в процессе подготовки договора. Исторический процесс, увенчавшийся запретом противопехотных мин, ясно показал, что гражданское общество и власть не должны видеть друг в друге врагов. Гражданское общество совместно с небольшими и средними государствами может с потрясающей скоростью добиться выдающихся результатов. Вот союз, который является новый международной сверхдержавой!

Говард Цин [§§] ВОЗМОЖНОСТЬ НАДЕЖДЫ

Весной 1988 г. я неожиданно решил оставить преподавание. В течение более чем тридцати лет я обсуждал со студентами в Атланте, Бостоне и Париже проблемы современной американской политики, войны во Вьетнаме, социальной и расовой справедливости, равенства полов, абортов, прав сексуальных меньшинств. Я всегда настаивал на том, что хорошее образование — это синтез книжного обучения и социального действия, которые обогащают друг друга. Я хотел, чтобы мои студенты знали, что накопление знаний, столь завораживающее само по себе, недостаточно уже по той простой причине, что у многих людей в мире нет возможности предаваться этому занятию.

Решение подать в отставку стало неожиданностью для меня самого, потому что я люблю преподавать. Но я хотел больше свободы, чтобы писать и говорить, обращаясь ко всем жителям моей страны, чтобы проводить больше времени с семьей и друзьями.

Несколько следующих лет я провел, откликаясь на приглашения выступить то здесь, то там. Я ездил по всей Америке. Это было замечательно: в любом городке, маленьком или большом, в любом штате всегда обнаруживалось сообщество мужчин и женщин, которые заботились о больных, голодных, о жертвах расизма или войны, которые предпринимали какие-то усилия, иногда очень незначительные, потому что надеялись, что мир можно изменить. Где бы я ни был, я находил таких людей. А кроме горстки энтузиастов всегда были сотни и тысячей людей, которые были открыты необычным идеям.

Но все эти люди, как правило, не подозревали о существовании друг друга, и все их усилия из-за этого совершались с тем же зубовным скрежетом, с каким Сизиф без конца пытался закатить на гору свой камень. Я пытался объяснить тем, кого встречал, что они не одиноки, что само существование людей, которых огорчает отсутствие общенациональной инициативы, доказывает, что такая инициатива возможна. Думаю, я пытался убедить не только их, но и себя самого.

Война в Персидском заливе в начале 1991 г. особенно обескуражила людей, надеявшихся, что после вывода войск из Вьетнама для США закончилась эра широкомасштабных военных операций. Газеты сообщали, что 90% американцев поддержали решение президента Буша начать войну. Казалось, что вся страна вывесила флаги в едином патриотическим порыве в поддержку армии. Было нелегко говорить, о неприятии войны, объясняя, что и противники войны по-своему поддерживают армию, потому что хотят, чтобы она вернулась домой. В накаленной атмосфере тех дней это казалось почти невозможным.

Тем не менее, куда бы я ни попадал, я продолжал делать открытия. Я обращался не только к маленьким антивоенным группам, я выступал перед переполненными аудиториями в университетах и колледжах, и всюду мои критические высказывания о войне, высказывания принципиальные, встречали горячую поддержку. Я пришел к выводу, что опросы, говорящие о массовом одобрении войны, хотя и отражают действительность, но это одобрение носит характер поверхностный, вроде воздушного шара, который искусственно раздувает правительственная пропаганда и СМИ. Несколько часов критического анализа могут проткнуть этот шар и выпустить из него весь воздух.

Когда война была в разгаре, я прибыл в муниципальный колледж в городе Техас в одноименном штате (это центр нефтяной и химической промышленности). Я обнаружил, что в зал набилось почти пятьсот человек, далеко не студентов. В основном это были ветераны вьетнамской войны, рабочие на пенсии, женщины, забежавшие в колледж после хлопот по дому. Они внимательно слушали то, что я говорил о бессмысленности войны, о необходимости направить человеческую изобретательность на поиск других путей решения проблем агрессии и несправедливости. В конце все с энтузиазмом аплодировали.

Когда я говорил, я заметил человека лет сорока, сидевшего сзади на скамейке, в пальто, с галстуком, темноволосого, с усами, — он был похож на выходца из штатов поближе к Восточному побережью. Пока длился долгий обмен вопросами, ответами, пока шло обсуждение, он молчал. Но когда ведущий объявил: «Последний вопрос!», он поднял руку и встал.

«Я из Ирака», — начал он. В зале стало очень тихо. Он рассказал, что два года назад получил американское гражданство. Тогда на торжественной церемонии члены патриотической организации «Дочери Конфедерации» вручили новым гражданам США маленькие американские флажки. «Я был очень горд. Я поставил этот флажок на своем рабочем столе. На прошлой неделе я услышал из программы новостей, что американские самолеты разбомбили мою родную деревню на севере Ирака, которая никакого военного значения не имеет. Я взял флажок и сжег его».

В комнате воцарилась абсолютная тишина. Он помолчал и продолжил: «Мне было стыдно того, что я американец». Он опять замолчал. «Мне было стыдно, пока я не пришел сюда и не услышал, как вы все тут выступаете против войны». Он опустился на место. Несколько мгновений было тихо, а затем раздался гром аплодисментов.

В Техасе я остановился у преподавателя, который входил в руководство одного из факультетов колледжа. Его коллеги обвинили его в радикализме и антиамериканской позиции и потребовали его увольнения. Было собрание, один студент за другим говорили, какой он отличный преподаватель, как он помог им шире взглянуть на мир. Президент колледжа сказал: «Если критиковать правительство — означает придерживаться антиамериканских и прокоммунистических взглядов... Боюсь, что в этом случае нас всех нужно уволить». Решение оставить его было принято единогласно.

Во время войны в Заливе меня пригласили выступить перед собранием студентов частной высшей школы на юге Массачусетса.

Меня предупредили, что студенты «на 95 процентов за воину». Я стал анализировать мотивы поведения президента Буша и его администрации, доказывая, что хотя у свободы много врагов, но главный враг свободы — война, поэтому нужно отказаться от войны как способа решения международных конфликтов. Когда я окончил, студенты долго хлопали. Может быть, большинство из них по-прежнему были за войну; я всего лишь хотел посеять в них семена сомнения.

Во время моих поездок по Америке я снова и снова поражался тому, как благосклонно люди относятся к тому, что несомненно является радикальной общественной позицией, — антивоенной, антимилитаристской, критической по отношению к нашей правовой системе, защищающей перераспределение богатства, одобряющей протест даже на грани гражданского неповиновения. Особенно меня утешало то, что я всюду — в начальных школах, в колледжах, в вузах — находил учителей, которые хотя бы раз, да участвовали в движении за права человека, или выступали против войны во Вьетнаме, или защищали феминисток, экологию, мексиканских крестьян. Они честно выполняли свой долг, передавая ученикам сумму практических знаний, но они так же сознательно старались пробудить у своих учеников обостренную социальную совесть.

Одна преподавательница высшей школы в Сан-Диего написала мне, что использует мою книгу «История народа США» в преподавании. Мать одного ученика заинтересовалась этой книгой и пришла в ярость, сочтя, что автор с недостаточным почтением относится к американским героям, от Христофора Колумба до Теодора Рузвельта, и возмутительнейшим образом критикует войны, которые вела наша страна, будь то в Мексике, будь то во Вьетнаме. Мать написала формальную жалобу в школьный комитет с просьбой обратить внимание на деятельность учительницы. Комитет провел опрос студентов, которые заявили, что моя книга использовалась наряду с традиционным учебником, что она показалась им интереснее и что учительницу свою они любят. Этим дело и кончилось.

Такие преподаватели (а уже появилась им смена) хотят, чтобы их ученики знали о тех американцах, которых долго окружал «заговор молчания»: о женщинах, афро-американцах, латиноамериканцах, азиатах, рабочих, индейцах, о гомосексуалистах. Я убедился в этом в 1992 г., когда по всей стране планировали официальные торжества в связи с 500-летием плавания Колумба. «Открытие Америки Колумбом» праздновали с конца XIX века. Но теперь впервые началось общенациональное движение за отмену этого праздника. По всей стране появились тысячи учителей, которые иначе описывали историю Клумба, напоминая, что с точки зрения индейцев Колумб был не героем, а убийцей, поработителем. Речь не идет только о пересмотре наших представлений о прошлом, речь идет о том, что мы должны пересмотреть сегодняшние наши идеалы.

Я думаю, что самое замечательное в этой кампании было то, что в первых рядах ее оказались активисты-индейцы, учителя-индейцы. Как же далеко мы ушли от того долгого периода, когда индейцы были людьми-невидимками, когда индеец либо сидел в резервации, либо его убивали. Они вернулись — вернулись через пятьсот лет после того, как вторгшиеся в их страну европейцы начали их истреблять, вернулись с требованием, чтобы Америка переосмыслила свою историю с самого начала, переоценила свои идеалы. Меня радует и вдохновляет такая перемена в сознании людей. Конечно, расовые предрассудки и дискриминация по признаку пола никуда не делись, война и насилие отравляют нашу культуру, многие люди жестко выступают за сохранение прежних стереотипов и боятся перемен.

Но если мы видим только это, мы теряем из виду историческую перспективу. Это же все равно, как если бы мы родились вчера и знали о мире только то, что сообщают уголовные хроники в утренних газетах и в вечерних выпусках теленовостей.

Подумайте только о тех громадных изменениях, которые произошли в течение последних десятилетий в отношении людей к расизму, к женщинам, о том, насколько терпимее общество стало относиться к гомосексуалам, видя в них не курьез, а живых людей, о том, насколько трезвее стали люди относиться к войне, несмотря на краткую вспышку милитаристского сумасшествия во время войны в Заливе.

Я думаю, что мы не должны терять надежду именно потому, что изменения происходят, пусть и медленно. Пессимизм - это ведь самосбывающееся пророчество, он лишает человека воли к действию и тем самым из всех вариантов выбирает худший.

Мы склонны думать, что будущее будет простым продолжением настоящего. Мы забываем, как часто нас потрясало крушение институтов, которые казались незыблемыми, невероятные изменения в умонастроении людей, неожиданные восстания против тиранов, мгновенный распад держав, которые казались непобедимыми.

Войны, расизм, дискриминация женщин, религиозный фанатизм, национализм, голод, — все это повторяется вновь и вновь, все это предсказуемо. А вот хорошие вещи предсказать нельзя, но они происходят.

Их нельзя предсказать, но объяснить их вполне можно, исходя из простых истин, которые время от времени обрушиваются на нас, а мы их сразу забываем: самая могущественная политическая власть слабее, чем нам кажется. (Заметьте, как нервничают носители этой власти.)

Власть народа

Истеблишменту — этому унылому клубу деловых людей, генералов и политиков — чрезвычайно важно выглядеть воплощением национального единства. С их точки зрения народ — это правительство, враг — всегда за рубежом, он не дома, а экономические катастрофы и войны — это либо трагические случайности, либо случайные ошибки, которые вполне могут исправить члены того самого клуба, из-за которого все эти беды и начались. Им крайне важно поддерживать иллюзию искусственного единства нации, хотя 99 процентов граждан конфликтуют друг с другом тысячью способов, набрасываются друг на друга, чтобы спрятать свой страх.

Но никакие средства сохранения власти, никакой карательный аппарат, никакие уступки и соблазны, ловушки и обманки, пускавшиеся в ход на протяжении истории нашей страны, не помогали истеблишменту предотвратить восстание народа. Каждый раз, когда наверху считали, что сумели себя обезопасить навсегда, против них восставали те самые люди, которых они пытались подчинить и обмануть. Поднялись негры, одураченные решениями Верховного Суда и постановлениями конгресса. Поднялись женщины, которых одурачивали комплиментами и игнорировали, романтизировали и били. Из небытия вернулись непокоренные индейцы. От власти отшатнулась молодежь, как ее ни соблазняли карьерой и комфортом. Начали забастовку рабочие, как ни соблазняли их реформами, как ни пытались поставить под контроль законами, сковать их же собственными профсоюзами. Стали выдавать правительственные секреты интеллектуалы, нарушая подписки о неразглашении. Священники предпочли набожности протест.

Вспомнить об этом — означает напомнить народу о том, что истеблишмент предпочел бы предать вечному забвению. Беспомощные, на первый взгляд, люди таят в себе огромную способность к сопротивлению. Закормленные до отупения вдруг обнаруживают жажду перемен. Когда в истории встречаешь такие феномены, начинаешь верить в человечество. Даже в самые мрачные и пессимистические моменты сохраняется возможность неожиданного.

Конечно, не следует переоценивать классовую сознательность, захваливать бунт и уповать на его успех. Факт остается фактом: в мире — не только в Соединенных Штатах, а повсюду — власть находится в руках элит, народные движения, хотя и демонстрируют бесконечную способность восставать из пепла, до сих пор либо терпели поражения, либо их направляли в ложное русло, либо поглощали силу их энергии. Так «социалисты»-революционеры предали социализм, так националистические революции привели к новым диктатурам.

Но большинство историков преуменьшают значение восстания, придают чрезмерно большое значение деятельности государственных мужей и тем самым внушают гражданам, что они ничего не могут. Если мы внимательно поглядим на различные движения сопротивления, мы обнаружим, что у классового сознания или у любых других форм неприятия несправедливости есть разные уровни. Есть разные способы выражения, есть множество путей проявить себя — пути открытые и косвенные, прямые и извилистые. Там, где система насаждает подавление и контроль, люди не показывают, как много им известно, что они чувствуют в глубине души, пока их здравый смысл подсказывает им, что откровенность может стоит им жизни.

История, которая благодарно хранит память о тех, кто не сдался, предлагает сегодня по-новому взглянуть на власть. Традиционно считается, что власть находится у тех, у кого военная сила, богатство, кто определяет официальную идеологию и контролирует культуру. С этой точки зрения народ никогда не бывает достаточно сильным, чтобы победить.

Однако неожиданные победы, пусть даже временные, показывают слабость тех, кого считают властью в этом мире. В высокоразвитом обществе истеблишмент не может выжить, если миллионы людей не будут покорны и лояльны к нему. Этим людям дают подачки, чтобы система продолжала работать, опираясь на солдат и полицейских, учителей и священников, чиновников и муниципальных служащих, инженеров и рабочих, врачей и адвокатов, медсестер и работников транспорта и связи, мусорщиков и пожарников. У этих людей есть своеобразная привилегия - работа, и они заключают союз с элитой. Они становятся опорой системы, буфером между верхом и низами. Если они перестанут повиноваться, система рухнет.

Я думаю, что это произойдет, если все люди —  те, у кого есть крохотные привилегии, понемножку начнет осознавать, что мы похожи на надзирателей в тюрьме, мы как пушечное мясо. Истеблишмент, который награждает нас, если понадобится, убьет нас, чтобы сохранить свою власть.

Наши надежды на перемены к лучшему не иллюзорны. Такие перемены в истории случались. По крайней мере, в прошлом открывалась возможность перемен. Впервые истеблишмент не сумел сплотить американский народ в патриотическом порыве вокруг войны в 1960—1970-е годы. Тогда начался беспрецедентный поток культурных перемен: в семейной жизни, в половой сфере, в личных отношениях. Это ведь именно те области жизни, которые труднее всего контролировать через обычные механизмы власти. Никогда ранее не было такого массового отказа доверять множеству элементов экономической и политической системы. Люди всегда находили способы помочь друг другу, даже если их окружает культура конкуренции и насилия. Пусть на краткое время, но человек способен найти радость в работе, борьбе, дружбе, общении с природой.

Иногда будущее кажется смутным временем, временем борьбы, но будущее таит в себе и вдохновение. Движение снизу может совершить то, что недоступно самой системе — при минимальном насилии добиться огромных перемен. Это возможно, потому что истеблишмент теряет свою силу, оказывается в изоляции, когда 99 процентов граждан обнаруживают, что у них общие нужды, что у надзирателей и заключенных есть общие интересы. Когда народ выбрал цель, оказывается бесполезным вооружение элиты: деньги и контроль за информацией. Служители системы откажутся сотрудничать со старым порядком, который уже испустил дух, они станут использовать свое время, свои возможности — именно то, чем подкупает их система — для разрушения этой системы и создания новой.

Узники системы будут восставать вновь и вновь, как это бывало и раньше, будут бить в неожиданном направлении и тогда, когда этого никто не предсказывал. Наша эпоха отличается тем, что у людей появился шанс, что к ним присоединятся их охранники. Те, кто пишет книги, кто читает, по большей части принадлежит к числу охранников. Если мы это поймет и будем действовать соответствующим образом, и наша жизнь станет счастливее, причем сразу же, и наши внуки или правнуки увидят, возможно, другой, лучший мир.

Возможность надежды

Можно провести обычных людей один раз, можно обманывать их какое-то время, но они обладают глубоко укорененным здравым смыслом и рано или поздно обнаружат способ избавиться от власти, которая их угнетает. Люди по природе своей не склонны к насилию, жестокости или жадности, хотя их можно сделать такими. Где бы ни жили люди, они стремятся к одному: они сочувствуют сироте, бездомной семье, жертве войны, они хотят мира, дружбы и привязанности, невзирая на расовые и национальные барьеры. Чтобы изменить мир, нам не нужно совершать какие-то неимоверные героические подвиги. Если каждый из миллионов людей сделает что-то не очень великое, это преобразит мир.

Революционные перемены совершаются не в моменты социальных катаклизмов (которых следует опасаться и избегать!), они совершаются в результате бесконечной вереницы изменений, движения не по прямой, а извилистого пути к более гармоничному обществу.

Не нужно быть романтичным идиотом, чтобы в трудные времена сохранять надежду на будущее. Надежда основана на том факте, что история человечества есть не только история жестокости, но и история сострадания, самопожертвования, отваги, доброты.

Какую из этих двух историй мы изберем в качестве ориентира, такой и будет наша жизнь. Если мы видим только худшее, у нас опустятся руки. Если мы будем помнить те многие случаи, когда люди проявляли мужество и благородство, в нас пробудятся силы, появится хотя бы возможность подтолкнуть мир в нужном направлении.

Если мы не будем ждать наступления какой-то великой утопии, то мы станем действовать, пускай действие наше будет самым малым. Будущее — это лишь бесконечность, образуемая мгновениями настоящего, которые следуют одно за другим. Жить сейчас в соответствии с нашими представлениями о достоинстве человека, вопреки всему дурному вокруг нас, — это уже триумф и победа.

 

 

 

 

---